Скала судьбы стоит передо мной
и защищает силою иной.
Поэту-фотографу
Ивану Жданову
Одинокому и облако – собака,
ноги в руки, по тропинке вверх.
Держи-дерево навязывает драку,
украшает постный твой четверг.
Зрение твоё монокулярно,
потому и не с кем оценить
радуги, зеркальные попарно,
горизонта бритвенную нить.
Но зато поднявшийся на камень
понял, что умеет и смолчать
кровь, тебя будившая толчками,
отплесками первого толчка.
Звук пропал. Вершина кругозора,
резкости наставшей глубина,
выдержек охотничая свора
кадру продиктуют всё сполна.
Облако легло ничком на почву,
вздрагивает, высунув язык.
Ничего в тебе не кровоточит,
мир, наоборот, в тебя проник.
«Когда надумаешь родиться…»
Будущей Марианне
Когда надумаешь родиться,
об этом ангелу шепни,
он поглядит на наши лица –
готовы ли к тебе они?
Как первой встречи с человеком
ждут амазонские леса,
наполнены вином и млеком
зовущей жизни голоса.
Как Марианнские глубины –
к ядру Земли кратчайший путь,
ты попадаешь в сердцевину,
впервые принимая грудь.
12 мая 2008 – 15 мая 2010
«Мама, холодно спать одному…»
Мама, холодно спать одному,
подоткни одеяло.
Перебираю невидимую бахрому.
Говорю что попало.
Всё пропало! Мои корабли…
Жертвы больше добычи.
Мама, мама, скорее меня полюби!
Смотрит небо, набычась.
Я в другую палату хочу.
Нет, не дом, а больница!
Покажите меня дорогому врачу,
он не будет лениться…
Знаю, мы – снова дети в бреду,
есть у каждого тайна.
Я с кровати своей никуда не сойду,
с корабля без капитана.
Магеллан
В створ распахнутых лобных долей
я прошел в океан безумья.
Имбирь и перец моих кораблей
не уместятся в ваши трюмы.
Я беру на себя пряный груз,
принимаю на грудь волны страха…
Я сойду с ума – и вернусь:
место занял лентяй и неряха.
Если скажешь: «секстан» и «расчёт»,
он услышит: «сектант» и «просчёт»,
если спросишь про курс и мили,
«сколько-сколько? – скажет, – промилле?»
Пряный капер от запахов пьян,
сеет хаос лентяй и неряха.
Ну зачем секстан, капитан,
если курс – за столпами праха?
Не вернуться эскадре домой,
людоеды ждут адмирала.
Гвоздика, шафран и кардамон
тлеют в бочках, разбитых о скалы.