БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

Находясь в неопределенном состоянии ни войны, ни мира, Европа подошла к экономическому кризису, и Роман решил, что теперь настало время действовать. Ждали приезда Мюрата, короля Неаполитанского, для участия в чрезвычайном собрании В.-П. Совета.

* * *

«Пленум, как говорится», – подумал Роман, усаживаясь в кресло.

* * *

Наполеон, распорядившись занять Венгрию и получив известие о безболезненном, на его масштабы, окончании этой экспедиции, решил, что Россия не такой уж колючий еж, каким она оказалась пять лет назад, и раз «аппетит приходит с едой», то Россию не трудно будет скушать.

Владычин был противником плана российской кампании, предложенного императором; он нашел себе поддержку в лице Нея, обрабатываемого Романом в гуманитарном направлении. Дряхлый граф Бертолле, которому Роман дал интересные указания в его лабораторных занятиях, тоже был противником какой бы то ни было войны. До своего назначения на один из высочайших постов империи Бертолле был в рядах оппозиции новому фавориту, толкавшему императора, как казалось, на весьма опасные авантюры. Но оппозиция потеряла Талейрана, и Бертолле выучился кивать головой именно так, как того желал Владычин.

Иоахим Мюрат, отрастивший брюшко на необременительном престоле и не будучи в силах оторваться от блаженного воспоминания о «лакрима кристи» [10 - «Лакрима кристи» (ит. «слеза Христова») – вино из неаполитанских виноградников. Говорят, славное, да и то сказать, такое имя посредственному продукту не присвоят. Надеемся, авторы пробовали и судят не понаслышке.Но тут другое. Если авторы всерьез предлагают не уклоняться от споров с ними, надо им заметить, что произведенный Бонапартом в неаполитанские короли и единственный оставшийся на своем троне после первого разгрома Бонапарта его ставленник маршал Мюрат погиб, спеша из Неаполя на подмогу своему божеству при первых же кличах труб «Ста дней». То есть за три месяца до задуманного авторами вмешательства героя в события. Так что авторы насчет Мюрата вольничают даже против ими самими установленных вольностей.] («лакрима кристи!…» расстаться с ним было очень трудно…), не особенно увлекался перспективой верховой прогулки по холодной России; он не удивился бы июльскому снегу в этой варварской стране. Да, Мюрат стал пацифистом, он находил… и так далее, он многое находил… Он был вообще находчивый малый.

Роман не хотел отдавать Россию Бонапарту.

«Маленький капрал» злопамятен, мстителен, и Россия быстро и больно почувствует тяжелую руку Наполеона, «благосклонный протекторат» Франции.

Нет! Судьбу России будет вершить сам Роман, через них, тех, лучших…

Россия! Уже яснело 14 декабря, уже поклялись Рылеев и Каховский, под когтистым орлом александровского царствования уже дышал Петербург воздухом восстания, уже щурил глаза в ослепительном свете свободы…

Там, в Петербурге, будущие помощники Романа – будущие его друзья…

Роман думал:

«Незачем начинать новое грандиозное кровопролитие, будить патриотические чувства наций; большая Россия, раскинувшаяся снегом и степью на тысячи верст, большая Россия не легко сдастся „маленькому капралу“ – игра не стоит свеч, овчинка – выделки».

Роман был решительным противником плана российской кампании, предложенного императором.

Роман предпочитал Россию – очаг революции России-колонии.

В Совете создалась комически заговорщическая атмосфера.

Роман задал Бонапарту коварный вопрос:

– Как бы вы хотели, ваше величество, – чтобы Россия явилась победным лавром или пришла к вам гордая, величественная, в спокойном сознании вашего превосходства, пришла к лучам аустерлицкого солнца, стыдясь пламени московского пожара?

– Гм!… – склонив набок голову, протянул Наполеон.

Он смаковал различные перспективы.

– Гм-да!… – полузакрыв глаза, сказал он через минуту.

Наполеон так разнежился, что даже захотел спать.

– Хорошо, это, знаете ли, интересная тема! Вы зайдите ко мне завтра утром, князь!…

Когда Наполеон выходил, прикрывая рукой растянутый в зевоте рот, Роман услыхал, как Мюрат перешептывался с Неем о выпивке.

15

Сегодня Песталоцци никак не может дописать очередную главу своей книги.

– Господин Песталоцци!…

– Ну что еще? Неужели не можете без меня?

– Ах, господин Песталоцци, этот шалун Бисмарк упал и ушибся!…

– Иду, иду…

И с протяжным вздохом, оторвавшись от бумаги и пера, засунув увеличенную порцию табака в необъятные ноздри неповторимого носа, Песталоцци плетется за воспитателем в воспитательный интернат.

В этом большом, светлом доме жили дети. Их было много – из разных стран, из разных городов, по заранее составленному князем Ватерлоо списку привез их сюда старый Генрих Песталоцци.

Бедняки охотно и быстро отдавали своих детей в государственный воспитательный интернат.

Они удивлялись, они не понимали, зачем сиятельному князю и этому носатому чудаку Песталоцци понадобился именно ребенок, но раздумывать долго было нечего, если уж привалило такое счастье. Семья освобождалась от лишнего рта, да кроме того за это еще и платили.

С богатыми и аристократами Генриху приходилось туже. Он пускал в ход тонкую лесть, делал непонятные намеки на огромное государственное значение интерната князя Ватерлоо, князя Ватерлоо! Гарантировал честолюбивым родителям будущую головокружительную карьеру их ребенка – и в конце концов большей частью добивался своего.

Детей в интернате торжественно встречал сам князь Ватерлоо; он оказывал детям почести больше, чем кому бы то ни было в империи, – Роман их буквально носил на руках.

Детей записывали в большую книгу, а Роман на полях помечал, кем должен быть в будущем новый воспитанник.

Дети были разделены на три возрастные группы, у каждой был свой распорядок дня. Ежедневные занятия, игры, прогулки, спорт составляли воспитательную систему интерната.

Роман смеялся тихо и нежно, когда видел Гарибальди, возящегося с маленьким Бисмарком, Дарвина, играющего в шахматы с сосредоточенным Лессепсом, Белинского, Гюго, Гоголя, Мюссе, усердно трудящихся над учебником.

Шли дни… Дружной, веселой семьей жил интернат. И когда уже довольно взрослый Гюго начинал свои первые строки, стены интерната наполнил детским криком и лепетом Миша Лермонтов.

* * *

…Когда время второй раз пройдет по тем же годам, эти ребята одному делу отдадут свой разум и свой талант.

Одному делу!…

Эти светлые головы, эти золотые руки – они помогут Роману осуществить грандиозный замысел, цель и смысл его жизни…

16

Идея двух великих империй давно привлекала и Александра, и Наполеона, но двенадцатый год внес маленькие неудобства.

Наполеон был готов на все, он знал, что он может, ну, конечно, он может окрутить этого масонствующего славянина, осмеливавшегося помахать мечом у его носа и прописавшего ему поездку на Эльбу.

«Да я ее возьму голыми руками, эту варварскую страну, я заставлю этих поджигателей вылизывать снег с моих сапог!»

У императора аппетиты, видимо, тут и кончились.