Людоеды

– Парня-то не разглядели? – с надеждой спросил Саша, усаживая свидетельницу в машину.

– Нет. Только помню, что голос у него гнусавый, будто соплей в носу полно. Я же плохо вижу вдаль. Так что больше ничего не запомнила. Рядом с тем мужчиной ещё женщина торговала, в павлово-посадской шали. Хорошая шаль. Я давно хотела себе такую же приобрести…

Проводив Муравьёву до дверей квартиры и поздравив с наступающим Новым годом всё семейство, Минц спустился к машине, аккуратно разложил в «дипломате» папки с исписанными листами. Он не любил называть такие встречи допросами – от этого слова веяло чем-то враждебным, казённым. Потом достал зеркальце, причесался, осмотрел своё усталое лицо – разговор с бабулей даже его выбил из колеи.

Уже пошёл девятый час. Нужно было вернуться на Литейный, пересесть на свою машину, доехать до дома. Там Саше предстояло принять душ, переодеться и вместе со Львом Бернардовичем отправиться на Светлановский проспект. Кстати, Саша не хотел встречать Новый год у Софьи. Он договорился с Турчиным о пирушке вскладчину, но сестра закатила истерику. Она демонстративно капала корвалол в выхваченную из серванта хрустальную рюмку и предрекала, что братец её когда-нибудь угробит, как маму.

Кроме того, Софья заявила, что Саше следует срочно жениться. Он совсем спятил от личной неустроенности и вбил себе в голову, что родители ему не родные. На реплику о группе крови Софья не смогла ответить ничего вразумительного и только разрыдалась с новой силой. Саша же не верил, что усыновление ребёнка можно было скрыть от семнадцатилетней девушки. Просто они все договорились тогда, и вот уже тридцать второй год ломают комедию.

Справа мелькнула и пропала погружённая во мрак площадь Ленина перед Финляндским вокзалом. Теперь надо только проехать Литейный мост, сменить машины и поспешить на Шестнадцатую линию Васильевского острова.

Саша с ужасом признавался сам себе в том, что ему совсем не хочется домой, потому что там сидит чужой старик, который, в своём-то возрасте, постоянно врёт. Утверждает, что Кира Ивановна Николаева – родная Сашина мать. Почему-то про себя он молчит, уходит от ответа; но твёрдо заявляет, что Соня Саше сестра, а Юра – племянник. Да, они, конечно, с Юркой похожи, но подобрать младенца в роддоме ничего не стоит. Саша теперь, после осеннего разговора с Грачёвым, не верил льву Бернардовичу ни на йоту. Чужие, все чужие вокруг! А где свои? В Азербайджане?

Когда Саша вернулся из санатория и вышел на службу, Всеволод тут же подошёл к нему с фотографией в руках и спросил, узнаёт ли коллега это лицо. Минц был потрясён – со снимка смотрел он сам, но почему-то одетый в цветастую рубаху. Такой у него никогда не было, равно как и дорогущей золотой цепи на шее. Минц заподозрил розыгрыш и монтаж, но Грачёв объяснил дело иначе. Он сказал, что это – недавно погибший в разборке Али Мусаевич Мамедов, который едва не стал зятем Ювелира-Уссера. Они с Норой Келль, как и положено нежным влюблённым, умерли в один день.

Саша с ужасом узнал, что его двойник был одним из мучителей Андрея Озирского в «баньке», и играл в этом зловещем деле главную роль. Успокоило только то, что преступник не ушёл от заслуженной кары. Одним выстрелом ему разорвали аорту, и смерть садиста получилась незаслуженной лёгкой. Минца всегда передёргивало от кровожадных реплик давнего друга, но на сей раз он с Грачёвым согласился. Кроме того, нервное потрясение, испытанное при взгляде на собственное лицо и чужую одежду, перебило все другие чувства.