Колючка

Он хохочет и сжимает руки тисками, так что с моих губ срывается жалкий всхлип.

– Нет уж, я тебя еще никуда не отпускал.

– Брат…

– Знаешь, что принц сделает после вашей свадьбы, мелкая ты ведьма? – Он со всего маху пихает меня в стену. Я не разбиваю голову о камень только благодаря пучку на затылке. – Ходят слухи, дивные слухи. Бедняжечку принцессу находят однажды утром утопшей в колодце, споткнулась и упала, какая неприятность. Или под крепостной стеной остывшее тельце – помутилась рассудком и сиганула вниз. Вот ведь что творится, представляешь. Такая жалость. Но главное, что крепкий союз остается, семья горюет, а принц женится по новой.

Под собственный хохот он комкает в руке волосы у меня на затылке и дергает вниз, так что я против воли смотрю ему в глаза.

– Надеюсь, он с тобой хорошенько повеселится. Может быть, швырнет солдатам, а потом предложит щедрый выбор – жизнь в борделе или нож в глотке. Тебе точно понравится, правда же?

– Принц совсем не такой, – шепчу я дрожащим голосом. Умоляю, пусть он будет не таким.

– Ты меня лжецом сейчас назвала?

Я глотаю всхлип и мотаю головой. Его пальцы снова дергают меня за волосы, шпильки скребут кожу.

– Решила, что из-за помолвки я ничего не смогу тебе сделать, сестрица? После того, что ты устроила? Ты смеешь меня оскорблять? – Он распаляется до крика и брызжет слюной.

– Принцессе нехорошо?

Брат вздрагивает и оглядывается через плечо на говорящего.

Я вжимаюсь в стену, едва он опускает руки, тяжелый пучок волос болтается на остатках шпилек.

– Вас это не касается, – злобный рык в ответ.

– Если принцессу необходимо проводить до покоев, я буду рад предоставить помощь. – Слова неизвестного несут едва уловимые ритмы языка Менайи.

Я бочком пробираюсь мимо брата и вижу Саркора, командира иноземцев, что неотрывно изучал меня весь первый вечер. Полумрак коридора оставил от его лица лишь грани и острые углы. Он что, правда решил помешать брату?

– Вас проводить? – Саркор слегка склоняет голову, будто приглашая меня на танец. В его левом ухе поблескивает сквозь сумрак маленькое серебряное колечко с изумрудом.

Ответить у меня получается только со второго раза:

– Н… нет. Благодарю.

Я делаю еще один шаг вдоль стены, потом другой, командир спокойно наблюдает за мной, брат излучает ярость. Я шагаю прочь, хотя ноги еле держат. Это только передышка. Когда брат снова поймает меня, он будет зол вдвойне. Будет беспощаден.

За моей спиной снова заговаривает Саркор, но тихие слова уже не разобрать. Я едва не срываюсь на бег за поворотом к своей комнате. Что, если брат уже от него отделался? И тут я все-таки бегу, мчусь по коридору со всех ног. Захлопываю дверь и яростно опускаю засов. Дыхание разрывает грудь. Я прижимаюсь лбом к доскам, ожидая услышать по ту сторону грохот шагов.

Полчаса спустя приходит Джилна, трижды стучится, повторяет свое имя, убеждая, что здесь только она одна.

Я сижу, свернувшись комочком в углу кровати, слушаю ее, но не впускаю: мне не вынести сейчас ее прикосновений, ее присутствия, не вынести того, что жестокость брата станет настоящей, стоит о ней заговорить.

Джилна знает меня, привыкла к такому и, не дождавшись ответа, наконец уходит.

Я медленно, неуклюже раздеваюсь. Пробегаюсь пальцами по синякам на руках, расчесываю волосы, осторожно обходя места, где кожу еще саднит. Но скрыться от слов брата не выходит, прогнать из памяти отзвуки его голоса не получается.

Заснуть я не смогу очень и очень долго.

Глава 3

Четверо менайских воинов вытягиваются по струнке, как только я выхожу из комнаты наутро. Я резко замираю, сердце выскакивает из груди. Двое по сторонам от моей двери, двое – у стены напротив, выстроились безупречным квадратом. Все рослые, как мой брат, и наверняка куда более жестокие. Не представляю, когда они пришли и сколько тут ждут.

Но ведь их командир спас меня. Я цепляюсь за эту мысль, всматриваясь в лица. Может быть, их прислал Саркор, чтобы я была под защитой и впредь? Они не глядят на меня и молчат, так что я медленно выдыхаю и иду дальше. Они одновременно шагают следом.

Когда-то на уроках я узнала, что армия Менайи разбита на квадры – четверки воинов, дополняющих умения друг друга. Узнала, но не вспомнила об этом, когда считала все множество прибывающих солдат короля. И когда он пообещал меня защитить – не вспомнила тоже. Зато теперь едва ли забуду.

Все утро они следуют за мной, куда бы я ни шла. Когда в одном из коридоров мы встречаем брата, воины не приветствуют его поклоном, их шаги позади меня не сбиваются. Взгляд брата исполнен бешенства. Если он сумеет подобраться ко мне в обход охраны, точно обрушит всю мощь своей ярости.

Солдаты отдаляются от меня только в обеденном зале, когда я занимаю привычное место. Но и сидя за своим столом, они не сводят с меня взглядов, так что я знаю: стоит мне подняться – и они пойдут следом. Теперь я часть семьи Менайи, как сказал король, так что и охраняют меня отныне как свою. Я полна благодарности, и все же этот немой конвой изнуряет.

После обеда король с моим братом уезжают на конную прогулку. Пока они в отлучке, мать зовет меня к себе – выбирать ткани на новые платья. Тянет время, выжидая, пока служанки разойдутся с поручениями, и лишь потом заговаривает:

– Я обратила внимание на кое-что интересное. – Она стучит пальцем по отрезу нежно-розового льна и хмурится. – Пожалуй, такое простое полотно не годится для двора. Сделаем из него только два дорожных платья. Принеси оттенок потемнее в пару к этому.

– Хорошо. – Я иду к стопкам льна, и рука тянется к мягкой кремовой ткани. Должно чудесно сочетаться с тем…

– Не кремовый. – В голосе матери раздражение. – Темно-розовый.

Я с сожалением оставляю выбранный было цвет и беру темный, как приказано.

Мать кивает на другую стопку, с прекрасным и редким южным хлопком, и говорит, словно рассчитывая удивить меня:

– За тобой по пятам ходит квадра менайских солдат.

Я не поднимаю головы, подхватывая хлопковые отрезы. Воистину интересное наблюдение.

– Они ждали за дверью спальни утром.

– И за моей дверью ждут?

– Шли сюда следом за мной.

– Они считают, что я на тебя наброшусь? Или что мы сами не способны тебя уберечь?

Мать привстает и тянется к хлопку, сверкая глазами.

Я отдаю ей ткани, а в груди закипает гнев. Она никогда не защищала меня от брата. Я жила без страха перед ним только до смерти отца.

– Полагаю, да.

Она замирает, роняет полотно и дает мне пощечину. Не сильно – и вполовину не так больно, как обычно бьет брат. И все же от удара ведет голову и выступают на глазах слезы.

Мать стоит передо мной, красная и вся в пятнах, ноздри раздуты от злости. В ней не осталось и капли красоты. Я впервые смотрю на нее совсем иными глазами. Она ведь совершенно такая же, как брат. В ней живут такие же помыслы, те же самые порывы движут ею, те же самые цели определяют ее поступки. Она такая же неуверенная, жалкая и мелкая, как сын. Я не знаю, как могла не замечать этого раньше и почему открытие совсем не пугает теперь. Во мне расцветает странное веселье, совсем неуместное рядом с болью от удара. Вызревает, срывается с губ, заполняет комнату.

– Матушка, – в голосе моем дрожит смех, – а братец поступает мудрее вас. Бьет так, чтобы не оставалось приметных следов.