Марш жизни. Как спасали долгиновских евреев

Когда я ехал с полицией, был укрыт подстилкой, чтобы меня не узнали крестьяне. Я получил 1200 рублей в лесничестве на покупку сала. Деньги получил в начале января 1942 года, после того как указал место нахождения евреев[21 - АМО. Ф. 4233. Оп. 1. Д. 12. Л. 24–26.].

Во время следствия выяснилось, что евреев выдавал полиции и лесной объездчик А. Макей, также получивший в награду деньги. Лесничий признал себя виновным и был приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение в Руднянском лесу[22 - Там же. Л. 42–43.].

При судебных разбирательствах подобных преступлений, происходящих уже после войны, приговоры бывшим полицейским, как правило, ограничивались сроками 10–15 лет нахождения в лагерях, да и то наказывали не за убийства евреев, а в основном за участие в карательных акциях против партизан. В ином случае нужно было выносить суровые приговоры уж очень большому числу людей.

Очевидцы вспоминали:

В Пружанах перед акцией возле ворот гетто собралось множество христиан и нетерпеливо ждали начала акции и грабежа… В Куренце шел массовый поиск прячущихся евреев… В Дуниловичах надругались над трупами евреев, найденными в укрытиях, вырывали из их ртов золотые зубы и раскопали братскую могилу, чтобы найти золото[23 - Арад И. Катастрофа евреев… С. 612.].

Вот как характеризовал отношение местных жителей к евреям и немецкой оккупации житель г. Яновичи (Витебская обл.) Борис Эфрос:

Немцы окружили Яновичи 11–12 июля 1941 года. Отношение местных жителей к евреям немедленно изменилось. Русские друзья отвернулись от их еврейских друзей, с которыми учились в школе… Те, кто доносил на евреев, доносил также и на коммунистов из числа руководителей и активистов…[24 - Арад И. Катастрофа евреев… С. 613.]

Через некоторое время население оккупированных районов почувствовало ухудшение экономического положения, увидело изгнание тысяч людей на принудительные работы в Германию, стало свидетелями жестокого обращения с советскими военнопленными и массовым их уничтожением, на себе испытало усиливающийся террор. Все это значительно ослабило симпатии к немцам. Кроме того, появление в лесах партизан, их борьба против оккупантов, победа советских войск под Москвой все более усиливали неуверенность в победе немецкой армии и влияли на отношение населения к оккупантам.

Уже в первые месяцы оккупации в Беларуси начала формироваться местная коллаборация. Часть населения пошла на службу к оккупантам. Согласно архивным данным, белорусских коллаборантов насчитывалось около 101 тысячи человек, многие из них активно участвовали в уничтожении еврейского населения[25 - Кузьменко И. Фашистский геноцид и белорусская коллаборация // Беларусь в выпрабавннях Вялiкай Айчынай вайны: массавыя забойствы нацыстау. Минск, 2005. C. 90.]. Источники свидетельствуют, что именно коллаборанты помогали немцам выявлять евреев.

Помощь коллаборантов была неоценимой в определении евреев. Они знали акцент и физические характеристики, которые отличали белорусского еврея от нееврея. Евреев выявляли коллаборационисты и загоняли в гетто[26 - Там же. С. 92.].

Именно они проводили в жизнь нацистские расистские законы.

Например, в расстреле гетто города Борисова, где было уничтожено около 10 тысяч человек, немцев было не более 30 человек. Они наблюдали и распоряжались, а непосредственно расстреливали белорусские полицейские. Такая же ситуация была в Слониме, где в июле 1941 года местная полиция уничтожила более 1000 евреев, в Клецке, Глубоком и во многих других местах. В некоторых случаях местные полицейские проводили акции против евреев самостоятельно.

Одну из причин такой активности белорусских коллаборантов исследующий этот вопрос Леонид Рейн видит в том, что ими

…убийство рассматривалось как “обычная” работа, а жестокость, проявляемая в процессе убийства, приравнивалась к “отличию в работе” и вела к продвижению по службе, и в особенности к материальным поощрениям, что было немаловажным фактором в ситуации тотального дефицита основных средств к существованию. Проще говоря, убийство безоружных людей рассматривалось как наиболее легкий путь поправить экономическое положение полицейского и его семьи[27 - Рейн Л. Отношение белорусского населения к евреям во время Катастрофы. 1941–1944 гг. // Евреи Беларуси. История и культура. Сборник статей. Выпуск 6. Минск, 2001. С. 188.].

Активно участвовали в уничтожении узников Минского, Слуцкого, Могилевского гетто наряду с белорусскими полицейскими коллаборанты из Украины, Литвы, Латвии.

Со временем некоторые полицейские начали пересматривать свое сотрудничество с оккупантами. Это было вызвано в первую очередь неудачами немцев на фронте, активизацией партизанской борьбы и боязнью мести партизан. Тем, кто еще не запятнал себя убийствами мирных жителей, советских военнопленных, партизаны предлагали перейти к ним и вместе бороться против фашистов.

И такие переходы в партизаны часть белорусских полицейских совершала. Особенно массовыми они стали в конце 1943 – начале 1944 года.

Большая часть местного населения к судьбе евреев относилась равнодушно. Они не помогали оккупантам в поиске и уничтожении несчастных, но и не старались хотя бы каким-то образом облегчить их участь. Страдания евреев рассматривались большинством населения как часть бед, принесенных войной всем жителям: “Всем сейчас трудно, голодно и страшно”. Помочь евреям спасаться было страшно, и источником этого страха являлись угрозы немцев казнить всех, кто будет помогать изгоям. Даже те, кто сочувствовал евреям и не совсем равнодушно относился к их судьбе, не были готовы рисковать собственной жизнью и жизнью близких ради них. Эти люди, которых было значительное большинство в Белоруссии, своей безучастностью помогали немецким властям в “решении еврейского вопроса”. Ведь чтобы спасти евреев, была нужна серьезная помощь: дать убежище, помочь пищей, документами.

Необходимо отметить, что изменение отношения местного населения к немецким оккупантам не переменило отношения жителей к евреям. Антисемитизм не исчез, да и к этому времени большинство белорусских евреев было уже уничтожено. Оставались те, кого нацисты временно сохраняли как специалистов, необходимых для работы на предприятиях, и содержали их в трудовых и концентрационных лагерях, откуда выбраться не представлялось возможным.

К концу 1942 – весне 1943 года многие гетто на территории Белоруссии были уничтожены, а “окончательное решение еврейского вопроса” завершилось в октябре 1943-го с ликвидацией Минского гетто.

Уничтожение белорусского еврейства в годы немецкой оккупации 1941–1944 годов, по мнению современного немецкого исследователя Бернхарда Кьяри,

проходило беспроблемно и без особого сопротивления с какой-нибудь стороны. Соседи-белорусы и поляки не смогли защитить жертвы, а кое-кто и не хотел этого делать. Оккупанты во всех регионах края могли рассчитывать на антисемитизм[28 - Кьяры Б. Штодзённасць за лiнiяй фронту. Акупацыя, калабарацыя i супрацiу у Беларусi (1941–1944 г.). Мiнск, 2005. С. 282–283. (Пер. с нем.)].

Бегство из гетто: особенности и препятствия

Несмотря на то что основное население белорусских территорий не рассматривало возможности спасения евреев, а во многих случаях и не желало этого, находились люди, которые, проявляя мужество и человеколюбие и пренебрегая смертельной опасностью для себя и своих близких, помогали евреям и спасали их. Например, крестьянин (имя его, увы, неизвестно), регулярно заезжавший на телеге на территорию гетто д. Вишнево Воложинского района, смог спрятать и вывезти несколько десятков узников, своих знакомых.

Позже таких людей назовут Праведниками Народов Мира.

Но гораздо чаще евреям приходилось самим искать и находить возможности к осуществлению побегов.

Во многих гетто молодежь старалась различными способами достать оружие, выйти на связь с партизанами, уйти к ним в лес. Однако возникали сложнейшие моральные препятствия – возражения и противостояние других, более старших по возрасту, узников, в том числе родителей, членов юденрата и др.

Тому было несколько причин.

У евреев, веками живущих в диаспоре, традиция вооруженного противостояния властям если не отсутствовала, то атрофировалась, и даже сама эта идея была непривычна и чужда.

Кроме того, те, кто хотел бежать, сталкивались с моральной дилеммой. Оккупанты ввели в гетто принцип коллективной ответственности, и за бегство одного или нескольких человек расстреливали десятки других узников, нередко из членов юденрата. Не каждый находил в себе достаточно эгоизма и бессердечия, чтобы пренебречь всеми этими обстоятельствами.

Семья всегда являлась основой существования еврейского народа, а в страшные дни семейные узы, как правило, становились только крепче. И в таких условиях возникали невыносимо тяжелые ситуации. Иной раз родители, не видя лучшего варианта, просили детей бежать из гетто ради их спасения и во имя мести и борьбы с врагом; сами же они оставались бы – вместе с внуками – в заложниках, то есть жертвовали собой. Многие молодые люди не могли принять подобные жертвы и таким образом стать причиной гибели родных или других узников. Те же, кто все-таки бежал в партизаны, пребывали в страшном отчаянии, до конца своих дней считая себя виновными в гибели собственных семей.

У противников побега имелись и другие аргументы. Мол, в лесу невозможно содержать, а следовательно, спасти тех, кто не сможет воевать – стариков, женщин и детей.

Вот как еврейский партизан Файвл Соломянский[29 - Файвл Соломянский родился в 1908 г. в м. Илья Вилейского района. В годы войны участвовал в Ильянском подполье, организованном Н. Киселевым. С 1942 г. – в партизанском отряде “Мститель”. В конце 1940-х уехал в Израиль. Автор воспоминаний “Илия. Борьба за жизнь”, опубликованных в книге “Илия. Книга памяти”, вышедшей в Тель-Авиве в 1962 г. на иврите. Дочь Соломянского, Орна, нашла возможность для данной публикации перевести воспоминания отца с иврита на идиш, после чего, в Минске, их перевели на русский язык.] описывает освобождение партизанами гетто м. Мяделя:

Мы уже стали лесными людьми. Мы уже стали подумывать о связи с людьми из Мяделя, и от них мы слыхали, что евреи еще находятся в гетто. Я знал, что их судьба – неизбежная смерть, если мы вовремя их не освободим. Не было сомнений, что их уничтожат, когда немцы у них вытянут, заберут все, что возможно.

Я видел это и понял, что для меня освобождение гетто в Мяделе – еще одна возможность мщения и расплаты с врагом.

Я пришел к командиру и предложил совершить нападение на местечко. Я ему рассказал, что возле Мяделя нет партизан, и немцы чувствуют себя в безопасности и не ждут никаких нападений.

Через два дня меня известили, что мой план принят и делаются все приготовления к его выполнению…

В полночь мы быстро разрезали проволоку и ворвались в гетто. Входили в дома и приказывали жителям убегать в лес, но они не ожидали такого. Они жаловались и спрашивали: “Что вам нужно? Зачем вы нас гоните в лес, где мы умрем с голоду… Мы не оставим гетто. Пока вы не пришли, мы знали, что мы не уйдем”.

Я был поражен. Я не верил своим ушам. Возможно, они не чувствовали и не знали, что им скоро будет конец. Я не знаю, что здесь было. То ли немцы применили метод усыпления бдительности, то ли была ложная уверенность, что беда их минет и все пройдет, и они выживут. Но что-то же усыпило их чувство, что конец близок!

Разумеется, я не мог воспринять этот факт равнодушно. Я их просил и угрожал, что немцы их в живых не оставят, если они сейчас не уйдут из гетто, и все сожгут, и все здесь будет так же, как и во всех местечках. Мои уговоры и убеждения не помогали. Я разволновался и решительно заявил, что нам надо быстро уходить… Если они не пойдут по своему желанию, мы сжигаем гетто и затем в лесу будем решать, что делать. После того, что я им заявил, они испугались и стали убегать в лес. И когда дома их опустели, мы их подожгли[30 - Соломянский Ф. Борьба за жизнь. Воспоминания. Фрагмент 1. (Архив И. Герасимовой.)].

Такие ситуации чаще возникали в крупных гетто и в самый начальный период их существования. А когда начались первые акции уничтожения, наиболее решительные из тех, кто уцелел, старались не дожидаться следующей акции и бежать из гетто в одиночку или с членами семьи. Но убежать всей семье удавалось разве что из тех гетто, что находились в деревнях и местечках и, как правило, не были огорожены и не охранялись.

Казалось бы, если гетто не охранялось, почему же узники не убегали? На этот счет немцы были спокойны: евреям бежать было некуда! Местное население спасать их не будет, да и партизаны не стремились принимать евреев в свои ряды. Поэтому даже удачно совершенный побег еще не означал спасения. Возникали вопросы: “Куда нам деться? Где спрятаться от фашистов и их пособников? Где взять кусок хлеба?”

Немцы создали определенную систему материальных и моральных поощрений для тех, кто выдавал еврея оккупационным властям. Поэтому любой человек, встретившийся евреям в лесу или на дороге, представлял для них большую опасность, а без помощи тех, кто мог бы дать пищу и кров, беглецам было не выжить. Случалось, что вырвавшиеся из гетто евреи, проплутав несколько дней по лесу и не найдя тех, кто согласился бы их приютить и спасти, вынуждены были возвращаться обратно на верную гибель!

В сложившейся ситуации помощь тех, кто пускал беглецов к себе переночевать, давал кусок хлеба, одежду, невозможно переоценить. Это означало продление жизни. И неважно на сколько – иногда несколько часов играли решающую роль в спасении человека. В тех же случаях, когда это продолжалось месяцами или годами, мужественные спасители подвергали себя и свои семьи смертельному риску.

Спасители

В Белоруссии, как и на всей оккупированной территории Советского Союза, не существовало организованной помощи евреям, как в некоторых оккупированных европейских странах. Спасение евреев зависело только от мужества, сострадания и человеколюбия отдельных людей, неевреев. В некоторых случаях в спасении одного узника участвовало несколько семей или даже вся деревня. Например, в д. Ухвала Крупского района Минской области всю войну прятали Цивью Астрахан, которой чудом удалось избежать расстрела. Все жители знали о том, что она находится в деревне, но никто ее не выдал.

Чаще всего старались помочь и спасали знакомых, бывших соседей, соучеников, то есть тех, кого хорошо знали. Бывали случаи, когда неевреи, пристегнув к одежде еврейские опознавательные знаки, под видом узников заходили на территорию гетто, чтобы принести знакомым, друзьям и бывшим коллегам еду и лекарства. При этом они смертельно рисковали, так как в любой момент в гетто могла начаться акция уничтожения или погром, и тогда гибель вместе с другими узниками становилась неизбежной.

Иногда, особенно если внешность человека не была отчетливо еврейской, беглецов из гетто выдавали за своих родственников. Известны случаи, когда помогали даже совершенно незнакомым людям, особенно детям. Малолетних или грудных детей евреи иногда оставляли на крыльце домов, у ворот; спасенные дети нередко становились членами семей спасителей. Часто родители договаривались со знакомыми, чтобы те забрали детей к себе.

Активное участие в спасении детей из гетто принимали подпольщики Минска. Более 300 еврейских детей были спасены в результате совместных действий подпольщиков гетто и города. Большую помощь в этом оказал инспектор дошкольного отдела городского магистрата Василий Орлов[31 - Василий Семенович Орлов (1890–1955), до войны преподаватель пединститута. В 2005 г. (посмертно) Орлову было присвоено звание Праведника Народов Мира.]: он записывал еврейских детей под нееврейскими фамилиями и направлял в определенные детские дома, персонал которых закрывал на это глаза и даже прятал их во время проверок, производимых немцами для поиска и возвращения малышей в гетто.

Наиболее сложным было найти место для надежного укрытия людей, а ведь иногда речь шла не об одном человеке. Например, семья крестьян Гараниных из д. Слобода Вилейского района прятала у себя 12 человек, убежавших из гетто Долгинова.