Екатерина II

После небольшого отдыха кортеж продолжил свой путь в Петербург, где по желанию императрицы Елизаветы Петровны им следовало остановиться на несколько дней, а затем уже ехать к ней в Москву.

Встреча с женихом

В Первопрестольную Фике с матерью приехали 9 февраля и как раз успели ко дню рождения великого князя, который отмечался с невероятной роскошью: был устроен бал, на котором дамы и кавалеры блистали изысканными туалетами, затем последовал обед, на котором подавались блюда разных стран, а когда стемнело – великолепный фейерверк. Черное московское небо окрасилось тысячей разноцветных огней. Конечно, на своей родине Фике ничего подобного не видела.

«Великий князь, казалось, был рад приезду моей матери и моему», – заметила Фике. Но затем жених ее обескуражил: «Он мне сказал, между прочим, что ему больше всего нравится во мне то, что я его троюродная сестра, и что в качестве родственника он может говорить со мной по душе, после чего сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы, которая была удалена тогда от двора… что ему хотелось бы на ней жениться, но что он покоряется необходимости жениться на мне, потому что его тетка того желает».

Пятнадцатилетняя невеста, краснея, выслушивала эти неуклюжие откровения, и с трудом подыскивала ответ. Фике вежливо поблагодарила жениха за доверие, в душе сочтя его крайне неразумным.

Какой Фике увидела россию?

В огромной Российской империи в тот момент проживали около 18 миллионов человек, что тысячекратно превосходило население любого из немецких княжеств. Столицей империи был Петербург, город, основанный всего лишь сорок с небольшим лет назад, и еще, конечно, не до конца обустроенный. Он не шел ни в какое сравнение с уютным Штеттином. Привычных нам каменных набережных Невы и Мойки еще не было. Кое-где берега оставались топкими, где-то их подсыпали и спрямляли, сооружая деревянные мостовые.

Каменных строений в городе было совсем немного: Адмиралтейство, дворец опального Меншикова, дом Петра I в Летнем саду… Именно при Елизавете Петровне в Петербурге развернулось каменное строительство, но в начале ее царствования большинство домов еще были деревянными.

Древняя Москва оставалась на вторых ролях, хотя монархи охотно проводили тут время, особенно зимой: здесь было куда комфортнее, нежели в слякотном Петербурге. В Москве в то время было несколько императорских дворцов: каменный Лефортовский, выстроенный еще при Петре I, и два деревянных Анненгофа – дворцов императрицы Анны Иоанновны. Один из них находился в Кремле, а другой, более просторный и удобный – на берегу Яузы. На другом берегу реки располагался живописный парк со множеством статуй. Однако февраль далеко не самый приятный месяц, морозы, снегопады чередовались с оттепелями, и все это не располагало к любованию парковыми красотами.

Комнаты, в которых разместили Фике и ее мать, комфортом не отличались. По большей части они были расположены анфиладой, и все были проходными. На уединение рассчитывать не приходилось. К тому же в этих дворцах не было разделения на задние и парадные комнаты. Поэтому случались конфузы: порой навстречу иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, попадались слуги, выносившие всякий сор из внутренних покоев. Впоследствии цербстской принцессе еще не раз придется столкнуться с отвратительно налаженным бытом при показной роскоши.

Глава третья

Знакомство с Россией

Георг Кристоф Гроот. Портрет великого князя Петра Федоровича и великой княгини Екатерины Алексеевны. 1745

Георг Каспар Преннер. Конный портрет Елизаветы Петровны. 1744–1755

Елизавета Петровна

Императрице Елизавете Петровне в тот момент было тридцать четыре года, и она находилась в расцвете своей красоты. А красавицей она была редкостной!

«Принцесса Елисавета, дочь Петра I и царицы Екатерины, такая красавица, каких я никогда не видывал. Цвет лица ее удивителен, глаза пламенные, рот совершенный, шея белейшая, и удивительный стан. Она высокого роста и чрезвычайна жива. Танцует хорошо и ездит верхом без малейшего страха», – писал о ней испанский посол герцог де Лирия.

Ему вторил пруссак Аксель Мардефельт, отмечавший, впрочем, и другие качества государыни: «Императрица есть средоточие совершенств телесных и умственных, она проницательна, весела, любима народом, манеры имеет любезные и привлекательные, и действует во всем с приятностью, восхищения достойной. Набожна до суеверности, так что исполняет дотошно все нелегкие и стеснительные обязанности, кои религия ее предписывает, ничем, однако же, не поступаясь из удовольствий самых чувственных, коим поклоняется с неменьшею страстью. Весьма сдержанна скорее по совету министра своего, нежели по собственной склонности. Ревнует сильно к красоте и уму особ царственных… В довершение всего двулична, легкомысленна и слова не держит. Нерадивость ее и отвращение от труда вообразить невозможно… Посланник иностранный, желающий заслужить одобрение царицы, должен ловить случаи тонким и косвенным манером восхищение ее чарами, умом, одеянием, убранством и танцевальным искусством выразить, от критики же воздержаться…»

«Ночной император», так называли обер-егермейстера графа Алексея Григорьевича Разумовского – морганатического супруга Елизаветы, сына шинкарки и казака Григория Розума из села Лемеши Черниговской губернии. Подростком Олекса (украинская форма имени Разумовского) пел в церкви, и его голос понравился проезжавшему через село полковнику, который взял его с собой в Петербург: при дворе ценили хороших певчих. На красивого голосистого молодого человека из придворного хора обратила внимание цесаревна Елизавета.

Взойдя на престол, императрица принялась осыпать своего любовника милостями: должности, титулы, воинские звания, награды сыпались на него золотым дождем. Большим влиянием при дворе пользовался и брат фаворита – Кирилл Разумовский, последний малоросский гетман, президент Академии наук. Он был намного умнее и талантливее своего брата, занимал важные государственные должности и славился остроумием.

Русский двор

Елизавета царствовала уже два года. Свергнутое ею Брауншвейгское семейство томилось в ссылке. В ссылке и в тюрьмах находились и многие вельможи прошлого царствования. Но что страшнее всего, добрая и любившая детей Елизавета вынуждена была держать в строжайшем заточении свергнутого малолетнего императора Иоанна Антоновича. Этот грех терзал ей душу, поэтому Елизавета Петровна регулярно предпринимала паломничества в монастыри, молилась, жертвовала на храмы. С другой стороны, она стремилась забыться и не думать о страдающем ребенке, то и дело устраивая разнообразные праздники.

Русский двор отличался чрезвычайной пышностью: дамы меняли наряды по два-три раза в день. Гардероб императрицы насчитывал примерно пятнадцать тысяч платьев. Уборы светских особ сверкали бриллиантами. Ну, а Фике ничем подобным похвастать не могла, она привезла с собой всего лишь дюжину сорочек, да три-четыре платья, сшитые на вексель, присланный из Петербурга на путевые издержки; у нее не было даже своего постельного белья.

Благодаря поездкам по Европе, Фике многое знала о придворных интригах и людской неискренности, но то, с чем столкнулась она в России, превзошло все ее ожидания.

Подлинной образованности при дворе было мало. Некоторых вельмож или придворных дам можно было назвать круглыми невеждами, порой они еле умели читать и писать, зато знали, как подольститься к государыне. Характер у Елизаветы Петровны был не сахар: в молодости ей пришлось вынести много обид и упреков в незаконнорожденности. Дочери великого государя приходилось жить в бедности. Хорошо она помнила, как однажды сшила себе новое платье, а явившись ко двору, увидела, что ту же самую ткань пустили на обивку мебели. Придя к власти, Елизавета стремилась расквитаться с миром за все эти невзгоды. Наряды она меняла по нескольку раз в день, на публике появлялась в платье с широченными фижмами, в орденах и неизменно усыпанная бриллиантами. Ночами целый штат ювелиров разбирал ее украшения на составные элементы и соединял их по-новому, дабы создать впечатление немыслимого разнообразия.

Елизавета требовала и от придворных дам безукоризненной элегантности и следования моде, но упаси боже, если кто-то бывал одет или убран краше ее самой: могла прямо на балу и платье порвать, и прическу с головы срезать. Да и без всякой причины Елизавета порой впадала в гнев. Так, однажды она в первый день Пасхи разбранила всех своих 40 горничных, дала нагоняй певчим и священнику, испортив всем пасхальное настроение. И все это при том, что сама государыня была крайне религиозна и умна. Просто к ней с полным основанием можно было отнести старинное выражение «вожжа под хвост попала».

К тому же государыня увлекалась карточными играми, и вслед за ней весь двор. Каждый вечер за ломберными столиками проигрывались целые состояния. Игра сопровождалась сплетнями и безудержным флиртом. Но нужно было быть настороже: любой неосторожный жест или слово могли быть перевраны и донесены государыне. Так поплатились кавалерственные дамы Лопухина и Ягужинская, за пустую болтовню приговоренные к наказанию кнутом, урезанию языков и ссылке в Сибирь. Это еще одна характерная черта российской жизни середины XVIII века: смертная казнь была отменена, но вместо нее часто применялись жестокие пытки, которые могли быть хуже смерти.