Караван

Караван
Иннокентий А. Сергеев

Мы всегда найдем себе повод для страха, и инструменты для боли, и темы для сна… Но каждый раз оказывается, что боялись мы совсем другого. И зачем-то каждый раз нужно делать все заново, как если бы эта игра была чем-то большим, чем просто игрой…

Иннокентий А. Сергеев

Караван

Она

Она взяла лист бумаги и, придвинув чернильницу, задумалась. Потом, макнув перо в чернила и быстро склонившись над столом, начала писать.

Я поднял воротник – в спину мне дул пронзительный ветер.

В городе за чугунной решёткой парка горели фонари, и на улицах были огни машин; люди ждали, когда загорится зелёный, толпясь на переходах. Была ночь, и шёл снег.

Я стоял у окна и, не отрываясь, смотрел на неё.

Она писала.

Вокруг неё было сотворённое светом пространство в ночи, столы и лампы. За некоторыми столами сидели люди.

Она писала.

Они ходили далеко за её спиной, выходили из дверей и входили в двери, набрасывая на ходу пиджак и рассеянно скользя взглядом по привычной картине стен, дверей, коридоров… они разговаривали на лестницах, и их голоса звучали на этажах…

Через три дня,– так работает почта,– я найду в почтовом ящике её письмо.

Ветер заносит снегом скамейки и постаменты на обледенелой набережной…

Острова и мосты

Я стоял, созерцая залитую холодным осенним солнцем панораму многоэтажных новостроек города на том берегу реки.

Вокруг был огромный пустой склон, край которого далеко внизу терялся в чёрном непролазном ольховнике. От выгоревшей земли тонкими струйками поднимался кисловатый дым.

– Как всё-таки условны наши карты,– услышал я свой голос.– Номинально здесь город, а там – пригород, а на деле всё наоборот.

Она подняла голову от костерка и улыбнулась мне.

– Там я живу. Вон там,– она поднялась и показала рукой.– Видишь?

– Где?

Она засмеялась и, подойдя ко мне, показала снова.

– Видишь, вон там, два крайних дома? За ними стоит третий.

– Да,– сказал я.– Теперь я больше не смогу говорить себе, что не знаю, где ты живёшь.

Она потупилась.

– Прости.

– За что?

Она молча повернулась и пошла вниз, возвращаясь к своему костерку.

– Да брось ты свою затею!

Я подошёл к ней.

– Здесь всё гнилое. На этих свалках даже дым воняет.

– Ну и что,– сказала она, не глядя на меня.– Это не свалка.

– Теперь уже нет. Потому что весь мусор сгорел.

Она сидела на корточках, держа ветку над ленивым язычком бледного, жиденького пламени.

– Ты обиделась?

– Я не знала, что для тебя это важно.

– Я не знаю, что для меня важно,– сказал я.– Завтра всё будет другим.

– Ты просто боишься,– заявила она.– Даже своего прошлого.

– Я боюсь не прошлого…

– Значит, будущего?

– Прошлое повторяется и, увы, не лучшим образом…

– Ты будешь приходить сюда и подолгу стоять вечерами, глядя на освещённые окна домов на той стороне реки,– произнесла она театральным речитативом.– И давай больше не будем об этом, ладно?

– Прошлое тут не причём,– сказал я.– И страх тоже.

– Значит, ты боишься меня,– она начала раздражаться.– И давай не будем всё портить! Хотя бы сегодня.

– Ладно,– согласился я.– Это будет не поздно сделать и завтра. Ты похожа сейчас на колдунью.

– Правда?

Она посмотрела на меня и засмеялась.

– Я колдунья,– сказала она, завывая, как это делают дети.– Я варю приворотное зелье. А придя домой, я разденусь и, натерев тело волшебной мазью, вскочу верхом на метлу и, взвившись в воздух, полечу облетать владения Князя Тьмы.

– Я не могу изменить себя,– сказал я.– Но завтра всё станет другим, даже если ничто не изменится.