Полустанок

Вторым по счёту, но, как водится, не по значимости, был другой деликатес – тёртая морковка. Переложенная кольцами лука, она заливалась подсолнечным маслом и лишь потом – небольшим количеством уксуса. Всё это пряталось под крышкой, и за время, которое требовалось, чтобы почистить и сварить картошку, уксус с маслом превращали морковку в нечто изысканное, почти мексиканское – в общем, в очень вкусное рыжее месиво, которое, впрочем, навечно отбило вкус к морковке и уксусу в любом их виде и сочетании.

Ну а если, кроме лука в доме почти ничего нет? Берёшь репчатый лук – сколько захочется! И фиолетовый, и белоснежный – любой, кроме жёлтого. Кладёшь в кастрюльку, заливаешь водой, доводишь до кипения. Солишь, кладешь петрушечку, потом полторы столовые ложечки подсолнечного масла – и выключаешь. Немного настоится… Приятного аппетита!

Скажете, невкусно, от варёного лука вас тошнит?!! Обижаете! Лук, испытанный непродолжительным кипячением, на себя не похож. Легко хрустит, приятен и куда забористей скользких и бесхребетных моллюсков, погибших под гнётом токайского.

Как-то раз у нас были гости – приятели из той жизни, которой мы жили до переезда на кордон. Мы пригласили их присоединиться к нашему скромному ужину. Приятели посидели, поморщились… И один из них изрёк:

– Да-а… Побыл с вами всего час, но сразу захотелось пива и пирожных…

– Ну так привези! – возмутилась я немедленно…

Кабачковая икра, сливочное масло, творог, сыр и даже дешёвая краковская колбаса – воспоминания об этих, существующих вне нашего мира, продуктах, всё чаще и чаще заставляли задуматься о том, каким, собственно, ветром нас занесло в эту часть земного шара…

XXI век

– Мама, а продаВИЦа тортик и колбаску

только хорошим даёт? Плохим нет?

– Тем, у кого есть деньги…

Весь 1999 год мы готовились к встрече Нового тысячелетия.

В июне купили банку шпрот, в июле – жестянку печени трески, в августе – склянку зелёного горошка. Сентябрь был довольно удачным, поэтому удалось приобрести не только майонез для салата, но даже два фунта сосисок, которые предполагалось изрубить в куски на алтарь традиционного оливье. Октябрь не принёс ничего, кроме разочарований и простуды, а вот в ноябре мы наскребли денег на банку огурцов и двести граммов конфет. Новый год обещал быть приятным.

В канун праздника мы приготовили салат, переложили содержимое консервов на тарелки… Дружно сели за стол и быстренько всё съели.

31 января 1999 года, когда одна за одной отрывались золочёные застёжки праздничного сюртука Деда Мороза, я загадывала желания. Двенадцатая пуговица уже едва держалась на тонкой серебряной ниточке, когда я едва не выкрикнула вслух: «И чтобы переехать в отдельный дом!»

– Бум! – кремлёвские куранты поставили точку в потоке моих просьб. Ещё совсем немного мы посидели перед телевизором подле пустого стола и легли спать.

Первые девять месяцев XXI века пролетели без малейшего намёка на то, что мои просьбы были кем-то услышаны. Но в октябре 2000 года нам позвонили из заповедника и сообщили, что согласны взять нас на работу и даже предоставят служебное жильё, которое станет нашим, если мы продержимся на рабочем месте не менее десяти лет.

Мы были так рады вырваться из городской квартиры, пожить отдельно. И потому, когда впервые увидели дом, в котором нам предстояло жить и работать, не слишком испугались. Хотя пугаться было чего.

Все виды человеческих отходов в доме и во дворе. Прямо перед окнами кордона возвышалась гора помоев и огрызков, скрепленных слоями цемента. Пол и подоконники были усыпаны следами жизнедеятельности мелких и крупных грызунов. Между окон – толстый мохнатый ковёр спящих мух, сантиметров на десять в высоту. И, как утешение взору, – несколько горстей ярко-оранжевых божьих коровок, решивших переждать зиму в доме. Особенно привлекла раковина с трубой, идущей, как мы предположили, в сливную яму. Эта раковина, собственно, и решила всё дело. Я изрекла роковое да, и мы подписали договор.

Переезд

– Гагарин говорил «поехали» всему человечеству.

– А ребячеству тоже?

По густому октябрьскому снегу пара легковушек и прицеп везли в наш первый, отдельный ото всех дом весь нехитрый скарб. Книги, гитару, пишущую машинку, пачки рукописей, мешок игрушек, поломанный диван, старую, но крепкую софу, маленький телевизор, немного кастрюль и козу Зорьку.

Коза отчаянно пугалась первого в её жизни путешествия, периодически портила воздух и извергала на подстеленную для этой цели клеёнку кучки орешков почти идеальных пропорций. Они шуршали, словно градины, по окну. Довольно долго мы продвигались вдоль железнодорожного полотна. Краснолицый путеец, который открывал нам шлагбаум дороги, ведущий в чащу леса, испуганно отшатнулся, заметив круглые жёлтые глаза козы, изучавшие его через окна «Жигулей».

Дорога по лесу до кордона заняла немногим больше часа. И, едва густое плетение растительности обнаружило прореху поляны, на которой, собственно, стоял дом кордона, случилось то, чего я опасалась на протяжении всей поездки: коза дала течь.

Пока мужчины заносили вещи в дом, я с ужасом оглядывалась вокруг. Огромная поляна, на возвышении которой стоит дом, огороженный забором. В пятистах метрах от забора, через болото, изрытое кабанами – будка лаборатории. Наше рабочее место на предстоящие десять лет. До ближайшего кордона – пять километров по лесу. Будешь кричать – никто не услышит.

Я тут же поэкспериментировала с криком и испугалась ещё больше. Деревья отторгали пробный вопль о помощи. Они играли звуком, извергнутым моей трепещущей душой, как мячиком. Определить, откуда исходил крик, было делом столь же гиблым, насколько страшным и неуютным теперь казалось мне это место.

Октябрьский вечер ещё только начинался, а моим провожатым уже надо было уезжать. В свои тёплые красивые квартиры, к жёнам в мягких махровых халатах, где их ждали за накрытыми к ужину столами… Мужу тоже надо было уезжать, чтобы сын не успел испугаться отсутствия сразу обоих родителей. Мы попрощались. Муж – торопливо, я – не вполне понимая смысл происходящего…

Искра зажигания озарила двигатели обеих машин почти одновременно. Лес с невероятной лёгкостью приглушил чуждый ему звук, ночь задвинула тяжёлые осенние шторы, и я осталась одна. Без света, у разожжённой печи, которую я видела наяву впервые в жизни.

Слева от печки мне насыпали несколько охапок дров, справа поставили ведро воды, буханку хлеба и бутылку подсолнечного масла. За пазухой я держала щенка ротвейлера и четырёхмесячную кошку Мурёнку. Она перебралась ко мне на колени прямо из сказки «Серебряное копытце» и мурлыкала не переставая, пытаясь заглушить безотчётный страх, который невероятным и банальным образом сковал все мои члены.

Уезжая, мужчины, со свойственной им неуклюжестью, попытались успокоить меня и заодно предупредили:

– Ты там смотри, не испугайся! Во дворе, за сараями, ветхий летний душ, а в нём стоит новый гроб.

Утешили, нечего сказать! Ну зачем мне, в кромешной тьме, отправляться за сараи?! Зачем?!?!

Мурёнка

Я не болтушка.

Просто серебро мне нравится больше золота.

Итак, впереди была длинная одинокая ночь на новом месте.

Я закрыла дверь на все засовы и пододвинулась поближе к печке. Когда сидишь лицом к огню, всё время кажется, что кто-то пристраивается у тебя за спиной. Не удалось избежать этого ощущения и мне. Тем более что на огромных – и в высоту, и в ширину – окнах не было и намёка на занавески. Прошло несколько минут, и мне показалось, что я привыкла к окружавшему меня малозвучию. Мурёнка устроилась у меня на шее. Стало тепло и приятно… Я немного расслабилась. Как вдруг кошка взвилась, оттолкнулась от меня и исчезла в темноте. Я услышала страшный грохот, писк… Некоторое время спустя Мурёнка, топая по полу своими мягкими лапами, словно гренадер на плацу, вернулась, запрыгнула на колени и вновь принялась громко урчать. Я почувствовала слабый запах аммиака и поняла, что произошло мгновение тому назад. Кошка пошла на поводу у своих инстинктов, исполнила свой долг. И, явно довольная этим делом, прислушивалась к темноте в ожидании следующей добычи.

Я даже примерно не представляю, сколько землероек, мышей и крыс употребила Мурёнка в первую ночь пребывания на кордоне. Их было действительно много. Кошка дала понять всей этой грызущей братии, кто в доме хозяин. Особенно удивительным было то, что Мурёнка не обладала грацией, необходимой охотнику. Она топала, как слон, в пылу погони роняла тяжёлые вещи. Но страсть к самому процессу охоты у неё была столь велика, что она могла за один раз поймать четырёх крыс. Четырёх!

Как-то раз мы с мужем оказались свидетелями подобного беспредела. Мурёнка подзывала нас к себе ярким сочным криком – у певцов подобное звукоизвлечение именуется «открытым звуком». Прибежав в комнату, из которой шёл кошачий вопль, мы были поражены: под левой и правой лапой Мурёнки лежало по крысе, а в зубах их было сразу две! По нервному движению головы кошки было понятно, что она просит присмотреть за добычей. Убедившись, что мы на месте и что всё мы правильно поняли – муж прижал одну из крыс ногой, – Мурёнка торопливо, как по клавишам, пробежала по грызунам, прикусив голову каждой, и кинулась в угол комнаты, где, как оказалось, лежала, приходя в сознание, ещё одна!

Но до этих славных подвигов нам надо было ещё дожить. А пока…

Мирный треск огня и мурлыканье кошки убаюкали меня, и я заснула…

Холодные губы страха

Кто и зачем нас вовлекает

в эту страшную и прекрасную игру

под названием жизнь?..

Среди ночи со стороны входной двери раздался странный для этих заповедных мест звук:

– Тук-тук-тук!

Я моментально проснулась и подскочила ко входу:

– Кто там?! – спросила я дрожащим голосом.