– Это ты виноват! – накинулся на него Людовик. – Я давно уже говорю, что оси кареты нужно смазать.
– Но мой король! Право же, я не виноват, – стал оправдываться Скарамуш. – Мыши съели всё сало!
– Старая сказка, – отмахнулся Людовик. – Расскажи что-нибудь поновее.
– С радостью и удовольствием, о мой король! – сказал Скарамуш и, отвесив поклон, взобрался на невесть откуда возникшую кафедру.
Я подозреваю, что появление её не обошлось без участия Короля Магии, который хоть и не был более нигде виден, но наверняка присутствовал здесь или был где-нибудь поблизости.
Скарамуш, откашлявшись для солидности, постучал молоточком по синему бархату кафедры и возгласил: "Курс наглядной философии магистра изящных наук Скарамуша!"
Все зааплодировали.
Людовик тем временем расположился за столом справа от меня. А слева я увидел Элиссу и открыл было рот, но она приложила к губам палец.
Как чудесно, что она нашла меня здесь!
– История портретиста из города Кёльна Альфреда Дитриха, – произнёс Скарамуш грозным голосом.
После чего рассказал такую историю:
Как-то раз, будучи проездом в Ганновере, художник Альфред Дитрих остановился в маленькой гостинице. Развлечения ради он затеял рисовать портрет дочки хозяина. Вскоре, однако, он получил письмо, в котором его просили как можно скорее прибыть в Париж. Дитрих, не мешкая ни дня, покинул Ганновер, и портрет остался незаконченным. В Париже его ждали многообещающие заказы, которых он удостоился благодаря стараниям своих друзей.
Дитрих был великолепным портретистом, и всё же заказчики его оставались неудовлетворёнными, но ещё более неудовлетворён своими работами был сам художник. Какое-то наваждение преследовало его. Все лица на его портретах были похожи одно на другое настолько, что не имели почти ничего общего с лицами его заказчиков.
Дитрих был в отчаянии, его друзья пребывали в растерянности, не зная, что происходит с их другом.
И вот, одним из мартовских вечеров Дитрих внезапно покидает Париж, не предупредив никого из друзей и не оставив никаких писем или устных распоряжений.
Он приезжает в Ганновер и разыскивает гостиницу, в которой он однажды останавливался.
– Я вернулся, чтобы закончить портрет, – говорит он хозяину, и в тот же день принимается за работу и не отрывается от неё до тех пор, пока не кладёт последний мазок. Больше ему нечего добавить, портрет готов. И, не дав ему просохнуть, Дитрих срывает его с мольберта и швыряет в камин, после чего начинает работу заново. Но и второй портрет постигает та же судьба. Недоумевающий хозяин не решается перечить чудаковатому постояльцу, а его дочь уже почти не покидает комнаты Дитриха. И вот однажды, утомлённый бесконечной работой, Дитрих рассеянно набрасывает карандашный эскиз головы девушки. Оторвав карандаш от бумаги, он долго смотрит на рисунок. Потом резко поднимается со стула, и ничего не объясняя, расплачивается с хозяином и немедленно уезжает из гостиницы, но прежде подносит портрет своей терпеливой натурщице.
С этого дня наваждение более не преследует его, и он вновь становится таким, каким его знают друзья и прежние его заказчики – блестящим портретистом Альфредом Дитрихом из города Кёльна.
– Всё это очень мило, – заметил Людовик. – Но причём же тут сало?
– Действительно, причём тут сало? – спросила Элисса, когда мы мыли посуду на кухне.
– Этого я не знаю, – сказал я, отдавая ей тарелку. – Но Скарамуш прав. Где-то, в одном из коридоров лабиринта, ты ошибаешься направлением, и вот ты уже в тупике.
И тогда ты перебираешь то, что было написано прежде, и исправляешь неряшливые фразы, заканчиваешь начатые истории, и неожиданно четверостишье превращается в сонет, одно-единственное имя – в элегию… Ты не возвращаешься назад, ты перестраиваешь лабиринт, который меняет свою форму с каждым новым сделанным тобой шагом.
Лето, уколовшись шипами роз, истекло кровью на их лепестки и, остыв, обернулось осенью.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . ……………..
FollowingTheSun
Кто-то строил дом из песка, но подул ветер, и рассыпался его дом,
кто-то строил дом из бумаги, но прошёл дождь, и бумага размокла,
кто-то строил свой дом из воска, но пригрело солнце, и стены растаяли.
Кто-то построил свой дом из камня, и был этот дом прочен, но вот, содрогнулась
земля, и разрушился камень.
Наш дом из тепла.
И когда придёт срок, мы отправимся в путь с перелётными птицами.
Наши одежды из цвета – краски могут поблёкнуть, холод может сковать землю, но вот,
воскресла она, и цвета её всё те же.
Когда же настанет ночь, мы отправимся в путь за солнцем,
и мы будем цветами земли, теплом её жизни, светом её дней.
Мы собираем изумруды на дне голубых озёр.
Мы собираем землянику на бриллиантовых полях небес.
И кто-то строит свой корабль из льда, но растает лёд в морской воде,
кто-то строит корабль из свинца, но тонет корабль, воде не удержать его,
кто-то строит свой корабль из дерева, но сгниёт дерево…
Наш корабль подобен лебедю.
Наша земля подобна Леде,
даже покинув её, мы останемся в ней,
и прорастём с травами и цветами, вернёмся с перелётными птицами.
Восстанем вместе с солнцем и вернёмся в наш город.
И я знаю, найдётся кто-то, кто среди вопящей толпы пропоёт нам осанну.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
OraculumLilibaeum
Человек, лежавший под деревом, казался спящим. Он лежал на спине, закинув руки за голову, и на губах его играла улыбка. Так улыбаются во сне дети.