Лесные сказки

Кто и когда оценит подобное, миру открытость?! Пчела или шмель, другая какая букашка,– и те уж не вымажут щёки в душистой и пряной пыльце…

Наивность, всё-таки, претит всему, что подле…

Музыка весны

Дятел задумчиво наклоняет ещё не оттаявшую ветку, немного придерживает, а после отпускает. И, наклонив голову, слушает её продрогший за зиму вой, рассеянно глядит в никуда, рассматривая своё пролетевшее "вчера" и неуловимое "завтра". С каждым днём весны ветка становится всё уступчивее и звук из безнадёжно грубого превращается в оглушительно звонкий. Зайцы, едва переодевшись, вступают в соперничество с неряшливой птицей, чьи крылья постоянно обрызганы рассветом, сопровождая медленное разоблачение родных полян барабанной дробью,– лапами по пню…

Вы думаете что это всё беззастенчивые наветы и лишь один ветер хозяин пауз природы?

Зайдите в лес так рано, как сможете, и поймёте, что музыка весны не в капели рыдающих крыш. Разжалобить полдень давно научился февраль, и в том нет ему равных, поверьте!

Но весна довольно холодна и жестока. И, более того,– она скупа! Она скупа на ласку и тепло. Каждый солнечный луч она по-старушечьи собирает в горсти и прячет. Чтобы потом, всего в один только день, явить свету на что способна сила нерастраченной понапрасну Любви. Весна оставит после себя преображённый мир и уйдёт. Так же тихо и незаметно, как пришла… в середине февраля.

Идет снег

Идет снег… Зима опоздала со своим подарком. Он никому не нужен в марте…

Но весна так приветлива… ко всему!

Неживые еще лучи солнца, брезгливо обходя лишаи снега,презрительно бросают плевки тепла, надменно щурятся и уходят…без предупреждения.

Жизнь, напрягшаяся уже для последнего незрячего шага, вынуждена в очередной раз удерживать себя. Весна чувствует себя вольной управляться жизнью. И, стремясь отдалить кончину себя,она оттягивает начало других.

Идет снег… Идет женщина с письмом в руке. Шаги ее сухи,взгляд неярок. Упругость своего лета она подарила сыну. Тот бежит к почтовому ящику, подтверждая каждым шажком всю серьезность своего намерения. Втаптывает первые шаги в свой первый весенний снег… Чтобы Он. Его. Запомнил. Мир так велик, а цель – восхитительна и проста. Пока…

Мама подхватила мальчика на руки, и – конверт, словно сам собой вылетает из засвеченных объятий ладони взрослого и льнёт к рыхлому, еще не высохшему отпечатку едва начатой судьбы.

Малыш, не познавший еще ни в чем меры, грубо отталкивает заслонку ящика и письмо от себя… И замирает!.. Цель достигнута, а ничто не изменилось вокруг… Усталая мать и разочарованный сын идут дальше…

Идет снег… Зеленому листку, пересилившему укус почки, вместо обещанного заигрывания тепла, брошен поцелуй снега. А дерево… Что оно может?!

Дав силы листку выйти за пределы своих ветвей, оно не в состоянии удержать его… Терпеливый ствол понуро приникал к морозной груди и всю зиму ждал первого липкого вздоха. Вздрагивал,предвкушая ветреную суету зеленых ресниц и заранее переживал сухость осенней разлуки… Надо прожить все это.

Идет снег…Он опоздал. Или появился раньше времени. Но ведь:лучше родиться раньше времени, чем не появиться вообще…

Зимняя спячка

Каждый раз, проезжая зимой от одного русского города до другого, охватывает некое грустное, почти философское настроение.

Молния зимней дороги, тесно и некрасиво стянутая неровными кучами снега, никогда не даёт путнику достаточно времени, чтобы оглядеть посёлки, деревни и нереально просторные чистые поля…

А ведь такая невероятная красота вокруг!

Сугробы примостились на вершинах деревьев… Кристаллами снега украшен каждый сучок. И даже пеньки выглядят детьми в растянутых вязанных шапках. Крупные, как куры, дятлы в красных манишках, шалят, слетая с дороги прямо в тяжёлые ветки сосен…

Тут же рядом – белка. Вычесав из шубки сор и обмороженные семена, неторопливо и аккуратно, волосок за волоском, очищает их, подносит по-одному близко к глазам и, потянув ноздрями глубоко заснувший запах еды, согласно кивает. Потом, растягивая удовольствие, откусывает от каждого крошечного семечка дважды…

А когда кусать становится уже нечего, белка, расставив пальчики маленькой цепкой руки, обиженно царапает белый воздух… Одной лапой… Потом другой… И зевает: «Ма-ало!»

Но нам не ощутить радостей этой лесной жизни, покуда мы едем мимо. И нам кажется, что лес стоит у края дороги. А на самом-то деле, это мы едем по его границе!

Как удивительно устроен быт русского человека. Весну, лето и осень он суетится, пытается набить дупла своих подвалов картошкой, морковью, огурцами и яблоками. Словно большая безволосая белка, он оценивает и сортирует ягоды и грибы… Устраивает свой быт и отдых так, чтобы ему было удобнее, приятнее… Но стоит первому снегу обозначить границы своих владений, как русский человек впадает в некое подобие зимней спячки.

Он не возводит ледяных скульптур у себя во дворе, не строит пещер из пиленного снега… По вечерам он утомительно долго пьёт чай с вареньем, и крайне неохотно выбегает по нужде, ступая след в след самому себе позавчерашнему.

О чём он только думает, этот русский человек!? Он, вероятно,воображает, что зимние месяцы не идут в зачёт прожитых лет…

Как бы не так…

Утро

Кот глянул на меня нежно, тяжело запрыгнул на стол рядом с чашкой, в которой была наша последняя заварка, тихо фыркнул и стал хлебать. Быстро, жадно… Изредка поднимал левую кисть и серой ладошкой отгонял от края штурвал лимона. Не заметив неодобрения, он завершил начатое. Сыто вздохнув, благочестиво окропил пространство, досадливо махнув мокрой дланью. И тут же свалился на пол, где немедля состриг солнечный локон, выпавший из пряди утра.

– Оп-па! Поймал!..

А тем временем за окном… За полотном стекла, заправленного в раму, всю сплошь заляпанную маленькими следами лап гурмана, насмотревшись на непотребства и беззакония домашнего тирана и властелина, ворон выкрал с акватории рукотворного пруда пластиковую фигурку утки.

Довольно скоро он ощутил, что не мягкое трепещущее тело несёт за тридевять земель в тридесятый дистрикт. Перемороженные лапы прототипа сказочной избушки престарелой лесной феи, подвели его. В который раз за эту весну.

– Что это?! Очередная пластиковая фигня! Не такая, которую обыкновенно вышвыривают из окон пассажирских вагонов, побогаче, но – толку от неё, одна бестолочь…

И ворон обратился коршуном. И швырнул он творение рук человеческих на рельсы, прямо под блины колёс товарного состава… Расстроился, видно… болезный…

Да! Кота-то, после чаю с лимоном,– гм… стошнило… Конфуз, однако…

Мужчина и кот

– Слушай, а можно сейчас быть, как раньше, философом?

– В смысле?

– Ну, сидеть в бочке и рассуждать о непонятном…

– Да, чтобы рассуждать, необязательно быть философом…

– И не нужно сидеть в бочке?

– Ага! Точно!

– А ты замечал, что всё смешное, в чём нет грусти, – или пошло, или банально, или грубо?..

На крыльце дома у дороги расположились мужчина и кот. Молча наблюдают за тем, как жизнь проезжает мимо…

И так спокойны! Им невдомёк, что небо над их головой все больше похоже на головокружительный от синевы небесный свод горного Колорадо. И неоткуда бы ему тут взяться. Да тут он. Стоит лишь поднять голову.

Равнина уравняла всех в праве на взгляд вверх. Тому, кто повыше, чуть ближе к небу. Кто пониже – ближе к земле… Казалось бы!…

– Небо… Да кто туда смотрит?! Чьи лица обращены ему навстречу?