Энциклопедия наших жизней: семейная сага. Созидание. 1960 год

Кстати, о книгах. Какое совпадение. Ты пишешь об интересных романах «Ис. б», и «Гр. П». Читая твоё письмо, я только что закрыла последнюю страницу первого романа, а на очереди лежал второй. Все мы читаем, видимо, «модные романы», если их находим. И мама твоя пишет о тех же. Ведь, иногда не знаешь, что спросить в библиотеке?

Боря понемногу работает, но служба не удовлетворяет, главным образом потому, что зарабатывает средне, так как места техника ещё нет. Аккуратно посещает кружок марксизма, сдал на первом семинаре. Главное, нет учебника по философии в библиотеке, а купить – слишком дорого. Писать тебе ему, и хотелось бы, но говорит, что не умеет, (и он прав), а лучше поговорит с тобой обо всём, когда приедешь к нам. А когда ты собираешься приехать в Москву? Обязательно напиши! Мы с нетерпением будем ждать тебя. Как жаль, что и мама с тобой не может приехать. Боря у нас всё такой же рассеянный. Ну, уж сам пусть тебе обо всём расскажет. Он, если в настроении, о своих эпизодах может рассказывать так, что «животики надорвёшь».

Шатурскую свою квартиру сдали в ЖАКТ. Лишились последнего своего собственного угла, а получить снова – «ох, как трудно!».

Вернусь к Боречке. Всё свободное время посвящает своему аккордеону. Но приходится учиться по самоучителю, так как, с учителями ничего не вышло. Жизнь у него, и у Милушки не из весёлых: работа и работа. Выйти некуда. Мила начала последнее время хоть на танцы выходить, да драмкружок посещает. А Боря – никуда ни шагу. У обеих нет ни подруг, ни товарищей, А что может быть хуже для вас, девушек и юношей!

Ида со своим Виктором тоже никуда не ходят, ну, этим, хоть так полагается. Ида, всегда такая легкомысленная, на удивление всем, оказалась теперь домохозяйкой, и чересчур заботливой женой. А он чувствует себя каким-то сибаритом. Вот ты, Света, завербуешь какого-нибудь Юрочку, но не вздумай баловать: зазнается! Вот у неё Виктор не страдает отсутствием аппетита, страшный сластёна. Вот она, как прибегает со службы вечером, сейчас за готовку.

Как у вас с погодой? Какая у нас зима! Какой чудный пейзаж! Приедешь – увидишь. И как жутко от этого «пейзажа»! Беда! Ну, до свидания!

Крепко и горячо все тебя целуем.

    Тётя Моря.

И вот оно – это печальное письмо, ещё одно свидетельство о той большой печали, которая окутала нас в 1960 году, и потом затаилась в глубине души на всю жизнь.

Письмо своей младшей сестре – Фаине Алониевне Фирсовой (Мейстрик) от Мариамны Алониевны Степановой (Мейстрик – старшей).

17 августа 1960 года.

МИЛАЯ ФАНЯ!

Вот и собралась, наконец, ответить на твоё письмо!

Давно надо было! Но… если я раньше и писала себе, что я развалина, то теперь я по-настоящему стала ей. Если я «тогда» через год докатилась до истерии, то теперь она меня не спасёт. Чувствую, что силы падают с каждым днём, так как червоточит и душу и мозг неотвязчиво, и справиться я со своим горем уже не могу – вот все обо мне, больше упоминать об этом не буду.

Напишу тебе кое-какие подробности из недавнего прошлого.

Я уже писала, что подробностями о нашей трагедии я и боялась и боюсь интересоваться. Воля, видимо, запретил говорить при мне обо всём, касающемся нашего Бореньки, но Нине, конечно, не терпелось «поведать» мне и из нескольких брошенных слов можно себе представить картину похорон.

Я ничего не видела, и не прощалась… В памяти остался живым…

Ко мне приставили фельдшерицу с баульчиком. В момент острого горя, я и понимала, откуда и для чего она у нас. Ида всё время была со мной. Меня уложили почему-то на два дня в постель. Часов в 7 вечера, фельдшерица ушла, а часов в 10 пришла врач, высокая, полная, седая женщина, с удивительно привлекательным лицом. Она, ничего не говоря, как-то по-особому действовала успокаивающим образом. Бывают же такие люди! А я вот сочувствую людям до боли, а «подойти» не сумею.

Как-то вскользь упомянула о том, что смерть произошла молниеносно. Последнее было мною пропущено мимо ушей, только потом я осмыслила, сколько в этом было брошено утешения.

Между прочим, сказала и о себе (конечно, тоже для утешения меня), что и ей пережить то же. Она похоронила 10 лет тому назад мужа – генерала, занимавшего ответственные посты в Москве. Что-то такое у него случилось по службе. Его разнесли на партийном собрании. Он пришел домой, удар и смерть. Она осталась с четырьмя малолетними детьми.

Она хотела показать, что у всех есть горе. И, может быть, ещё тяжелее. Всё это скользило только в мыслях, а главное:

– «Бореньки-то нет, и не будет!!!»

Да, хотела сказать о пышно – торжественных похоронах, на которые были отпущены тысячи.

Снаряжали его в дальний путь не материнские руки…

Музыка. Путь, усеянный хвоей и даже цветами. Венки. Шествие, кем-то руководимого полнейшим порядком. Кто-то сказал, что народу, как на демонстрации. На могиле – речи, истерики и помощь фельдшерицы. Какие-то старушки, строго следившие и даже командовавшие соблюдением разных, иногда, нелепых традиций…

Поминки… Сорокоуст и панихида, заказанные в церкви…

А потом пошли разные «компенсации» за жизнь такого скромного, так мало думавшего о подвиге моего дорогого внучка…

Иде дали комнату сейчас же, уже без всяких проволочек. Нам, – по моему чудесную, однокомнатную квартиру.

Воле дали удостоверение о выдержанном экзамене о техминимуме, хотя он (всё такой же лентяй) и не сдал.

Начальник, грозный, из Москвы, разносящий всех – и правых и виноватых, обошелся с ним так хорошо, что, конечно, ожидать этого было нельзя и думать.

Может быть, всё это мелочи, но всё – за это…

Ну, в общем, понятно без слов, это я хотела бы сказать этим. Я только одна думаю так, а другие – по другому. Может быть, я и не права.

В Москве готовится 3-х тысячный памятник. Ограда и скамья уже поставлена. Могила устлана цветами. Внутри обширной железной ограды (у нас в Астрахани делались маленькие) растёт молодое деревце, а осенью посадят снаружи ограды.

Сослуживцы Воли и Нины оказали помощь, что дало возможность отправить Милушку на Кавказ. Нина всё время на работе, пошла недавно. Надежду Павловну (Нинину мать), проводили наскоро, хотя она, видимо, истосковалась.

Гости Женька, брат Виктора, от второй жены Бати. 13 лет мальчугану. Воля и Виктор в отпуску до 1.09. Воля, Виктор и Женя – вместе выехали, кто куда. Воля и Женя – в Брест. Воля погостив с недельку (уже вернулся), а Виктор – в Минск к своей тётке, родной сестре матери его. У них своя дача в сосняке и своя «ВОЛГА». Виктор сдал экзамен на шофёра, но ему нужна практика, что стоит очень дорого. Вот он и поехал в Минск, где соединит приятное с полезным. Потом заедет в Брест, к отцу, и 20-го вернётся.

У свёкра – сад. Овощей, фруктов – пропасть – девать некуда. Сбыта нет. На базаре больше продавцов, чем покупателей. Нам посылок без конца. Воля привёз громадный чемодан яблок. Все объедаются.

Милочка «поправилась» – убавила 2,200 кг. 12 дней болела рука. После укола на кладбище получилось воспаление. Пока ехала, на больших станциях делали перевязку (видимо, сообщили по телефону). Душевное настроение вернулось. Чрезвычайно довольна.

У Иды отношение с мужем – пока нельзя желать лучшего. В особенности после смерти Бореньки: накануне Виктор ни за что, ни про что обидел Борю. Он со слезами (это Боря-то!) сказал Миле, а она – мне, родителям – ни гу-гу!. Иде я передала о такой горькой, горькой обиде…

Не могу простить… А надо, живём вместе, для меня так тяжело и никак не забывается. Виктор, может быть, и правда, со слов Иды, тяжело пережил свой грубый поступок.

(Много лет спустя, теперь, когда и Виктора уже нет среди нас, решилась досказать прежде не досказанное о проступке Виктора. Он приехал из командировки и привёз вкусный душистый и сладкий виноград. Сорт – или Лидия или Изабелла. Теперь уже не помню. Тогда мы жилиещё в деревне Гремячево, находившейся на окраине посёлка Дзержинского. Мы, всей нашей большой семьёи (Дудко и Степановы) снимали дом у тёти Моти. Наша с Виктором комната была на втором этаже.

Выложили виноград на большую тарелку. Меня дома не было. Виктор прилетел из командировки днём, выложил виноград на большую тарелку и ждал моего возвращения с работы. Я к тому времени уже готовилась к уходу в декрет.

Борис пришел домой раньше меня и поднялся к Виктору. Сел. Поговорили. Потом Борис увидел виноград и, не задумываясь, начал его есть… Виктор смотрел-смотрел. А потом сделал замечание Борису, типа того, что – можно было бы подождать и Иру, так как привёз его он ей… Я не знаю, в каких выражениях это было сказано, но Борис обиделся, резко встал и ушел…)

Комментарий моих на этот раз не будет…

Продолжение письма…

Виктор с Идой живут всё время с нами, и только ночуют дома, Так будет, видно, до родов, которые пока только у всех на уме. Ида когда-то заменила, то есть – отвлекла, что ли меня от моего горя, а теперь едва ли я способна полюбить и принять «замену»…

Ида – целая тумба, таскает целую «гору». Располнела. Советов никаких не слушает: больше валяется, и совершенно не гуляет. Ну, не маленькая! При нашем исследовательском институте открылся пункт для поступления в открывающееся отделение Менделеевского химического института. Мой внучек начал задолго готовиться… А Ида только, когда начались экзамены. Всё такая же лентяйка. А у неё ли не было времени? Но… И выдержала по 4-м экзаменам. И поступила.

Вся молодёжь института заволновалась от представившейся возможности – сдавать вступительные экзамены в группу по специальности предприятия, где они работают. Все кинулись держать экзамены. Чтобы ехать в Москву на экзамены, подавался автобус.

Провалилось – очень много. Ведь это так удобно: все консультации будут проводиться здесь, в Дзержинске. Мила как будто склонна оставить свою работу и перейти в одну из лабораторий института.

Вечером собираемся у телевизора…На меня действует усыпляющим образом: я скоро засыпаю.

Желаю всего лучшего! Крепко целую тебя и Свету.