Живущая

После сеанса химиотерапии я зашла в свою палату и на своей кровати увидела эту девушку. Очень худенькая, такая щупленькая – она сидела рядом с ещё молодой мамой, которая уговаривала её согласиться на удаление яичников. Девушка всё время плакала, и я вспомнила свой первый день, прокуроршу, её подругу и… безразличие.

– Можно посидеть рядом? – попросила я, присаживаясь на свою бывшую койку, – когда-то это было моим местом.

Мы разговорились.

– Я читала, что кровь лучше помогает в вашем случае, чем плазма. Конечно, вы заплатили большие деньги, но спросите у врача, наверняка, кровь подойдёт больше.

– Так нам сказали плазму. Тем более, мы уже купили, – растерялись они.

– Да, да, конечно, это я просто читала. Если возможности позволяют, вы всё же спросите.

Я ушла, но потом узнала, что девушке влили кровь, которую они приобрели.

XIII

Когда я писала, что почувствовала себя особенной, я не кривила душой, и уж тем более не возгордилась. Просто я стала совершенно другим человеком, нежели была до болезни. Преподобный Серафим Вырицкий сказал: «Болезнь – это школа смирения, где воистину познаёшь немощь свою». Жадная к красивым вещам, комфортной жизни, неудовлетворённая и плачущаяся о несовершенствах личной судьбы, теперь я видела всё иначе. Мир изнутри был другой. Он был таким глубоким и ускользающим, что приходилось день проживать за год. Самым интересным было то, что я полностью могла обходиться без общения. Мой телевизор молчал уже который месяц, телефон звонил только по необходимости, – все силы были брошены на вымаливание прощения у Бога и исцеление. Я сразу не восприняла фразу «надо бороться». Никакой борьбы, никакой войны – даже с болезнью. Всё через любовь, через молитву, через изменения самой себя. Даже сейчас, когда я психологически почувствовала себя более окрепшей и позволила себе некие жизненные радости, я не знала, смогу ли когда-нибудь расслабиться. Мысль о том, что моя болезнь может вернуться, что в любой момент может переродиться клетка и по лимфатическим путям проникнуть в другие органы, что где-то чего-то не заметили, не удалили – не оставляла меня ни на один день. «Настанет ли такой день в моей жизни, когда я полностью смогу расслабиться?» – думала я, не надеясь на скорый результат. Наши мысли – наши друзья, но они и наши враги. Они могут убивать медленно, истрёпывая напрочь нервную систему. Но моя вера, моя любовь к Богу была такой величины, такой силы, что я в любое время дня и ночи шептала слова благодарности и, конечно же, просьбы: «Иисусе Христе, исцели меня так, как я уверовала в тебя!»

Возможно, кому-то мои мысли покажутся скучными, не несущими особых действий, не представляющими ярких событий. Но я уверена, каждый, кто идёт по пути исцеления, понимает каждое моё слово, и своё состояние сравнивает с моим тогдашним, находя много общего.

Как-то в отделении у кабинета врача я познакомилась с одной москвичкой, которую дочь по знакомству отправила лечиться к нашему знаменитому профессору. Её поселили в отдельную одноместную палату с удобствами. Она ни с кем не общалась, была сама по себе. И тут она призналась, что давно наблюдает за мной и уверена, что я обязательно выздоровею.

– У вас на лице написано: «планирую жить», – обрадовала она меня, и я ещё раз нашла подтверждение тому, что моё внутреннее состояние отображается внешне.

Её персона тоже не обошла стороной моё внимание и я, встречая её в отделении, ни минуты не сомневалась, что эта женщина выкарабкается, и уже здоровой отправится в свою Москву. Тем не менее, она спросила:

– Что вы делаете, почему вам удаётся сохранять спокойствие? Глядя на вас, кажется, что ваш диагноз – максимум грипп.

Спокойствие. Ох, спокойствие мне только снится. И тут я рассмеялась:

– А вы никогда не видели, как я на перевязки хожу?

Настала очередь смеяться моей новой знакомой:

– Да где там, не только вижу, но и слышу.

Да уж, перевязки это что-то особенное. Имея низкий болевой порог, я с детства боюсь боли. Обычно меня пропускают без очереди, чтобы не нагнетала тоску на ожидающих. Я начинаю причитать за несколько минут до самих манипуляций. Например, последний раз меня держали несколько врачей. Нет-нет, вы правильно поняли, не медсестёр или санитарок, а именно врачей. Они специально приходят посмотреть на концерт. От природы не имея ни слуха, ни голоса – я пою. Правда, это больше похоже на мяуканье, но, видимо, врачам это нравится. Один держит мне голову, второй ноги, а третий стоит и только улыбается. После перевязки они расходятся. И профессор уже спокойно принимает следующих пациентов. Самое интересное, я не боюсь быть смешной. С некоторого времени я живу так, как мне комфортно.

– А вы молитесь? – почему-то шёпотом спросила меня москвичка.

– Молюсь? Это как бы отдалённо, не совсем то, что я делаю.

– Так вы не молитесь? – повышая голос, удивилась она, – знаете, здесь все молятся. И я молюсь, только, чтобы никто не видел, – хорошо, что в палате одна.

– Я не просто молюсь, я живу в молитве.

– Как это? Извините, я не поняла…

– Это больше, чем просто молитва. Я чувствую присутствие Бога во мне – всегда. Иногда забываю, но потом, когда вспоминаю, что я теперь не одна, я ощущаю такую силу, которую может дать только Бог.

– Думаю, я поняла. Но, всё-таки извините, меня интересует сам процесс молитвы. Как вы молитесь? Ну, когда непосредственно обращаетесь к Нему, – на коленях или стоя, про себя или шёпотом? Я не знаю, как правильно.

– Во время молитвы обращайтесь к Богу. Только не в пустоту, – знайте, что Он перед вами на расстоянии вытянутой руки и ближе, вы даже можете подержать Его за руки. Если бы не наши ограниченные человеческие возможности, которые находятся за пределами наших шести чувств… Но это ничего не меняет. Знаете, я каждый день целую ноги Его Сына, там от гвоздей раны, я целую их. И вы любите Его. Улыбайтесь Ему, рассказывайте о своих желаниях, просьбах, и даже более – умоляйте, кричите. У вас пойдут слезы, это будет энергетический прорыв – ваша энергия в этот момент будет очень сильной. И не бойся быть смешной. Перед Богом ты будешь его ребёнком – открытым, честным, откровенным и просящим. А людям этого не показывай, это только твоё дело –твоё и Бога. Если будешь так делать, ты исцелишься.

Мы не заметили, как перешли на «ты». Прям там, у кабинета врача мы вместе плакали, потом над чем-то смеялись, а потом она доверила мне секрет. На днях она посетила одного экстрасенса – женщину немолодых лет. И той было видение, что моя знакомая тоже имеет экстрасенсорную силу, стоит только захотеть. Естественно, у меня в тот же день появился телефон этого экстрасенса, и я была записана на приём с Лорой и Марийкой.

В назначенный день мы втроём сидели в комнате со старыми книжными шкафами и продолговатым кофейным столиком посредине. Экстрасенс решила сэкономить время и приняла нас оптом, то есть одновременно троих. Она достала чистый лист белой бумаги и начала по нему читать. Оказывается, её невидимый собеседник увидел у нас дар, причем, у всех троих. Марийке надо немного подождать и прийти к ней позже. Лоре тоже надо время, чтобы открывать способности для большей успешности. А вот я уже могу использовать свой дар прямо сейчас. Подружки посмотрели на меня с уважением. И чтобы их не разочаровать, я попросила лист бумаги и, чеканя, по слогам, произнесла:

– Дорогие присутствующие в этой комнате, не переживайте ни о чём…

Экстрасенс изобразила крайнее удивление и немного восхищения, но когда я продолжила дальше, она сделала сердитое лицо.

– Это всё обман. Как в сказке – король-то голый, – завершила я своё чтение.

– Ну, вы шутите, шутите, только всё, что я сказала, это чистая правда, – пытаясь изобразить улыбку, экстрасенс проводила нас до двери.

Думаю, моё недоверие не возымело действия на моих подруг, на Лору так точно. Как я узнала позже, она даже пыталась лечить свою маму по методикам, которые ей дала экстрасенс. Правда, потом её мама много молилась и просила меня поговорить с Лорой, чтобы выбросила из головы всю эту чушь. Это было последней каплей, после чего я окончательно перестала ходить по экстрасенсам.

Тем более, моя любимая часовня всё так же находилась на территории больницы, и вход был всё по тем же дням. В моей жизни было достаточно грехов, и отсутствие исповеди омрачало меня. Назначив день, я отстояла получасовую службу и стала ждать очереди, чтобы записаться на исповедь. Почему-то здесь было так, нужно заранее записываться. Женщина-церковница, с которой мы давно познакомились и испытывали друг к другу взаимную человеческую симпатию, как будто не замечала меня. Передо мной прошло несколько пожилых людей без очереди, – неужели их душам надо очищаться больше, чем моей? В конце концов, мне всё это надоело, и я ушла. Только потом я поняла, что не была готова к исповеди. Рассказать всё, как на духу я бы не смогла. Видимо, моё время ещё не подошло, и церковница это знала. Но смутило меня в тот день не только это.

Всю службу на меня пялилась моя «доброжелательница». Откуда только и взялась? Раньше я её здесь не видела. Бедная женщина просто мучилась, в упор глядя на моё лицо. Мои губы после татуажа давно приняли естественную форму, оставив только приятный цвет карамели. Мало того, что она поедала меня глазами, она начала что-то шептать, вернее, шипеть, глядя в мою сторону. Сначала меня это позабавило, потом стало надоедать. Натянув на самое лицо свой голубой шарфик, я забылась в молитве, представляя, как за алтарём мне с иконы улыбается Всецарица.

– Не стыдно, в церковь губы красить? – вдруг услышала я, и увидела, что доброжелательница подобралась ко мне совсем близко.

Уходя со службы, я с сожалением посмотрела на очередь, к которой в тот день так и не смогла пробиться. Одна из бабушек подошла ко мне:

– Девочка наша, будь здорова. Приходи, мы всегда тебя ждём. Храни тебя Матерь Божья.

Потом она повернулась к моей доброжелательнице:

– А ты чего приходила? Богу служить надо, а не своей злобе. Меняйся, детка, меняйся.

Забегая вперёд, хочу сказать, что моя исповедь всё же состоялась. Случилось это в мужском монастыре. Исповедовал меня монах. Удивительно похожий на Иисуса Христа, с большими карими глазами, он смотрел на меня с такой добротой и улыбкой, что рассказывая о своих многочисленных грехах, я улыбалась. Боже мой, эти мои грехи, страшно кому-то сказать, терзали меня, не давая полностью очиститься во время моего исцеления. И тут на меня смотрят эти глаза, и улыбаются. Я стою на коленях, как натянутая тетива, кажется, ещё немного и потеряю сознание. За мной длинная очередь. Они ждут, когда я отойду. А я грешница улыбаюсь. Если сейчас этому монаху не расскажу всё, я больше не смогу так раскрыться, я больше не встречу таких глаз. И я сказала. Сказала то, что не могла сказать никогда и никому. И в часовне своей не сказала бы. И он простил меня ради Господа Бога нашего Иисуса Христа.

Отошла к ступеньке перед алтарём, села на колени и… зарыдала. Долго. Только плечи подрагивали. Выплакала всё. Всё напряжение, скопившееся за последние месяцы, весь свой страх. И очищенная встала совершенно без сил. Как пустой сосуд, который только сама решу, чем наполнить.

XIV

С утра возле кабинета я ждала профессора, зная, что предстоит серьёзный разговор. Но я приняла решение. И действительно, когда я сообщила о своём отказе от последующих курсов химиотерапии, он потратил на меня немало времени, убеждая в моём неверном решении. И, в конце концов, вручил мне мою медицинскую карту, стёклышки с материалом удалённой опухоли и направил к моей любимой Марии Ильиничне на кафедру анатомии.

Там случилось необъяснимое до сей поры. Мария Ильнична заявила, что клетки метастаза и клетки опухоли разные.

– Тебе что, не ту опухоль удалили? Напомни, как тебе нашли орган? Я помню твой случай, ты столько всего обследовала, но безрезультатно.

Я смотрела на неё пустыми, непонимающими глазами. Слова, как будто проходили мимо. Какой орган, что она спрашивает? Видя, что я не в себе, она позвонила профессору.

– Понятно. Онкомаркеры. А ну-ка, быстро дуй в лабораторию, делай онкомаркеры. Вот направление, – она дала мне какую-то бумажку и сопровождающего.

Земля плыла под ногами, и вся моя вера, моя надежда улетучились, как и не было. Кое-как сообразив, что происходит, я принялась ждать дня результата анализа.