Мой джентльмен

Мой джентльмен
Ирен Беннани

Я всегда мечтала о мужчине, о джентльмене не на словах, а в поступках…

Ирен Беннани

Мой джентльмен

К середине июля я реже загорала на пляже. Много времени отнимали разъезды по самому длинному городу континента, в котором я проживала, что вытянулся на километры вдоль восточного побережья на юге.

Работа с приезжающими туристами летом, не оставляла времени ни для отдыха ни для курортных романов, если не принимать во внимание то, что на работе у меня возникла симпатия по отношенью к Валере, ожидавшим меня этим утром. С Валерой мы встретились в пансионате, где он занимался вопросами прибывших на отдых спортсменов.

Среди ярко освещенного парка я увидела одинокую фигуру Валеры: он сидел на лавочке, и солнечные блики, пробивавшиеся сквозь листву, и тень от пушистой кроны делали похожим его на некий восковой персонаж. Еще несколько минут он продолжал также сидеть, не замечая, что я уже здесь. И только приблизившись, я заметила, что в руках он держит футляр.

Валера повернул ко мне голову, увидев меня рядом с собой, посмотрел долгим взглядом, выражающим радость и, может быть, нечто большее, понятное в такую минуту только нам с ним. Он встал и протянул мне увиденный раньше темный футляр.

– Это подарок вам, деловая прекрасная женщина.

Я растерялась, не ожидая такого признания. Держа в руке подарок – «Паркер», спросила:

– Могу вас поцеловать? – и добавила, словно оправдываясь: – В знак благодарности.

Валера мне улыбнулся.

Присев на лавочку рядом с ним, я робко поцеловала его. Раньше не приходилось замечать подобных перемен в его отношении, со всеми он держал себя отстраненно, обычно сохраняя дистанцию. Но в эту минуту выраженье лица его изменилось: казалось, внутренний свет озарил его теплым доверительным взглядом, он стал открытым и этой притягательной силой, обаял меня сразу. Мне тоже захотелось сделать ответный подарок – отплатить той же монетой; пригласив и его повести время на конных прогулках.

День стоял жаркий, когда мы с Таней заехали в пансионат к морю. Валера ждал нас у входа, пригласив с собой и коллегу Альберта – крупно сложённого тренера, мужчину лет тридцати, который контрастировал с ним своим загаром и плотными формами тела. Валера был старше его, с фигурой легкоатлета и, несмотря на летнее яркое солнце, выглядел неестественно бледным.

Затем мы направились на заброшенный аэродром, где у реки находились конюшни. Наездники из Дагестана выбрали каждому по лошадке, расспрашивая о желаньях наездников, предъявляемых к лошадям.

Не знаю, о чём они говорили с Татьяной, – ей предоставили крупного шоколадной масти коня.

Альберту – с подобным окрасом коня, но как выяснилось впоследствии, лошадка его была с норовом.

Валера не выражал никаких пожеланий, и ему подвели белого в серое яблоко. Мне приглянулся гнедой – как я заметила, он отлично знал весь маршрут, но был своенравен: минутами он останавливался, жуя траву. Тогда я с ним отставала от всех, но Валерин конь возвращался за ним, и мы оказывалась рядом с Валерой. Между мною и группой наездников постоянно сохранялась дистанция; я не торопила животное, понимая, что к концу дня лошадь измотана. Поднявшись на верхнюю точку маршрута, коневод стал фотографировать нас с лошадьми. Уголек мой, позволил мне, погладить себя и ощущение единения с природой и животным особенно захватило меня. На обратном спуске, самом крутом по маршруту, право спускаться первой досталось мне с гнедым Угольком, Валера с гнедым не отставали от нас. В какой-то миг, я уронила от солнца очки, которые Валера с легкостью поднял и вернул мне. Прогулка в лесу по тропам меня расслабляла и он, становился все ближе, заботы, занимавшие раньше меня, здесь, среди леса, казались неактуальны. Этот мир был другим, но реальным и он поглощал нас. В лесу, бредя по тропам, я впервые задумалась: «Нравлюсь ли я моему спутнику?» Я сомневалась. Первая встреча с Валерой произвела на меня впечатление, меняя в корне моё представление о мужчинах. Как и первый наш с ним деловой разговор, и тот, что состоялся сейчас (надо заметить, что Валера приятно удивлял своим тактом). Как и каждая минута, проведенная с ним, прибавляла симпатии к моему собеседнику, привязывая меня все сильнее, восхитившим тонким умом с самых первых минут.

Вскоре стало смеркаться, когда мы тепло распростившись с милыми четвероногими и коневодами, отправились дальше – на речку.

По горной узкой дороге мы подъехали к так называемой яме – речной лесной заводи. Выйдя из салона машины, спустились к деревянному мостику, и перешли небольшую речушку – Чухук. Остановившись на небольшом пространстве поляны вдоль речки, мы с Таней разделись, оставшись только в купальниках. После знойного дня стало свежо, вечерняя прохлада была упоительна, когда захотелось купаться. Оставив припасы на маленьком импровизированном столике из камней, первой я направилась к речной яме, Таня шла вслед за мной. Неторопливо и шумно зайдя в прохладные воды, мы купались, радуясь освежающему удовольствию, сообщая громкими возгласами о своих ощущениях, искушая того, кто был на берегу у костра: Альберт занимался приготовлением шашлыка. Валера стоял у воды, наблюдая за нами но, так и не смея раздеться.

Стемнело, когда шашлык уже был готов. Мы наслаждались его изысканным вкусом, сидя с мужчинами у стола, и слушали их рассказы о Воркуте и соревнованиях хоккеистов. Полагаю я устала от постоянного рабочего напряжения; после нескольких кусочков шашлыка и насыщенного виноградом вина мне захотелось уйти от всех этих разговоров, может быть, просто развлечься.

Неожиданно я предложила:

– Давайте поиграем в кис-кис-мяу! К моему удивлению, все согласились.

Правда, в лесу прятаться было сложно, но, несмотря на трудности, мы все резвились подобно котятам, заменив прятки, поцелуем по жребию.

– Почему я как какая-то колбаса, со мной все целуются?..

Да, это было правдой в отношении Тани. Но, тем не менее, было всем хорошо, как бывает в кругу веселой компании. Однако стало быстро темнеть. Водитель с противоположного берега подал сигналы, мигая нам фарами. Мне очень не хотелось возвращаться обратно, но было пора…

Внезапно заухали совы. Крики сов напомнили Тане о смерти, она говорила о матери:

– Тогда все так же ухали совы, – произнесла она, в эту минуту, когда лицо её, освещенное светом от подаваемого сигнала, исказилось болезненностью гримасы. Оно показалось чужим, таким непохожим то, было выражением ужаса и страх, который, вероятно, удалось заметить лишь одной мне с наступившими в ней переменами.