Царь Иксион

Что сталось с ним… Он сердце мне растрогал.

Ирида

Про гордого царя ты говоришь,
Что кровью был покрыт и всеми проклят?
Надменного узнала я, когда
Переступал порог он… Все невольно
На темное пятно мы обернулись.
Державный царь, и тот со ступеней
Своих спустился, чтобы видеть гостя.
Но гордо шел оборванный лапит.
Чела он не склонил, и даже ветви
Он не держал молящих.
К очагу
Кронидову пошел он за Гермесом,
Не кланяясь и не разжавши губ.
Молчание сковало нас, – мы ждали,
Что станет он молить и плакать, нем
И прям стоял пред ними олимпиец.
Так несколько мгновений пронеслось,
И на чело Кронида будто тучка,
Мы видим, набежала, но грозы
В ней не было; державный улыбнулся…
Как из-за тучи солнце иногда
Проглянет, и нахмуренные сосны
И гордые осыпаны, глядишь,
Златистыми лучами скалы, – лица
Улыбкою и наши засветились
Кронидовой.
И так сказал отец
Бессмертных и людей:
«Дитя, тебя я
Призвал сюда, чтобы простить», – и губ
Тут дрогнула у Иксиона складка.
«Я не хочу, – так продолжал Кронид, —
Признаний и молений – за порогом
Пускай злодей и грешник остается,
Отверженный богами и людьми,
Живи у нас моим веселым гостем».
И шум слова его венчал, но был
То светлый шум. Кронид на трон высокий
Вернулся свой, – у царских ног его
С златой косой и белыми плечами,
Сверкавшими из-под небриды, нимфа
Влюбленная уселась, и играть
Ее косой рука Кронида стала.
А Иксион из нежных рук харит,
Как из руки художника картина,
Пленяя глаз, выходит, обновлен,
И свеж меж нас явился, и прекрасен.
С его ланит недуга и страстей
Тяжелое упало иго. Пурпур
Сияющий плечо ему покрыл,
Заколотый аграфом многоценным,
И волосы на голове царя,
Как завитки, клубились гиацинта.
Тут с чашами, как повелел Кронид,
Из тени две богини вышли. Геба
Была в тунике розовой, как утро,
И с золотою чашей. А за ней
Печальная и в пепельных одеждах,
Потупившись, стояла муза Лета,
И кубок был серебряный в руках
Обвит змеей у девы среброглавой.
От дочери Эриды мы гурьбой
Отхлынули пугливо: вид ее
Хранил глубин подземных отраженье.
И Зевс оказал лапиту:
«Сам решай,
Которую ты чашу выпьешь. Геба
Амвросией язык твой усладит,
И смерти не познаешь, а у девы,
Которая печально вежды клонит,
Забвения холодную струю
Ты обретешь в ее нездешнем кубке».
И первою неслышно, точно тень
Ступая, дочь Эриды к Иксиону
Приблизилась и стала, и в царя
Она, подъяв ресницы, взор глубокий
И черный, как земля, вперяет молча.
И без улыбки к розовым губам
Ему печальный кубок придвигает.
Минутное сомненье по лицу
Его скользнуло, вижу, но рукой
Решительной он отклоняет чашу…
И тихий стон послышался… Эфир
Объемлет дочь Аида… Ризы серой
Расходится унылое пятно,
И кубок, и змея, и все исчезло.
Тут весело воскликнули кругом
И боги и богиня. И неспешно,
Победою заранее гордясь,
Свой подает красавцу кубок Геба…
И светлый хор младых твоих подруг
Блаженное воспел рожденье бога.
Не видела я пира, и тебе
Я не могу сказать, что дальше было,
Но думаю, что розовый венок
Возлегшему с богами Иксиону