Лесные сказки

– Какой хорошенький!– сказал первый.

– Какой грустный… – заметил второй.

– А отчего?

– Он потерял свою маму…

Жалость

Хорошо, что дни рождения не чаще раза в год. Время летело бы ещё скорее…

Жалость выглядит и выражается по-разному. Слишком часто мы намеренно глумливы, неоправданно жестоки. И славно, что это не всегда так. Радости мимолётны, горести неоправданно длинны. Но… Разве бывает для жизни "долго"?

Лето выдалось довольно жарким, и каждый вечер в пруд под моим окном прилетает кукушка. Она не ждёт подвоха или обычной для человеческого существа подлости, и потому спокойно терпит моё неназойливое присутствие. Сперва, как грузный от летних излишеств дачник, птица кружит, мелко семеня долговязыми ногами по берегу у самой кромки воды. Остывает, похлопывая себя по вздыбленным юбкам. Потом, шумно набрав воздуха в лёгкие, перебегает по поверхности

пруда с одного края на другой. По воде, аки по суху. Удивляется своей удали, радостно подпрыгивает на месте,кружит, в обратную коловороту, сторону,а после… с разбега – на лист кувшинки! Нимфея, притворно удивляется удали молодого нахала. Нарочито серьёзно покачивает головкой,но укоризна остывает в прохладной воде довольно скоро. И, нежно поглаживая упругую поверхность воды,листья баюкают заодно и кукушку. Жалеют её .Открытую, чистую и честную перед жизнью,перед собой и перед каждым из нас…

Казалось бы, что нам до неё , а ей до нас…

Впрочем, устремлённость к звёздам не отменяет необходимости анализировать будни. Кем бы ты ни был.

Кукушонок

Памяти Леонида Семаго.

О природе и птицах, которых он так любил…

Двадцать лет назад, мой маленький сын бегал кругами по комнате и кричал на весь Свет:

– Я – хороший! Я – хороший! Я – хороший!

В ту пору это казалось первой милой попыткой заявить миру о себе. О том, что ты открыт всему, что тебя окружает, и доволен фактом существования. Однако некоторое время спустя, стало понятно, что то было действо иного характера. Чётко и громко выкрикивая слова, ребёнок задавал ритм своего бытия.

Я чувствую себя добрым и важным человеком. Сегодня.

Впрочем, добрым и важным невозможно быть самому по себе,независимо от. Кто мы и какие, можно понять лишь по нашей реакции на внешние раздражители. Которые тревожат нас, или злят, или выжимают слезу…или подталкивают на совершение таких действий, которых мы сами от себя не ждали…не представляли в подобной роли! Или даже не хотели видеть себя там, куда приводят стремительные и прозрачные порывы души, к чему подталкивает очередное первое сердцебиение.

I

Итак. В тот день, сделать меня доброй было поручено раненому псу. Он бежал ко мне вдоль железнодорожного полотна на двух лапах и кричал: "Я – здесь! Я – здесь!"

– Мой милый, мой маленький, мой малыш… Кто тебя так? За что? Зачем?

Псу, действительно, приходилось перемещаться на двух лапах, – левой передней и задней, с той же стороны. Передняя левая стала широкой и растоптанной, как лапоть. Распухшее плечо справа, уравновешивало нарушенную гармонию маленького тела. Если бы он думал о боли, то скакал бы на единственно уцелевшей передней левой. Но не о ней думал он. Дорога, покрытая рассыпанным гравием, неудобна для ходьбы даже в ботинках на толстой подошве. А уж ступать по ней мягкими маленькими лапами, подворачивая пальчики, которые проваливаются меж камней совершенно неудобного размера: недостаточно крупных, и не слишком мелких…

Собака сделала усилие, и выдернула себя из колеи, чтобы мне было удобнее идти рядом…

– Что ты?! Зачем?! Маленький мой, иди по мягкому… Или нет,не надо никуда ходить, посиди! Посиди, я принесу тебе покушать…

Пёс слегка помедлил, но разрешил себе сесть. Он помнил вкус горячей почти мясной каши, которой я кормила его трижды в день зимой, и знал, что не подведу. Тогда, в прекрасную пору зимних скрипучих вечеров, было страшно думать о том, что за порогом жарко натопленного дома, поджимая под себя лапы, в сугробе сидит Малыш, – яркий, неправдоподобно красный мальчик, фактически – бастард, вымесок – щенок, рождённый таксой от проезжего молодца рыжей масти.

Его первый случайный хозяин, патологический враль и неисправимый пьяница, привёз малыша к себе домой, где нелегально жил на полустанке в старом деревянном доме, доставшемся ему от бабки. Не стараясь угодить собаке, мужик кидал ей в миску рыбьи головы и плавательные пузыри. Малыш быстро понял что к чему, и сменил неудобоваримую диету, затянувшийся рыбный день, на вполне сытую и почти предсказуемую жизнь охотника. Малыш мышковал получше иной лисы. Он стал упитанным, блестящим и весёлым. Но, сменив стол, он не поменял хозяина, а продолжал сносить его пинки, дурно пахнущую брань, изрыгаемую по поводу и без… Даже миску с бесполезной рыбьей чешуёй он по-прежнему вылизывал до блеска, чтобы не обидеть хозяина, существование которого воспринималось, как данность. Как дар. Как разумеющееся само по себе… Но…человек – существо безответственное, и,наигравшись в собаковода, мужик захлопнул двери своего коридора перед мокрым носом Малыша в разгар осенних ливней.

Несколько лет Малыш ждал, что хозяин позовёт его назад. Был вежлив и приветлив со всеми, но предпочтение отдавал тому, кто унёс его от тёплого бока неразборчивой мамы. Малыш прятался от непогоды где придётся, благодарил за хлеб и каши, отведал всевозможные виды неряшливо обглоданных чужими челюстями костей и варианты сухих кормов… Но ни к кому в дом не шёл. Подтверждая теорему собачьей верности своим примером, усугублял чувство вины всех, кто случайно или намеренно оказывался рядом.

Но… Малыш выглядел беззаботным! Сопровождая местных жителей во время прогулок по лесу, время от времени становился в стойку,тихо растворялся в лесу, и почти беззвучно возвращался, помахивая хвостом, как веером. От Малыша, в таких случаях, немного пахло серым мышиным хвостиком. Он непременно демонстрировал в улыбке неправдоподобно белый,как говорят, – сахарный ряд зубов, и вроде извинялся: «Что поделаешь, жизнь такая. Кушать-то надо…»

Впрочем, домашние питомцы и живность местных жителей гуляла мимо носа Малыша без опаски. В своём гнезде, как известно, предпочитают не чудить…

Несколько ночей подряд в лесу ревел лось. Протяжно, почти по-волчьи, но гуще, страшнее, безысходнее… Волчий вой похож на озорную песню, на перекличку подростков, прожигающих взглядами нескромные наряды сверстниц. Рёв лося страшен. Когда он выступает из чащи леса, словно из ковша, на дне которого плещется зеленоватая теплая каша речки. Едва ночь растушевала холодный ужас, рождённый негодованием лесного исполина, как один за другим раздались несколько выстрелов…

Малыш сутки истекал кровью, потом приполз к почтальонше,которая почти насильно приютила его у себя прошлой зимой. Честно говоря, немного жаль, что сие название не в чести, и считается более разговорным, нежели приличным в употреблении. Почтальон – подвыпивший мужик в прожжённом ватнике, едва удерживающий равновесие на своём крепком, но давно ржавом велосипеде. А вот почтальонша… Дородная дама, бывшая доярка, переехавшая в город к сыну лет пятнадцать назад, чтобы помочь с внуками.Внуки давно научились стесняться бабулю, И на людях воровато вырывают из крепкой руки свои цыплячьи ладошки. Чтобы не быть обузой семье сыночка, бабушка разносит по домам письма, извещения, пенсию, и редкие нынче газеты. Её знает в лицо вся округа. Часто заговаривают, и непременно удивляются тёплому запаху покоя и парного молока, которое намертво прилипло к этой усталой женщине…

Не устоял от искушения найти уют и покой рядом с почтальоншей и Малыш. Взывая к небу, и взвывая, пёс взобрался на высокий порог её дома и потерял сознание.

Женщина проснулась от страшных стонов по ту строну двери.

– Кто? Кто там?! – не дождавшись ответа на свой вопрос,добрая женщина решила: «Будь, что будет!» -и отворила дверь.

Словно облитый смолой, весь в засохшей крови, цепляясь за края воронки, уносящей в небытие, Малыш просил помощи и защиты…

Выпил полтора литра воды, и дал себя выкупать, чтобы определить размеры бедствия… Каждый выстрел – до кости. Каждая рана – не наугад. Наверняка. Прицельно.

И вот уже четвёртую неделю мы лечим парня, рождённого собакой. Лечим, кормим, беседуем с ним и о нём. Как только он смог вставать, стал скакать на своих двоих меж нашими домами, выказывая благодарность за поддержку и участие в его судьбе.

Говорят, не стоит рассказывать о своих добрых делах. Неужели афишировать подлости приличнее?! Но если мы не станем помнить сладости вкуса совершённого добра, то вряд ли сможем сподвигнуть на решимость сделать что-то подобное. Даже самих себя…

II

Про то, какие мы хорошие, поговорили… Ну, а кукушонок – подкидыш, наделил меня осознанием собственной важности. Так вышло, что пришлось поучаствовать на самом главном уроке птенца.

То ли под кровом приёмных родителей стало ему тесно, то ли переел ребёнок, или повернулся       не тем боком, но птенец банальным манером выпал из гнезда, и пешком пришёл к нам во двор. Оглядевшись,решил, что нашёл себе вполне подходящее место для прохождения дальнейшей жизни. У рукотворного пруда масса свежих букашек,стена из винограда удобна для сна, да и сама вода из пруда – неплохой повод побродить неподалёку. Всё вокруг – почти идеально, если бы не противный соседский котёнок. Ему, что не птица,то добыча. И плевать, что в плену острых когтей может оказаться ровесник, и всё равно, что живот от сытости смотрит на сторону…

Находясь по разные стороны забора, мы с котёнком наблюдали за птичкой. Естественно, с разными чувствами. Котёнок предвкушал сладость первой крупной, вдвое крупнее его! – добычи.

А о своих, почти материнских чувствах, лучше умолчу. Расположившись вдалеке от желания утомить или заинтриговать читателя,сообщу, что кукушонок застрял своей любознательной макушкой в ячейках сетки забора. Обгоняя друг друга, котёнок и рассказчик бросились к нему. Адреналин испуга окрылил пернатого младенца, он слился с поздними сумерками летнего дня и больше не возвращался…

Что стало причиной столь скорого взросления кукушонка?

Когда он, распалённый и расслабленный телодвижениями, испугавшимся, но не напуганным, покинул гостеприимный двор, кто может гарантировать, что немногим позже он не станет нашим гостем вновь?

Его мама, надрываясь на ниве сокращения численности насекомых – вредителей, отказалась от положенного ей декретного отпуска раз и навсегда. Скрепив сердце, отреклась от родного дитятка. Топила в работе свою тоску, кляла поутру себя, кукушку. Кричала в никуда, время от времени, позволяя вырваться на простор своему материнскому горю. «Помни! Ты – кукушка!» И кукушонок слышал, что мама жива, но сильно занята. Но не подсчётами и гаданиями… а важным делом. И лес без маминой заботы, стал бы похож на обглоданный веник. И он, кукушонок, должен переносить вынужденное сиротство с достоинством… А та, усталая унылая тётка, что пичкала его жуками и бабочками… Да кто вспомнит о ней… в густом лесу! Как точно работают лесные агитки…

Итак, я чувствую себя важным человеком. Виной тому, нелепый в своём очаровании, весьма упитанный кукушонок, который выбрал наш двор для вынужденной посадки, после первого полёта. Аэропорт большого мира ему оказался неинтересен, а добраться до местных авиалиний не хватило сил. Опыт первого перелёта дал понять, что переедание придаёт фигуре несомненную плавность, но, чтобы встать на крыло, нужно быть решительным и твёрдым, немного худым, а потому и в некоторой степени ожесточённым… И Кукушонок принялся гранить своё красивое тело способом, известным всем: он стал меньше есть и больше двигаться… выбрав для этого, впрочем, не самый удачный день и странное место.

До обеда кукушонок бегал по глинистой тропинке в тени гаража, сложенного из шпал, когда солнце старается успеть вытопить целительный дурман креозота всего лишь за один световой день. Прямо скажем, – не самое приятное для юного организма занятие. Об этом свидетельствовала череда бело-серых отметок, выглядевших словно обкатанная дорожная разметка.

А после обеда – аэробика, по колено в воде рукотворного пруда… Золотые рыбки сочувственно приникали к сухопарым ногам утомлённого юного спортсмена, который раззявил свой клюв так,что было почти видно желудок…