Голодное племя

– Я постараюсь, но с учетом огромного резонанса, который вызвала ваша детская деревня в обществе, это будет сложно. Я прочитала все статьи, которые нашла, смотрела записи всех судебных заседаний. Кроме того, моя мать Ваша ровесница. Все мое детство прошло под рассказы о вашей детской деревне и этой грустной истории. Когда вас впервые показали по телевизору, она завидовала так сильно, как только может человек. Она смотрела все новостные выпуски, боготворила Инессу и одновременно ненавидела всех вас.

– Почему же?

– Потому что она хотела быть с вами. Детские деревни уже появились по всему миру. Но вы были самой первой и потому казались самой успешной. Она думала, что вы живете в раю.

Они дошли до черного компостера, Роман открыл крышку и высыпал содержимое ведра внутрь. Анна закрыла за ним крышку.

– Ну, это не всегда был рай. Но хорошего было достаточно. – сказал он, вытирая пол со лба. – Мне нужно отнести ведро на место в сарай.

– Как Вы ее встретили? – она пошла за ним, стараясь не отставать за его быстрыми и широкими шагами.

– Вообще, я уже отвечал на этот вопрос в одном интервью в детстве. А может и не в одном. Если Вы и правда все посмотрели, то уже знаете ответ.

– Я их все читала, но хотела бы услышать Вашу историю лично и без цензуры. Я знаю, что часть вырезали для того, чтобы все выглядело так, как было удобно прессе.

Роман вздохнул, положил руки в карманы и принялся рассказывать.

– Это было осенью. Мне было лет 7, наверное. Но, по правде, никто из нас толком не помнил своего возраста, потому что некому было считать за нас наши дни рождения и возраст. После эпидемии осталось много детей-беспризорников. Мы с братом прибились к таким и пытались выжить вместе с ними. Но только уличные дети оказались старше и сильнее нас, и поэтому были очень жестоки. Нам приходилось драться за найденную еду. Мы могли остаться голодными даже если нашли что-то. Старшие просто отбирали ее и били нас, если мы говорили что-то не так. С ними вообще было жить не сахар – они отбирали все, что им нравилось, по вечерам рассказывали страшные истории о людях, которые ездят по деревням и забирают маленьких детей, а потом варят из них суп и обгладывают кости за столом. После таких рассказов я всю ночь дрожал от холода и страха под завывания моего желудка. Мы выживали так месяца три, наверное. Мой брат, – Роман вздохнул и оставил ведро в сарае на полу. Потом он снял сумку с гвоздика у входа и перекинул ее через плечо, обошел сарай и показал Анне рукомойник, где можно вымыть руки после работы в земле.

– Мой брат был старше меня, кажется, на 4 года и поэтому пытался всячески оберегать и защищать меня. Я потом понял, что он несколько дней отдавал всю свою еду мне, а сам оставался голодным. Добавьте к этому холодную и дождливую осень, порванную одежду и холодные дома, в которые мы забирались по ночам. Однажды утром он просто не проснулся. Мальчишки смелись над ним и пинали все утро. Потом утащили меня с собой на улицу. Им было плевать на мои крики и слезы, они просто кинули меня в лужу и жестоко избили. И ушли, громко смеясь и называя меня сопливой девчонкой. Я не знаю, сколько лежал в этой луже и мерз. В тот момент я думал, что умру. Но я очнулся от звука мотора. Недалеко от дома остановилась машина, из которой вышли люди. Я лежал и вспоминал все страшилки, которыми меня кормили по ночам вместо ужина. О маньяках, которые будут резать меня, пока я не умру от боли. Про мерзких мужиков, которые любят мальчиков. Про страшных родителей, которые бьют своих детей, пока кровь не потечет из глаз. Я вспомнил и про своих родителей. Мой отец ушел из семьи, когда мне было три года. Я не знаю, было ли это из-за того, что у мамы были проблемы с головой, или она тронулась умом после его ухода. Но она ненавидела нас обоих. Она каждый день кричала на нас, пока голос не переходил на отвратительный писк. Потом кидала в нас едой и выгоняла из дома. А иногда выгоняла и без еды. Вечером она била брата по любому поводу: пришли слишком рано, слишком поздно, не вовремя или порвана одежда. Наверное, ей просто надо было бить и кричать. Я вспомнил как жался по ночам к брату, а мама растаскивала нас и называла сопляками.

Они медленно шли в сторону административного здания по гравию. Каждый шаг сопровождался шуршанием, поэтому Анна старалась прислушиваться к и без того тихой речи Романа.

– Она умерла во время эпидемии? – Анна что-то записала в блокноте и посмотрела на Романа.

– Я не знаю, мы с братом сбежали из дома за несколько недель вспышки вируса. Или месяцев, если честно, я уже толком и не помню. Пару месяцев мы скитались по округе города, а когда люди начали умирать повсеместно, сбежали в деревни и прибились к тем мальчишкам. В любом случае, тогда, лежа в луже, я вспоминал все ужасы и понимал, что мне надо бежать. Но куда я мог бежать? Голодный, уставший, побитый, я попытался подняться на ноги и тут же упал в лужу. Наверное, я сделал это достаточно громко, потому что из машины вышла женщина и посмотрела на меня. Я лежал в холодной воде и сквозь слипшиеся волосы смотрел ей в глаза. Не знаю, сколько продолжалась эта молчанка, но она взяла с сидения сумку и пошла в мою сторону. Я понимал, что у меня больше нет сил идти, закрыл глаза, сжался в комок и начал молиться. Я просто шептал, чтобы она убила меня прямо сейчас. И плакал:

«Пожалуйста, не издевайтесь надо мной, просто убейте, чтобы я больше не мучился».

Она встала рядом и стояла какое-то время. Наверное, ждала, когда я подниму голову. Но я боялся увидеть пистолет, нож или палку, поэтому, как только смог, вжался в лужу. В итоге она не выдержала и спросила:

«Тебе там удобно?» – я кивнул, но так и не поднял голову.

«У меня сейчас перекус, хочешь со мной?»

И вот тогда я поднял глаза. Она уже не стояла надо мной, а сидела рядом на корточках и протягивала кусок хлеба. Свежего, ароматного хлеба. Последние несколько дней я только смотрел на еду, поэтому все мои страхи о мучителях и убийцах мгновенно улетучились. Еда была на расстоянии вытянутой руки. Я схватил этот кусок грязными, мокрыми и не гнущимися от холода пальцами и начал жадно его есть.

«Ты так не торопись, а то подавишься», – она улыбнулась и достала из сумки термос, налила в чашку и протянула мне. Потом она помогла мне подняться и дойти до машины. Там она вытерла меня полотенцем и укутала в два пледа. А потом снова дала мне горячий сладкий чай, чтобы я перестал дрожать. Чай обжигал мои внутренности, но я с жадностью делал каждый глоток. Я затих, расслабился и уснул. Я не знаю, сколько мы так сидели, но я не проснулся, когда пришли остальные, когда машина поехала, когда она остановилась, и стали хлопать двери. Я проснулся утром в кровати. Я лежал и следил за солнечными зайчиками на потолке. Знаете, утром бывают такие редкие мгновения, когда ты не помнишь, где находишься и как тут оказался, и вообще не помнишь кто ты такой. Вот и у меня было в тот день такое утро.

– А потом вы вспомнили?

Они подошли к зданию администрации и сели на одну из лавочек в тени. Роман снял сумку и достал из нее термос и контейнер с овощами, открыл его и поставил на середину лавочки, затем налил чай в крышку термоса и протянул Анне.

– Угощайтесь, в моей семье было принято делиться.

– Спасибо, – сказала она, немного смущаясь.

– Да, потом я вспомнил, что было вчера и не знал, что делать. Я лежал в кровати какое-то время и старался не двигаться. Но ничего не происходило, и я осмелел: сел на кровати и осмотрел свои ноги. Они были грязные, с ссадинами и жутко ныли. Я огляделся и встал с кровати. Было тяжело стоять, сил не было, и мне приходилось опираться рукой на стену. Оказалось, что я спал на нижнем этаже двухъярусной кровати в светлой и просторной комнате с одной дверью и четырьмя окнами. Единственное, что я мог придумать, так это пригнуться и очень медленно идти к двери. Я спрятался в угол и заглянул в щелку, но никого не увидел. Потом открыл дверь шире и максимально тихо вошел в другую комнату. В ней стоял длинный стол, за котором сидела незнакомая мне женщина. Она взглянула на меня и улыбнулась. Мы молча смотрели друг на друга какое-то время, а потом она спросила:

«Хочешь позавтракать? У нас в меню сегодня творог, чай, поздние яблоки и немного хлеба».

Наверное, по моим голодным глазам она поняла, что есть я хочу и пододвинула еду ближе ко мне.

«Меня зовут Марфа», – она налила из термоса чай в кружку и поставила его рядом со мной.

«Марфа? Такое странное имя…» – я сел на стул и медленно пододвинул к себе тарелку с творогом.

«Мне оно кажется красивым, поэтому я его выбрала.»

«Ты сама себе выбрала имя?» – я отправил в рот ложку творога и практически сразу все проглотил так и не прожевав.

«Да, мы решили сами выбрать себе имена. Если ты помнишь свое имя, можешь назвать его. Ну или придумай себе новое, которое тебе нравится».

– И вот, сидя за столом перед тарелкой творога, я думал о том, какое имя я хочу для себя. Такое, чтобы оно мне нравилось, и чтобы оно было для меня красивым, и чтобы оно значило что-то очень важное. И тогда я назвался именем своего старшего брата.

– Так вас не звали Романом на самом деле?

– Нет, – он покачал головой. – Родители при рождении дали мне другое имя. Но я хотел, чтобы мой брат оставался живым и был со мной всегда. Документов у меня с собой не было, да никто и не спрашивал их.

– А что было потом? – спросила Анна, когда они доели и ее собеседник стал убирать посуду.

– Она отвела меня в ванную комнату, набрала в таз горячей воды и усадила туда. Сначала надо было смыть накопившуюся грязь. Когда она дотерла меня мочалкой и ополоснула прохладной водой, в ванную постучали, и в дверях оказалась моя вчерашняя знакомая. Она принесла полотенце и чистую одежду.

«Привет, помнишь меня? – я кивнул. – Меня зовут Инесса. Я принесла чистую одежду, чтобы ты смог переодеться».

– Я давно не испытывал такого умиротворения. Я был сыт впервые за долгое время, мне было тепло и комфортно в чистой, мягкой и сухой одежде. Много ли нужно человеку для счастья? Оказывается, тарелка творога, кусок хлеба, чашка чая, яблоко и ощущение чистоты. Однако, я был еще очень слаб и меня снова отправили в постель, которую Инесса уже перестелила.

«Ты тоже выбрала себе имя?» – спросил я, когда она укрывала меня одеялом.

«Да, меня звали Инна, но мне всегда казалось, что Инесса звучит интереснее.» – Я зевнул и мгновенно уснул.

– Теперь вы спали спокойнее?

– Да, я проснулся только вечером и снова отправился кушать. В этот раз за столом сидели взрослые и четверо других детей. Мне налили миску горячего куриного бульона с овощами, отвели в туалет после еды и снова отправили спать.

– Там уже были другие дети? Вы с ними говорили?

– Не сразу. Первое время все найденыши боялись и держали оборону. Я не исключение. Инесса давала всем какое-то время на адаптацию, старалась не пугать и не задавать много вопросов. Всех кормили, мыли, укладывали спать и повторяли все заново. Только потом я увидел, какие худыми и слабыми мы приезжали. Мой последний брат вообще не держался на ногах, на нем висела одежда, а сгибы коленей и локтей были такими острыми… Страшно смотреть на голодных детей, как они молча поедают все, что им дают, как они просыпаются с запавшими голодными глазами и еле ползут за стол, чтобы поесть снова.

– Вас хорошо кормили?

– Для первых недель было составлено специальное меню: мы ели много вареных овощей, пили горячий чай и бульоны, немного хлеба и никакого мяса.

– Почему?

– Желудок, челюсти и зубы оголодавшего человека не готовы к такой нагрузке сразу. Поэтому сначала надо было набраться сил, а потом уже есть более сложную пищу. Мы на ногах-то еле стояли в первое время, жевать было очень сложно.

Они сидели и молчали какое-то время на лавочке, потом Роман встал.