В смерть не убежишь

Внезапно Сим сосредоточился на чем-то и как будто отключился от разговора. Взгляд его стал рассеянным и отсутствующим. Он выглядел так, словно прислушивался к чему-то внутри себя. Вадим тоже прислушался и уловил отрывок фразы, прозвучавшей прямо у него в голове. «Прорыв на пятом уровне! Массовый! Нужны все! Повторяю, нужны все свободные!» Голос был мужской, хриплый, задыхающийся. Сим вскочил, и Вадим с удивлением увидел, как простой серый комбинезон мужчины мгновенно преобразился, превратившись в нечто вроде доспехов. Блестящая с металлическим отливом чешуйчатая ткань облегала тело, не стесняя движений. Поверх нее появился кожаный жилет с металлическими заклепками. На голове образовалось что-то вроде шлема с прозрачным щитком, закрывающим лицо. На плечах, локтях и коленях появились дополнительные накладки, а в руках блеснули два длинных клинка, сияющих, как пламя. В голове Вадима возникла аналогия с фильмом «Горец»*. Крикнув, что вернется, и чтобы Вадим никуда не двигался, Сим исчез, буквально растворившись в пространстве.

*«Горец» – фантастический художественный фильм режиссера Рассела Малкэхи, снятый в 1986 году, с Кристофером Ламбертом в главной роли, завоевавший зрительские симпатии по всему миру, и быстро ставший культовым. (Примеч. автора.)

«Куда же я отсюда денусь», – невесело подумал Вадим.

Глава 2. Янта

«Все у меня хорошо. Жизнь удалась. Я умна, красива, даже талантлива. Работа хорошая, я – крупный специалист в своей области. Дом, дети, все есть. Правда, разведена, но это поправимо. Мужчинам нравлюсь. Чего же мне не хватает? Что меня томит постоянно? Что мучает? Куда влечет, куда зовут неслышные для других колокольчики?» —такие мысли крутились в голове молодой женщины, сидящей в третьем ряду громадного, заполненного людьми конференц-зала.

Звуки Янта слышала с детства. Иногда это было похоже на колокольный звон, иногда на звучание неведомых музыкальных инструментов. Иногда это было как далекое пение нежных голосов. Она еще ребенком видела в воздухе то, чего не видели другие: прозрачные или радужные пузырьки и искорки, роящиеся и плавающие как живые существа. Как-то сказала об этом маме. Мама заметно обеспокоилась, повела к окулисту, проверили зрение, выписали очки, но пузырьки от этого не исчезли.

– Я молекулы вижу, – любила говорить гостям маленькая Янта и серьезно описывала увиденные танцы пузырьков, не понимая, отчего на лицах взрослых появляется недоумение или испуг. Становясь старше, поняла, что и музыку слышит только она, и в основном в одиночестве.

Вокруг раздались аплодисменты. Янта очнулась от воспоминаний и захлопала вместе со всеми. Конференция закончилась, докладчик спускался со сцены. Огромный конференц-зал ожил, зашумел и загудел, как встревоженный улей. Подходил к концу еще один длинный день. Вечером должен был состояться банкет. Правда, как предполагала Янта, сначала будет несколько пристойных хвалебно-благодарственных тостов в адрес организаторов конференции, затем все остепененные и не очень остепененные званиями мужчины быстро напьются и начнут неприлично лапать своих коллег женского пола. Коллеги женского пола будут неумело и оттого омерзительно откровенно демонстрировать свои сексуальные желания и готовность отдаться кому угодно и где угодно. В общем, все как обычно на таких мероприятиях, где вырвавшиеся из домашней неволи ученые мужи и неудовлетворенные одинокие ученые дамы могут безнаказанно получить все оргиастические удовольствия.

В общем, печальненько. Перспектива не радует. Но на банкет придется пойти, иначе предстоит совсем уж одинокий командировочный вечер в чужом городе.

Янта вернулась в гостиницу, благо она была расположена совсем рядом с местом проведения конференции, приняла душ. Затем переоделась в вечернее платье, покрутилась перед кривым гостиничным зеркалом, тщательно нанесла помаду и тушь, чуть тронула тенями веки. Из зеркала смотрела на нее эффектная молодая женщина на вид не более тридцати лет. Хотя Янте было уже тридцать шесть, но она всегда выглядела моложе.

Раньше ее это огорчало, потому что никто не принимал ее всерьез. Однажды, когда она уже родила второго сына, почтальон, принесший телеграмму, сказал ей: «Девочка, позови маму, пусть за телеграмму распишется». На что она возмущенно воскликнула: «Я уже сама дважды мама!» Но дотошный почтальон, пожилой дядька, заставил ее предъявить паспорт и только после этого отдал телеграмму. Потом она оценила это преимущество и перестала расстраиваться из-за своего чересчур юного вида.

Полюбовалась на себя и еще раз убедилась, что прекрасна, как никогда. Янта действительно выгодно отличалась от других женщин каким-то особым врожденным шармом, умением держаться в обществе с царственным и в то же время непринужденным видом. Получалось у нее это легко и естественно. Плюс к этому прекрасная фигура, длинные стройные ноги, густые и блестящие волосы цвета лесного ореха. А еще у нее были удивительные глаза. При дневном свете обычно серые, при разном освещении и под разный цвет одежды они меняли оттенки от голубого до пронзительно зеленого. Четко очерченные, красивой формы губы, мягкая линия подбородка делали ее еще более очаровательной.

В процессе сборов Янта перебрала в уме всех присутствовавших на конференции мужчин и решила, что на приятный вечер с умной беседой и легким, утонченным флиртом рассчитывать не приходится. Что ж, хотя бы поужинаю шикарно, решила она и отправилась на банкет.

Глава 3. Вадим

Вадим чувствовал себя раздавленным, опустошенным, выжатым. Отчаяние затопило его, безысходность и безнадежность обнимали и душили своими серыми крыльями. «Лучше бы умереть», – подумалось ему. И сразу же пришла другая мысль: «Что за бред. Ведь я уже умер».

Горько и больно понимать, что так много растрачено впустую времени, сил, таланта. А талант был. Теперь это известно совершенно точно. Оказывается, он действительно обладал уникальным голосом и слухом. Его песни могли омывать людей как горная роса, очищать их души. Такой голос появляется на Земле один раз в тысячу лет. Последнего, кого люди помнили с подобным голосом, звали Орфей*.

*Орфей – персонаж древнегреческой мифологии, фракийский певец, обладавший чарующим голосом, сын одного из богов и музы Калиопы. По преданию он спустился за своей любимой – Эвридикой – в царство мертвых. Считается создателем музыки и стихосложения. (Примеч. автора.)

Вадим вспоминал. Это было мучительно. Но это было неизбежно, так объяснил Сим. Жизнь – как невыученный экзамен. Если не сдал, надо сдавать заново. Все религии мира осуждали самоубийство. Свой путь должен пройти каждый. Смалодушничал, свернул с дороги, сбежал от жизни, и тебя, как нашкодившего щенка, вернут обратно, ткнут носом в то же дерьмо, это – твое, разгребай.

Сим часто оказывался рядом, и его поведение поначалу раздражало Вадима. Он сидел и не проявлял инициативы ни в чем. Говорил только тогда, когда Вадим задавал вопрос. Его ответы были очень скупы и содержали лишь малопонятный намек. До всего приходилось доходить самому. Но постепенно Вадиму стали нравиться эти беседы. Тем более что других занятий и не предлагалось. Вадим не испытывал ни голода, ни жажды, ни каких-то других потребностей. Это поначалу не удивляло. Иногда он спал и видел сны, но почти не помнил их. Вспоминать, осмыслять, задавать вопросы и искать ответы, находясь в безвременье, стало единственным смыслом бытия. Предметом исследования была жизнь Вадима.

– А как же ад? Я должен был попасть в ад.

– Ну какой ад? Каждый сам создает свой ад, на Земле, или в другом месте, я тебе потом объясню, —терпеливо сказал Сим.

– Значит ад – это такое маленькое персональное пространство, наполненное твоей собственной мерзостью. Хотя иногда в твой личный ад попадают другие люди и мучаются. Или ты их мучаешь, или они тебя. Я свой ад ношу с собой. Ха-ха. Очень смешно. А как же прошлые жизни? Я что-то ничего не помню.

– Ты не можешь помнить, пока не изжита последняя. Ты прервал ее, не выполнив предназначения. Вспоминай, думай, учись.

– Ты хотя бы объясни, как это получается, что я разбился там, на Земле, вдребезги, а здесь я опять целый? И почему я ничего не ем, и в туалет не хочется? А как мы разговариваем? Я тебя то в голове слышу, то обычным слухом? Да у меня столько вопросов уже накопилось, – возмущенно заговорил Вадим.

– Экий ты быстрый. И любопытный, – с улыбкой ответил Серафим. – Ну, ладно, слушай. Твое физическое, то есть плотное тело осталось на Земле. Оно искалечено и кремировано, похоронено, как полагается по обычаям твоего времени. И твоя мать ходит плакать на твою могилу. Здесь действует тонкоматериальное тело, энергетическое. Понимаешь? После смерти человек автоматически принимает форму физического тела своего последнего воплощения. Потому что он к ней привык. Но оно не материально, то есть не такое плотное.

– Как же не материально?

Вадим ущипнул себя за руку и поморщился, потом подергал за волосы, шмыгнул носом, дал сам себе подзатыльник.

– Ведь я все это чувствую телом.

– Это иллюзии ощущений, сохранившиеся в матрице памяти. Ты чувствуешь то, что, как ты думаешь, должен чувствовать. Кстати, у тебя, благодаря абсолютному слуху, хорошие способности к мысленному общению. Ты легко и свободно, безо всякого обучения переходишь с мысленной речи на обычную и обратно. И даже не замечаешь этого. Обычно люди вынуждены этому обучаться специально, и не у всех сразу получается. А еда и питье здесь не нужны, мы восполняем энергию напрямую. Когда ты спишь, твое тело берет энергию из окружающего пространства. Соответственно и вывода отходов не предусмотрено, потому что их нет. Ладно, мне пора. Осмысляй дальше, исследователь.

– А чем ты вообще занимаешься, кроме меня? – успел спросить Вадим.

– Я из Отряда Хранителей Талантов. Оберегаю таких, как ты, а в свободное время немножко сражаюсь со всякой нечистью, – усмехнулся Сим, и исчез в портале.

Глава 4. Янта

Янта вышла из гостиницы в теплый майский вечер, разглядывая пригласительный билет на банкет. Да-а, вот это загнули организаторы конференции! Банкет, оказывается, имел честь состояться не где-нибудь, а в главном ресторанном зале шведского консульства. Адрес был незнакомый, и пройдя немного по улице, Янта все же решила взять такси. Она чувствовала себя несколько неловко в длинном черном платье с разрезом до бедра, на высоких шпильках и с вечерним макияжем. Тем паче, что вокруг шли прохожие в футболках и джинсах, тапочках и кедах. Было около пяти часов вечера, еще не темно, светило солнце. Банкет начинался в шесть.

Две женщины проводили ее явно осуждающим взглядом. Мелькнула дурацкая мысль: «Наверное, за проститутку приняли или, как принято говорить в культурной среде, ночную бабочку». Еще бы, выпорхнула из гостиницы, вся такая красавица, налегке. А они, бедные, с авоськами с работы прутся. Янта свернула за угол и подошла к краю тротуара, собираясь поймать такси. Она простояла минут пятнадцать, помахивая рукой, но ни одна машина даже не притормозила. Никто ее как будто не замечал. Зря, наверное, отказалась от услуг портье, он бы вызвал такси прямо к гостинице.

Возвращаться все же не хотелось, отошла уже порядочно. Как-то вдруг и машины пропали. Проезжая часть оказалась пуста. Покрутив головой, Янта обнаружила, что и прохожие куда-то делись. Она стояла совершенно одна на пустой улице, только откуда-то из-за дома слышались визгливые крики детей. Взглянула на часы: «Ох, ты! Уже половина шестого! Так и опоздать недолго». Янта уже собиралась вернуться к гостинице, но тут из-за угла показалась черная тачка. Именно «тачка», потому что назвать машиной это сооружение язык не поворачивался. Казалось, она была собрана из множества частей от разных машин и с размахом закрашена в черный цвет. Но вид имела внушительный, так как нижняя часть с колесами была явно от джипа. Машина причалила к тротуару рядом с Янтой и загадочно приоткрыла дверцу.

Янта медленно попятилась, не спуская глаз с подозрительного авто. Неожиданно распахнулась дверца со стороны водителя, и оттуда вальяжно вылез жгучий брюнет в белой рубашке и черных брюках. Довершали это великолепие черные лакированные и очень длинноносые туфли. «И как он в таких ботинках ходит, да еще и за рулем сидит?» – успела подумать Янта, продолжая свое тактическое отступление.

– Куда идешь, да-ра-гой? Подожди немного, э? Доставим, куда хочешь, – ласково пропел мужчина, разводя руки в стороны, как будто для объятий.

В это же время открылись две задние дверцы и оттуда синхронно полезли еще два молодца, точные копии первого. «Тройняшки, что ли?» – мелькнуло в голове у женщины.

Нет, Янта, воспитанная в Советском Союзе, никогда не была против дружбы народов. Но инстинкт самосохранения буквально завопил о том, что надо бежать, и как можно скорее. Она развернулась и, сделав три шага, провалилась шпилькой в трещину возле канализационного люка. И, что самое ужасное, шпилька там прочно застряла. Янта дернула ногой в попытке вырваться, платье услужливо распахнулось по разрезу до самого «не балуйся», вызвав шквал восклицаний и восхищенных междометий у мужчин. Они даже остановились, чтобы полюбоваться получше открывшимся зрелищем.

Каблук застрял прочно, туфли-босоножки с ремешком, быстро не скинешь. Народу вокруг по-прежнему не было. В голове замелькали жуткие истории об изнасилованных и убитых девушках. Янта вспомнила, что в таких случаях лучше не кричать: «Убивают! Спасите!» Никто не придет. Надо кричать: «Пожар!» Тогда все сбегутся посмотреть. Присев на корточки, не обращая внимания на обнажившиеся полностью ноги, Янта судорожно расстегивала туфли, с ужасом понимая, что не успевает, и пыталась одновременно читать молитву.

Далее все происходило так, как показывают обычно в американских фильмах: в последний момент пришло спасение. Из-за угла вылетела синяя Тойота, с визгом затормозила, и к Янте подбежал молодой мужчина. Она не успела ничего понять, как он, дернув ее за щиколотку, освободил ногу, далее молча поволок за руку в свою машину. Брюнеты, онемев от изумления, наблюдали за происходящим, хотя один из них медленно полез в задний карман брюк, нехорошо прищурившись при этом. Мужчина буквально втолкнул Янту на переднее сиденье, крикнув:

– Пристегивайся! Быстро!

Затем, обогнув машину, сел за руль и рванул с места.

Глава 5. Вадим

Вадим вспоминал и вспоминал свою жизнь. Казалось, что он смотрит какой-то многосерийный фильм с самим собой в главной роли. Некоторые серии были совсем коротенькие, что-то про детство, как картинки, некоторые длинные, многочасовые. Кое-какие сцены повторялись неоднократно, показывая себя с разных ракурсов и выявляя неожиданные, скрытые ранее значения.

Вадиму было пять лет, когда разошлись родители. Мать не выдержала бесконечных измен отца, который был неутомим в поиске новых партнерш. Он даже не скрывал этого. Ему доставляло извращенное удовольствие сталкивать своих многочисленных любовниц между собой и наблюдать сцены ревности и выяснение отношений между ними. Все, что льется, должно питься, все, что шевелится, должно трепетать в моих объятиях. Слишком рано Вадим услышал этот девиз от отца.

Неожиданным оказалось одно из детских воспоминаний. Вот он стоит перед высоким столом и смотрит туда, наверх. А на столе огромное блюдо с вишнями. Он знает, что мама сказала не трогать вишни, пока она не даст. Но так хочется! Так мучительно сладко пахнут эти вишни, так завлекательно поблескивают их темно-красные тугие щечки! Рот ребенка наполнился слюной предвкушения. Картинка застыла как стоп-кадр, и Вадим понял, что это не стол огромен и высок, а он сам маленький совсем, года три с половиной.

Какой странный способ вспоминать. Одновременно наблюдать со стороны и находиться внутри сцены. Понимать, и осознавать, и анализировать происходящее, получая кучу новой информации относительно всех событий и ситуаций, и тут же испытывать все чувства главного героя, которым сам же и являешься. Как будто внутри тебя происходят два параллельных процесса, и ты воспринимаешь себя тогдашнего и себя наблюдателя с одинаковой силой и яркостью.

Не выдержав соблазна, маленький Вадим, привстав на цыпочки и цепляясь за скатерть, пытается стянуть с блюда пару ягод. Больше у него просто не поместилось в руке. Разумеется, все закончилось грандиозным падением вместе со скатертью и вишнями. Миг свободного полета, и вот он уже лежит возле стола, на него лавиной низвергается поток вишен и в завершение его припечатывает к полу огромным фаянсовым блюдом. «Хорошо, что не по голове, а то был бы сейчас дурачком», – думает Вадим-наблюдатель. Ребенок сначала лежит неподвижно и тихо, переживая шок от случившегося.

На шум прибегает бабушка, за ней мама. Они причитают, всплескивают руками, их лица злобно перекошены. Бабушка тащит за руку внука, мама пытается спасти ягоды, отчего ее руки вмиг покрываются липким соком и становятся красными, как будто окровавленными. Вадим упирается, и бабушка в сердцах дает ему подзатыльник. Мальчик спотыкается и снова падает на пол, открывает рот и внезапно заходится в беззвучном крике. Его лицо синеет, как от удушья. Он испуган всем произошедшим и реакцией взрослых настолько, что после этого неделю пролежал в постели с высокой температурой и потерял голос. Вадим не разговаривал ни с кем даже шепотом целых три месяца. Его водили по лучшим врачам, светилам науки. Но все профессора оказались бессильны. Постановили, что потеря голоса является стрессовой реакцией на пережитый испуг и велели родителям уповать на время, и ничем не беспокоить и не волновать ребенка.