Круговорот наших снов

– Мне очень тяжело думать о Юре, – всхлипывает Элина. – Ведь мы любили друг друга. У нас была вся жизнь впереди. И все могло бы получиться. Но есть люди, которым не дает покоя чужое счастье. Они врываются в него грязными сапогами и топчут все хорошее и светлое, что только найдут. Юрочка был прекрасным человеком и не замечал в других грязи, черноты. Легко поддавался на внешнее фальшивое очарование. Из-за коварных козней мы с ним расстались. Но он быстро понял, что к чему. И попросил меня вернуться к нему. А потом его убили… – Элина вперяет в меня мрачный взгляд. Гости за столом, понимающие подоплеку ее слов, начинают на меня оглядываться. Тетя Оля, догадываясь, к чему все идет, пытается ухватить дочь за локоть. Но та отбрасывает ее руку и продолжает: – Ради светлой памяти Юрочки я должна открыть всем глаза. Сказать правду о той, кто помешал нам быть вместе, – в этот момент отец громко кашляет, стараясь привести Элину в чувство. Но ее уже несет. Из-за переполняющей ее ненависти ко мне она даже готова рискнуть его поддержкой, которой всегда с удовольствием пользовалась. Я смотрю сестре прямо в глаза. И улыбаюсь. Приподнимаю брови и слегка киваю, приглашая ее продолжать. Не собираюсь затыкать ей рот. Но она прекрасно знает, что я не постесняюсь ответить.

Почти целую минуту длится наше противостояние глаза в глаза. Кажется, в ожидании скандала люди вокруг затаили дыхание. Не слышно ни одного слова, ни звука. Даже те, кто не в курсе наших сложных отношений, реагируют на напряженность момента. Краем глаза замечаю, как подался вперед Кирилл. Тетя Оля сидит с бледным лицом и нервно кусает губы. А папа, сдвинув брови, гипнотизирует Элину взглядом, готовый в любой момент ее прервать. Но она смотрит только на меня. И моя улыбка становится шире. Наконец Элина судорожно выдыхает и опускает глаза. Бормочет что-то о том, как ей сейчас тяжело. Почти падает на стул, словно ноги отказываются ее держать. И закрывает лицо ладонями. Окружающие понимают, что представление отменяется. И отворачиваются, продолжая свои беседы. Кирилл расслабляется и тихо ругается сквозь зубы.

Папа подзывает ведущего и что-то ему говорит. Тот возвращается на свое место и произносит заключительные слова, давая всем понять, что поминки подошли к концу. Гости потихоньку начинают расходиться. Вижу, как тетя Оля с мрачным лицом подходит к дочери и тянет ее за руку к выходу. Та даже не сопротивляется. Людей в зале почти не остается, и я решаю, что можно ехать домой. Но сначала иду к родителям попрощаться. Папа вопросительно смотрит на меня и интересуется:

– Ты как?

Пожимаю плечами:

– Все нормально, не переживай. Сам знаешь, меня такие вещи не задевают.

– Я поговорю с ней, – хмурится он. – Долго терпел, но это уже за гранью.

– Как хочешь. Вряд ли она способна услышать голос разума.

В этот момент рядом с нами останавливается полноватая женщина лет тридцати. И смущённо поглядывая на отца, говорит:

– Большое вам спасибо, что взяли на себя все заботы. И вообще за Юру! Я его двоюродная сестра, Надя, – под строгим взглядом отца она тушуется еще сильнее и представляется официально: – Надежда Кравцова.

– Рад знакомству. Хорошо, что пришли, – вежливо говорит папа. – У Юры еще кто-нибудь остался?

– Только я. Отец с матерью умерли несколько лет назад. А родители Юры погибли уже давно. Сгорели вместе с домом, устроили пожар по пьяни. Из-за их образа жизни мои с ними и не общались. Мать Юры была сестрой моего отца, – поясняет женщина и вздыхает.

– Это понятно, – соглашается папа. И все же не выдерживает: – А Юру они почему вычеркнули из своей жизни? Он-то не пил.

Собеседница краснеет и отводит глаза. И отвечает:

– Ну вы же понимаете, у всех свои проблемы. Мама много болела. Жили мы всегда тяжело…

– Ясно, – кивает папа, разом утрачивая желание что-либо еще выяснять. Все и так понятно. Если бы хотели помочь родной душе, вряд ли бы им что-то помешало. Хотя бы в гости на праздники приглашать. Или навещать в детдоме. Так что, о чем тут говорить? Все уже взрослые и сами понимают, что делают. И ответственность за свои решения тоже сами несут. – Всего хорошего, – сухо бросает отец. А женщина мнется и вдруг спрашивает:

– Я получаюсь единственная наследница Юры. У него ведь остались квартира и машина… Может, у вас есть запасные ключи?

Чувствую, как папу охватывает ярость. Он цедит ледяным тоном:

– Квартира и машина у Юры служебные. Я сам их для него выбивал. И все это теперь вернется государству. Так что вам не стоит на них рассчитывать.

На лице женщины проступает неподдельное огорчение. Она хочет еще что-то спросить. Но папа раздраженно дергает головой и уходит. Сестра Юры хмуро смотрит ему в след. А я интересуюсь:

– Вы живете в этом городе?

Она удивленно переводит на меня глаза и автоматически отвечает:

– Нет, не в городе. В пригороде. Деревня Лукашино. Там у меня дом от родителей остался. Старый уже совсем.

– Как вы узнали о смерти Юры?

– Я… случайно, – все же признается она. – Понимаете, родители умерли. Семьи у меня нет. Вот и решила разыскать брата. Узнала в детдоме его адрес. Как раз вчера приехала и сразу наткнулась на соседей. Те и сказали, что Юра погиб. И что сегодня похороны.

– То есть увидеться с ним до трагедии вы не успели?

– Нет.

Мне больше не о чем с ней говорить, иду к родителям. Прощаюсь и выхожу на улицу. Ко мне сразу подходит Кирилл.

– Ну что, едем к тебе? Или ко мне, если хочешь?

– Нет уж. Давай ко мне. Адрес знаешь, – сажусь в машину и быстро выруливаю на дорогу. Внедорожник Кирилла тут же пристраивается за мной.

Глава 6

Через полчаса мы уже у меня в квартире. После всего, что сегодня произошло, я почему-то ощущаю досаду. Бросаю у входа пиджак, стягиваю кроссовки прямо с носками. И босиком шлепаю в ванную. Мне нравится ходить по дому без обуви, особенно летом. Натуральное деревянное покрытие очень приятно на ощупь. А полы в ванной – с подогревом. Вымыв руки и наскоро сполоснув лицо, возвращаюсь в комнату. Кирилл, стоя ко мне спиной, разбирается с кофемашиной. И через пару минут ставит на барную стойку две чашки. Одну для себя, вторую для меня. Замечаю, что с кофе он угадал. Явно запомнил то, что мне нравится, с прошлого раза. А значит, он достаточно внимателен. Что не может не радовать. В нашем деле такое качество точно пригодится.

Забираю чашку с собой и устраиваюсь с ногами в кресле. Кирилл садится на диван. Быстро проглатывает свою порцию, смотрит на меня и качает головой:

– Черт, твоя сестра совершенно безбашенная! Уже прикидывал, как ее остановить. Но ты опять сама справилась, – я лишь пожимаю плечами, и он уточняет: – В ее бредовых фантазиях есть хоть капля правды? Может, ты пыталась вразумить своего бывшего, понимая, что она из себя представляет?

– С чего бы мне это делать? Я не альтруистка и уважаю чужое право вляпываться в дерьмо. Если бы он спросил мое мнение, сказала бы все, что думаю. Но Юра не спрашивал.

– Я понял, – хмыкает Кирилл и вдруг переводит взгляд на мои ноги. – Еще в прошлый раз хотел узнать: что означает эта татуировка?

Кошусь на свою левую щиколотку, вокруг которой вьется тонкий узор. И качаю головой:

– Понятия не имею.

– Все же странный рисунок для девушки. Не цветы какие-нибудь.

– Он мне просто приснился. На следующий день пошла в салон и набила его.

– А у тебя еще где-нибудь есть тату?

Тяжело вздыхаю:

– Слушай, мое терпение на исходе. По-моему, я и так проявила редкую выдержку и не послала тебя сразу с твоими вопросами. Кончай испытывать судьбу!

– Ладно, – легко соглашается собеседник. – Давай, перейдем к делу. Кто первым поделится наблюдениями?

– Думаю, ты, – Кирилл снова не возражает и начинает говорить:

– Для начала скажу: никого из знакомых я так и не встретил. Но там оказалось немало любопытных персонажей. Я неплохо развлекся, наблюдая за ними, – он вдруг хмурится и останавливает себя: – Если тебя это задевает, извини.

– Не задевает, продолжай, – дергаю плечом.

– Я помню, ты упоминала, что этот парень ничего для тебя не значит. Но когда подошла с ним попрощаться, у тебя было такое лицо…

– Какое? – мрачно интересуюсь.

– Даже не знаю… Сердитое. Злое. И еще ты что-то говорила. Можешь поделиться, что?