Колючка

Она задирает голову и тяжело дышит.

– Я не потерплю такого обращения от собственной крови.

– Это вы меня ударили, – напоминаю я. – Отнюдь не наоборот.

– Ты прекрасно поняла меня.

– Конечно.

Я смотрю ей прямо в глаза, сознавая, что никогда не смела так отвечать. Чувствую тот же сладкий восторг, что рвался из груди, когда я впервые скакала через лес на спине Желудя совсем одна, без помощи отца. Отца, что ни разу не ударил меня, сидел со мной, рассказывал сказки и говорил о чести как о чем-то большем, чем попытки любыми ухищрениями сохранять гордость.

Мать неожиданно улыбается, и маска спокойной красоты вновь покорно ложится на ее лицо.

– Не подозревала в тебе подобного раньше. Очень недурно, Алирра. Тебе пригодятся такого рода навыки, чтобы выжить в Менайе. – Она садится на прежнее место. – Подбери полотно.

Я складываю ткани обратно, а пьянящее торжество внутри быстро тает, уступая место думам о Менайе.

– Я ведь поеду не одна, верно? – Любая поддержка там будет нужна как воздух.

– Верно, – соглашается мать. – С тобой будет компаньонка. Не можем же мы отпустить тебя одну в окружении мужчин.

– Я подумала, что…

– Возьмешь с собой Валку.

Я смотрю на нее в ужасе:

– Нет! Только не Валка…

– Довольно. Она составит тебе компанию до Таринона, а дальше можешь делать с ней что хочешь. Только не смей отсылать назад.

– Вам же известно, что между нами случилось. Не может она быть мне компаньонкой. – Доверять Валке так же немыслимо, как поручать коту мышонка. Я цепляюсь за пришедший на ум довод: – Как Дэйрилин согласился ее отпустить?

И сама же слышу отчаянную надежду в своем голосе. Валка – единственная дочь лорда Дэйрилина и единственная же причина его ненависти ко мне. Не может быть, чтобы он согласился с таким замыслом, разве что она тоже стала для семьи совсем никчемной после отлучения от двора.

Мать закрывает глаза с видом стоического долготерпения.

– Найди для нее партию, Алирра. Она должна была выйти замуж за ровню здесь, но ты разрушила всякую надежду на это. Тебе ее теперь и спроваживать.

– Никаких надежд я не разрушала, Валка сама виновата. Вы знаете, что она сделала, – напоминаю я, стараясь говорить спокойно.

– Мне прекрасно известно, что сделала каждая из вас. Украденную брошку нельзя сравнивать с предательством собственных вассалов, до какого опустилась ты. Король Менайи болван, раз обращает внимание на твою честность, когда поступки твои говорят лишь о вероломстве и бесконечной глупости.

Я медленно выдыхаю и понимаю, что надо уводить разговор в другое русло. Мать никогда не простит мне тот день. Я давно уже не надеюсь. Сначала я старалась, увещевала ее, объясняла, что заметила у Валки чужую сапфировую брошь даже до того, как украденного хватились. Поэтому не могла промолчать, когда она обвинила одну из служанок и самодовольно наблюдала, как ту берут под стражу. Но мать так и не простила мне публичного унижения Валки.

– Эту девушку повесили бы из-за брошки. – Я все-таки не могу сдержаться.

– Ты правда думаешь, что мне есть дело? – вопрошает мать. – До сих пор считаешь, что я бы променяла честь и достоинство вассала на одну никчемную прислужку?

Нет. Наверное, уже тогда не считала. Наверное, поэтому сама приказала гвардейцам обыскать Валку, так чтобы все собравшиеся на шум дворяне и слуги увидели брошь именно в ее кармане.

– Только из-за тебя Валка оказалась в немилости и три года не покидала земли отца, – бросает мать звенящим голосом.

Вообще-то та служанка тоже лишилась места, бежала со двора без оглядки, но этого упоминать никто не изволит.

– Ты знаешь, как твой брат к ней относился. Знаешь, какие надежды питал.

Прекрасно знаю, ведь на другой же день он впервые спихнул меня с лестницы. Именно после этого мне стала помогать вся прислуга. Быстрыми взглядами, неприметными жестами давать знать о приближении брата.

– Мне правда жаль, – признаюсь я. – Если бы только она не обвинила служанку…

– Если бы только у меня была дочь, которая точно не разрушит союз с Менайей. Почему бы ты ни вернулась вдруг домой, моя честная доченька, – воркует мать, – знай, что мне ты здесь больше совершенно не нужна.

Я киваю. Меньшего и ждать не стоило, но больно все равно.

– Обязательно ли брать именно Валку? Она презирает меня и без сожалений предаст, – пробую я в последний раз. – А это может подорвать весь союз.

– Тогда побыстрее найди ей в пару какого-нибудь лорда отдаленных земель в Менайе. Ты в ответе за ее будущее, тебе и думать об этом. – Мать уже снова изучает оттенки тканей. – Вот этот синий. Положи к белому.

Когда мать отпускает меня, я наведываюсь в дворцовую часовню – моя квадра вновь сторожит за дверью – и возвращаюсь к себе. Не хочу расхаживать повсюду со свитой из воинов. Останется ли квадра и после отбытия короля? Я стою у окна и пытаюсь представить, чем все обернется, и особенно – что устроит мне брат, когда наконец проскользнет мимо охраны.

Поздним вечером приходит Джилна, чтобы переодеть меня к ужину в подобающий наряд. Хорошенько щиплет за щеки, возвращая им румянец.

– Ну и видок, – выговаривает она мне. – Вы как вчерашняя овсянка, кисшая всю ночь. Хотите, чтобы король подумал, что вам это все не мило, да?

Я вздрагиваю:

– Нет.

– То-то же. Поднимите голову, улыбнитесь и быстренько в зал. Это ведь в вашу честь пир.

Я делаю все как велено и к своему месту за главным столом являюсь с улыбкой, от которой сводит лицо. Формально помолвка празднуется сегодня, угощения и напитки будут сменяться на столах до глубокой ночи. В зал с шумом влетает труппа артистов, с прыжками и сальто выстраивается перед королевским помостом. Они жонглируют яблоками и кинжалами с головокружительной скоростью, выкрикивают сальные шуточки, изображают бои, показывая акробатическое мастерство.

Менайские воины созерцают представление, высоко подняв брови и время от времени переглядываясь. Когда смеются, в лицах ни следа одобрения. Я смотрю на них, пытаясь представить, какие увеселения им привычнее, и скучаю по нашему старому трубадуру, которого намного охотнее послушала бы сегодня. Хотя голос его уже слаб, баллады бесконечно прекрасны.

К концу вечера зрелища и думы выматывают меня, оставляют надломленной и пустой. Я схожу с помоста, воины квадры тоже выскальзывают из-за стола и провожают меня до спальни. Я уже различаю их по лицам, хотя еще не знаю по именам.

В комнате меня поджидает пухлый бархатный сверток, невинно лежит прямо на кровати. Я смотрю на него с опаской и не хочу узнавать, что внутри. Или кто прислал его.

– Что это? – сразу спрашивает Джилна.

Я качаю головой.

– Открывайте же скорее, – не терпится ей.

Я разворачиваю ткань и достаю зимний плащ. Он соткан из шерсти, мягче которой мне не доводилось трогать, и расшит узорами такого же, как полотно, густо-синего цвета, настолько глубокого, словно нити сделаны из самой ночи. Край оторочен темным мехом неведомого мне существа. Это не просто плащ, а произведение искусства, на создание которого должны были уйти месяцы. Я осторожно глажу пальцами ткань и мех. Ничего подобного мне никогда не дарили.

– Определенно от короля, – замечает Джилна с явным удовольствием. – Наконец-то он прислал вам подарок. Пусть и не драгоценности, но их, без сомнения, потом тоже будет полно. Наверняка украшения приберегут уже к встрече с принцем.