Искра для угасающего мира

Бран

Запах. Ее запах. Он висел в воздухе моей клетки, густой и навязчивый, как самая сладкая отрава. Он сводил с ума. Он будил во мне то, что я давно запрятал глубоко – не просто зверя, а нечто большее. Острую, режущую тоску по чему-то, чего у меня никогда не было. По тому, что должно было быть моим.

Я бился о прутья снова и снова, пока шкура не запеклась кровью, а магия не выжгла до кости. Боль была ничто. Пустошь. По сравнению с ее отсутствием – это было ничто. Эльф увел ее наверх, в свои каменные покои, и запах их обоих, спутанный, смешанный, вызывал в горле ядовитый привкус ревности. Он трогал то, что принадлежало мне. Дышал ее воздухом. Я выл. Долгий, тоскливый звук, полный ярости и бессилия, эхом разносился по подземелью. Но никто не пришел. Эльфу было плевать. Он получил то, что хотел.

Но сегодня все было иначе. Сегодня ее запах изменился. В нем появились нотки страха, металлический привкус опасности. Они уходили. Они собирались бросить меня здесь, в этой каменной могиле. НЕТ!

Этот крик родился где-то в самой глубине, вырвался наружу не звуком, а взрывом чистой, ничем не сдерживаемой воли. Я не просто рванулся вперед. Я сконцентрировал в себе всю ненависть, всю боль, всю ярость этих долгих дней заточения и выпустил ее в точку – в старый, проржавевший замок на двери клетки. Раздался оглушительный треск. Не магии эльфа – той, что сковывала меня – а грубой силы. Металл согнулся, не выдержав напора. Прутья с визгом отошли в сторону. Я выпал из клетки, кубарем покатился по каменному полу и встал на четыре лапы, отряхиваясь. Воздух в коридоре пах свободой. И ею.

Я не стал тратить время. Мой нос вел меня, как самая верная нить. Вверх, по лестницам, мимо пустующих залов. Я двигался бесшумной тенью, сливаясь с тенями, мои лапы не издавали ни звука на камне. Весь дворец знал, что я на свободе. Стены вибрировали от моего торжества. Пыль оседала, испуганная моей яростью. Их запах становился все сильнее. Он вел меня к большим дубовым вратам, которые были приоткрыты. На пороге я замер, втягивая воздух. Они. Совсем недавно здесь были они. Эльф… и она. Ее след был ярким, горячим шрамом на земле. Я вышел наружу. Свет ударил по глазам, заставив щуриться. Лиловое небо, мертвые деревья, увядшая трава. И далеко впереди – две фигуры.

Он шел впереди, его серебристая голова была высоко поднята, спина прямая. А она… она шла за ним, оглядываясь через плечо. Как будто ждала чего-то. Или кого-то. Ее взгляд скользнул по пустой поляне и вдруг… остановился на мне. Она замерла. Ее глаза расширились. Не от страха. Нет. В них было узнавание. Шок. И что-то еще, от чего мое сердце ударило в ребра с новой силой. Эльф обернулся, почуяв неладное. Его лицо исказилось холодной яростью.

– Искра! Встань за мной! – он резко оттолкнул девушку за себя, и его рука легла на эфес меча. – Назад, тварь! – его голос прозвучал, как удар хлыста. – Возвращайся в свою клетку, пока я не прикончил тебя!

Я ответил ему низким, предупреждающим рыком. Моя шерсть встала дыбом. Я медленно, крадучись, стал сближаться. Мой взгляд был прикован не к нему. К ней. Только к ней.

– Стой! – крикнул он, и из его руки вырвалась вспышка сияющей магии. Она ударила в землю передо мной, подняв облако пыли и гари.

Я отпрянул, огрызаясь. Больно не было, но это было предупреждение. Очередная попытка поставить меня на место. Девушка крикнула что-то, пытаясь броситься вперед, но он удержал ее рукой. И тут это случилось. То, чего не мог предвидеть ни я, ни он. Когда он выпустил свою магию, а я ответил на это своим рыком моментально превратившись в человека, наша энергия – его холодная и упорядоченная, моя дикая и хаотичная – столкнулась в воздухе. И вместо того чтобы нейтрализовать друг друга, они… завихрились. Запутались. И потянулись к ней. Ее звали Искра и она была моей истинной.

Невидимый кнут из сплетенной магии ударил нас всех троих. Я почувствовал, как что-то щелкнуло внутри, приковывая меня к ним прочнее любых цепей. Эльф аж подскочил от неожиданности, а Искра вскрикнула, схватившись за грудь.

Наступила тишина. Мы смотрели друг на друга – я, он, она. И мы все чувствовали это. Новую связь. Узкую, болезненную, невероятно прочную. Магический узел, который не позволял уйти, не позволял причинить вред, заставлял оставаться вместе.

Элориэль с ненавистью посмотрел на меня. Его пальцы белели на эфесе меча. Он понимал. Он чувствовал то же, что и я. Мы были в ловушке. Втроем. Я медленно выпрямился во весь рост, все еще не сводя с него взгляда. Потом фыркнул, выплюнув на землю сгусток крови и ярости. Угроза была очевидна. Он не опустил меч, но его рука дрогнула. Он тоже понял. Бой сейчас мог уничтожить нас всех. И ее в первую очередь.

Искра осторожно высвободилась из-за его спины. Она смотрела то на него, то на меня. В ее глазах не было страха теперь. Было смятение. Любопытство. И та самая, пьянящая жажда жизни, что сводила меня с ума.

– Что… что это было? – тихо спросила она.

– Проклятие, – прошипел эльф, не отводя от меня взгляда.

—Или благословение, – хрипло выдохнул я, впервые обращаясь к ней напрямую. – Теперь мы связаны. Навсегда.

Я сделал шаг вперед. Он напрягся, но я прошел мимо него, подошел к Искре и остановился в двух шагах. Я вдыхал ее запах, чистый и ясный, сквозь вонь магии и пыли.

– Я пришел за тобой, – сказал я, глядя только на нее. – Никто не запрет меня снова.

И я повернулся, чтобы идти рядом, готовый к пути. К любой борьбе. К чему угодно. Теперь я был там, где должен был быть.

Искра

Мы шли. Элориэль – впереди, его спина была напряженным, оскорбленным жестом. Бран – сзади, его присутствие ощущалось спиной, горячим, животным дыханием в затылок. А я – между ними, разрываемая на части невидимыми нитями, которые связывали нас все туже с каждым шагом. Это было физическое ощущение – та самая магическая узда, что сдавила нас тогда у ворот. Я чувствовала ее как легкое, постоянное давление в груди, как два противоположных тока, тянущих в разные стороны. От Элориэля исходила холодная, упорядоченная волна – четкий, размеренный ритм, похожий на биение ледяного сердца. От Брана – жаркий, хаотичный пульс, грозивший вырваться из-под контроля в любой момент. А я была где-то посередине, и мое собственное, новое, незнакомое тепло пыталось сбалансировать их, слиться и в то же время не дать им разорвать меня пополам. Мы не разговаривали. Что можно было сказать? «Извините, что вынуждены терпеть друг друга ради спасения мира»? Звучало как шутка. Плохая шутка.

К вечеру мы вышли на опушку леса, который Элориэль мрачно назвал Гнилым. Название соответствовало. Деревья стояли голые, искривленные, их кора покрыта странным серым лишайником. Воздух пах гнилью и влажной землей. Было жутко.

Элориэль нашел неглубокий грот под нависшей скалой – достаточно укрытия от набирающего силу ветра. Он развел на входе магический огонь – маленький, холодный огонек, который не давал тепла, но, как он сказал, отпугивал «ночную живность». Я не стала спрашивать, что это за живность. Он молча дал мне кусок пресного хлеба и ломтик какого-то вяленого мяса. Бран проигнорировал протянутую пищу, отвернулся и улегся на землю в дальнем углу грота, свернувшись клубком. В темноте его глаза светились двумя зелеными точками, пристально наблюдавшими за мной. Элориэль сел у входа, положив меч на колени, его профиль был резок и непроницаем в свете звезд.

Я съела свой скудный ужин, свернулась калачиком на постеленном плаще и попыталась уснуть. Это было безнадежно. Тело ныло от усталости, но разум метался, цепляясь за ощущение этой связи, за их противоречивые присутствия. И тогда я почувствовала это. Сначала легкое покалывание в груди, там, где был тот самый узел. Потом тепло, разливающееся по жилам. Магия. Не моя. Их. Она текла ко мне, сплеталась, и моя собственная отвечала ей, как струна, которую задели. Темнота заколебалась, заструилась. Я уже не просто лежала на холодной земле. Я парила в каком-то странном, лишенном формы пространстве. Потом возникли образы.

Сначала – Элориэль. Но не холодный и отстраненный. Его руки на моей коже были нежными, почти робкими. Его губы не требовали, а спрашивали. Мы были в его комнате, но комната была наполнена не трещинами, а мягким, золотым светом. Он что-то говорил мне на ухо, тихо, на том мелодичном языке эльфов, и я понимала каждое слово. Его магия обволакивала меня, как шелк, ласкала изнутри, и я таяла, растворяясь в нем… Картина дрогнула и распалась.

Затем появился он. Бран. Его шершавые ладони держали меня так крепко, что было больно, но это была приятная боль. Мы были не в гроте, а в глухом лесу, под открытым небом. Он не говорил. Он рычал. Низко, глубоко, и этот рык отзывался вибрацией во всем моем теле. Его магия была не обволакивающей, а захватывающей. Грубой, дикой, всепоглощающей. Она не спрашивала разрешения. Она брала. И я… я отдавалась. А потом… потом они были оба.

Я не понимала, как это возможно. Это было за гранью реальности. Элориэль сзади, его длинные пальцы вплетались в мои, его губы на моем плече. Бран – передо мной, его горячий взгляд пригвождал меня, его руки держали за бедра. Их магии, ледяная и огненная, текли через меня, встречались, сплетались воедино, и я была проводником, центром, точкой, где они наконец-то не боролись, а соединялись. И это было… это было… Я проснулась от собственного стона. Сердце колотилось, как бешеное. Вся кожа горела, будто меня действительно касались десятки рук. Между ног была влажно и пульсирующе. Дыхание срывалось.

Я лежала неподвижно, боясь пошевелиться. Грот был погружен в тишину. Холодный огонек у входа все так же мерцал. Элориэль сидел в той же позе, но его голова была слегка наклонена, как будто он прислушивался к чему-то. Или чувствовал что-то. Его взгляд был устремлен в темноту, но я видела напряжение в его плечах. А сзади… сзади я чувствовала на себе тяжелый, горячий взгляд. Я медленно, почти боясь, повернула голову.

В свете звезд, пробивавшемся в грот, я увидела его глаза. Бран не спал. Он сидел, обхватив колени, и смотрел прямо на меня. Его зеленые глаза сверкали. В них не было ярости. Не было злобы. В них было… знание. Голодное, дикое, всепоглощающее знание. Он видел мой сон. Чувствовал его. И он отвечал на него тем же немым вызовом.

Я резко отвлекла взгляд, чувствуя, как горит лицо. Боги. Это было не просто сновидение. Это было что-то настоящее. Что-то, что происходило между нами на уровне, недоступном словам. Я сглотнула комок в горле и попыталась унять дрожь в коленях. Элориэль обернулся. Его взгляд скользнул по моему раскрасневшемуся лицу, по моим сведенным плечам, потом перешел на Брана. Между ними пробежала молчаливая, напряженная искра понимания. Они оба знали. Оба чувствовали.

Я закрыла глаза, стараясь дышать глубже, но это не помогало. Образы снова и снова всплывали передо мной, заставляя кровь бежать быстрее. Мы были связаны. Не только магией. Не только общей целью. Чем-то гораздо более глубоким, темным и постыдным. И самым ужасным было то, что мне это нравилось.

Элориэль

Она видела сны. Я чувствовал их отголоски, как далекие раскаты грома за горизонтом, как дрожь в том самом магическом узле, что связал нас воедино. Волны смущения, стыда, животного возбуждения доносились до меня от Искры, горячие и хаотичные. А в ответ на них – глухой, ответный рев желания от того, кто сидел в темноте, словно голодный хищник, пробуждающийся от долгой спячки. Эта связь была живым, дышащим существом, паразитом, пустившим корни в наши души, и каждую ночь она цвела ядовитыми, пьянящими цветами. Я не просто чувствовал отголоски – я был вынужден становиться соучастником, незваным гостем на самом интимном пиршестве, где подавали мою собственную боль, мою ревность и то темное любопытство, что я в себе подавлял.

Я сидел у входа, вглядываясь в ночь, но видел не мертвый лес, а бурю внутри. Мои пальцы бессознательно сжимали эфес меча, впиваясь в узорчатую кожу рукояти так, что казалось, вот-вот треснет кость. Я желал одного – пронзить сталью эту дикую, примитивную связь, что зарождалась между ними помимо моей воли. Вырвать ее с корнем. Но я не мог. Узел был прочнее стали. И, что хуже всего, часть меня – та, что я старался подавить веками, – откликалась на этот хаос. Ее сны коснулись и меня. Образ ее тела, изгибающегося не под моими, а под его грубыми лапами, вызывал не только ярость. Жгучую, постыдную ревность. И… интерес. Глубокий, темный, как само это проклятие. Этот интерес был подобен древнему инстинкту, дремавшему в самой глубине моего существа, тому, что я пытался скрыть под слоями цивилизации и самоконтроля. Теперь же он пробуждался, шевелясь, как гадюка под камнем, напоминая, что я не так далек от этого дикаря, как хотел бы думать. Эта мысль была отвратительна и одновременно пленяла своей свободой, своим чистым, необузданным естеством, против которого я тщетно боролся все эти долгие, одинокие годы. Я был пленником не только этого леса, но и самого себя, и эта новая ловушка оказалась куда изощреннее и мучительнее любой каменной темницы.

Когда первые лучи утреннего света, бледные и больные, тронули горизонт, окрасив небо в грязные тона угасания, я поднялся. Мое движение было резким, словно я сбрасывал с себя оковы ночи, эти невидимые цепи, что сковывали меня куда надежнее железа.

—Вставайте, – мое слово упало, как камень, разбивая напряженное молчание, повисшее между нами тяжелым, липким покрывалом. – Мы теряем время.

Искра вздрогнула и села, избегая моего взгляда, ее пальцы судорожно вцепились в край плаща, будто ища в нем спасения. Ее щеки пылали румянцем стыда, который, казалось, был виден даже в этом тусклом свете. Бран поднялся молча, его движения были плавными, полными звериной грации, готовой в любой миг превратиться в смертоносный взрыв. Он всегда был готов к перевороту в барса и прыжку. Его глаза все так же пылали внутренним огнем, и в них читалось не просто желание, а вызов, брошенный лично мне, немой вопрос о том, кто я такой, чтобы стоять на пути природы. Мы двинулись в путь, погрузившись в гнетущую тишину Гнилого Леса, которая была гуще и тяжелее любого шума. Воздух был густым и сладковато-приторным, им было тяжело дышать, он обволакивал легкие, словно сироп из гнили и отчаяния. Деревья, казалось, следили за нами своими сучковатыми, похожими на когти ветвями, и шептались за нашими спинами, перешептываясь на языке старых костей и увядших листьев.

Я шел впереди, прокладывая путь сквозь эту чащу отчаяния, мое сознание было напряжено до предела, сканируя округу на малейшие признаки опасности – шелест, тень, сдвинутый камень. Но самая большая опасность была позади. Я чувствовал ее – нарастающее напряжение между ними. Магнитное притяжение, которое грозило взорваться в самый неподходящий момент, уничтожив все наши хрупкие планы.

Каждый их вздох, каждый случайный взгляд, которым они обменивались, жгли мне спину, словно раскаленные иглы. Я был буфером, барьером между двумя стихиями, и каждая секунда в этом аду ожидания стоила мне титанических усилий. Мои собственные демоны, разбуженные этой проклятой связью, рвались наружу, требуя участия в этом диком танце, и лишь многовековая воля, закаленная в горниле страданий, позволяла мне сохранять маску холодного безразличия, скрывая бурю стыда, гнева и запретного любопытства, что разъедала меня изнутри, как кислота.

К полудню мы достигли цели. Сердце-Древо стояло в центре небольшой прогалины, и вид его был одновременно величественным и удручающим, как вид умершего короля на троне, скипетр и держава которого обратились в прах. Оно было огромным, его ствол, темный и потрескавшийся, словно кожа древнего великана, уходил в лиловое небо, пронзая его своей немой мукой. Но его крона была почти гола, лишь несколько иссохших, черных листьев шелестели на ветру, словно погребальные звоны, отсчитывающие последние секунды чего-то великого. От него исходила аура древней силы, но сила эта была едва жива, как слабый пульс умирающего, который вот-вот должен был остановиться, унося с собой последнюю надежду этого места.

Вокруг ствола, обнаженные и похожие на скрюченные пальцы гигантского призрака, лежали гигантские корни. Они образовывали нечто вроде чаши, в центре которой зияла темная, уходящая вглубь земли расщелина, бездонная и молчаливая, словно вход в чрево самого мира, готового нас поглотить. Искра замерла, глядя на Древо с благоговейным ужасом, ее глаза были широко раскрыты, отражая всю глубину нашего отчаяния и величие этой руины. Даже Бран притих, его ноздри раздувались, вдыхая запах древней магии и тлена, а в его глазах на мгновение мелькнуло нечто, похожее на понимание, на смутную память о чем-то, что было давно и безвозвратно утрачено.

—Что теперь? – тихо спросила Искра, и ее голос прозвучал хрупко, словно тонкое стекло, готовое треснуть от любого прикосновения.

—Теперь, – я повернулся к ним, и мое сердце сжалось от предстоящего, от тяжести того, что нам предстояло совершить, – Мы платим за вход. – Я указал на три самых крупных корня, расходившихся от центральной расщелины, словно лучи застывшей черной звезды. – Каждый должен прикоснуться к корню и отдать ему сокровенную память. Боль, которую вы носили в себе дольше всего. Только так Древо узнает нас и пропустит к своему Сердцу.

Они молчали. Бран нахмурился, не понимая, его сознание, простое и прямое, не было предназначено для таких тонких и болезненных манипуляций с душой. Искра побледнела, и я увидел, как по ее лицу пробежала тень страха – страха не перед физической болью, а перед необходимостью вывернуть свою душу наизнанку, обнажив самое уязвимое.

—Я…я не знаю, как это сделать, – призналась она, и в ее голосе послышалась мольба, обращенная ко мне, как к единственному, кто мог хоть что-то объяснить в этом кошмаре.

—Просто прикоснись, – сказал я, и мой голос прозвучал чуть мягче, чем я планировал, в нем прорвалась та капля жалости, что я все еще был способен испытывать. – И подумай о том, что болит. Оно сделает все само.

Я подошел первым. Мой корень был холодным и шершавым, как надгробная плита. Я закрыл глаза, и память нахлынула сама, старая, как сам я, отточенная временем до остроты лезвия. Холод. Бесконечный, пронизывающий холод пещеры, где я нашел их. Моя семья. Мои родители, сестра. Они не были мертвы. Их глаза, когда-то полные света и мудрости, смотрели сквозь меня, не видя. Магия угасла в них, оставив лишь красивые, хрупкие оболочки. Они умирали не от ран, не от болезни. Они умирали от отсутствия мира. И я, самый молодой, самый слабый, не смог ничего сделать. Только смотреть. Только чувствовать, как лед страха и бессилия сковывает мое собственное сердце. Я бежал. Оставил их там. И с тех пор нес этот холод в себе.

Бран

Боль. Чужáя боль. Она впилась в меня, как острый шип, когда я коснулся корня. Чужие воспоминания, чужие слезы. Они жгли изнутри. Я рванул ладонь назад, зарычав от ненависти и стыда. Вывернуть душу перед ними… перед ней… это было хуже любой клетки. Но потом я увидел ее. Она стояла на коленях, вся трясясь, лицо мокрое от слез. Ее боль, острая и внезапная, еще висела в воздухе. И боль эльфа, холодная, как лед в груди. Мы были одинаковые. Все трое. Израненные. Преданные. Одинокие. Эта мысль ударила сильнее любого воспоминания.

Скрип камня заставил вздрогнуть. Дыра в земле разверзлась, темная и пахнущая сыростью. Эльф посмотрел туда, потом на нас. Его лицо было бледным, осунувшимся.

– Идем, – бросил он коротко и первым шагнул вниз по ступеням.

Я двинулся за ним, но не ради него. Чтобы быть между ним и ею. Чтобы видеть опасность первым.

Лестница вела глубоко под землю. Воздух становился густым, тяжелым. Пахло старой листвой, влажной землей и чем-то еще… горьким, лекарственным. Света почти не было, лишь тусклое свечение, исходившее от самых стен, проросших тонкими, пульсирующими корнями. Сердцевина. Мы пришли.

Пещера была огромной. В центре ее, уходя вверх и вниз, в темноту, стояло то же Древо, только здесь оно было живым. Его корни светились мягким зеленым светом, они оплетали все вокруг, пульсируя в такт медленному, тяжелому биению, что исходило из самой глубины. Воздух дрожал от этой вибрации. Это был стук сердца мира. Слабый, едва слышный, но еще живой.

Но вместе с жизненной силой от корней исходило и что-то другое. Волны густого, дурманящего жара. Он плыл по пещере, окутывал нас, проникал в легкие, в кожу. Магия Древа. Древняя, сильная. Она требовала платы за вход. Я почувствовал это первым. Легкое головокружение. Пульсация в висках. Потом жар. Он разлился по жилам, как раскаленный металл. Рядом со мной Искра пошатнулась и прислонилась к стене, тяжело дыша.

– Лихорадка, – сквозь зубы произнес эльф. Он тоже был бледен, на его лбу выступил пот. – Защитная реакция. Наша магия… она чужда для Древа. Оно пытается выжечь ее.

Он попытался сделать шаг, чтобы поддержать ее, но его ноги подкосились. Он рухнул на одно колено, с трудом упираясь руками в землю. Его собственная магия, всегда такая холодная и контролируемая, бурлила вокруг него видимым вихрем, пытаясь противостоять жгучим волнам. Он был слаб. Беспомощен. А жар нарастал. Искра сползла по стене на пол, ее тело сотрясала мелкая дрожь. Она стонала, закидывая голову. Ее кожа покраснела.

– Холодно… – прошептала она, хотя по ней было видно, что она горит. – Так холодно…

Эльф попытался что-то сказать, поднять руку, но очередная волна жара заставила его согнуться от боли. Я смотрел на нее, на ее беспомощное тело, на ее страдание, и моя собственная боль, моя лихорадка отступили на второй план. Инстинкт. Чистый и ясный. Он не поможет. Его магия – это стены, порядок, контроль. А здесь нужна была дикость. Нужно было не бороться, а принять. Пропустить через себя. И согреть.

Я отшвырнул его в сторону. Не сильно, но достаточно, чтобы он отлетел к стене и замер, ошеломленный. Он что-то крикнул мне, но я уже не слушал. Я подошел к ней, опустился на колени. Она смотрела на меня расширенными, невидящими глазами.

– Уйди… – прошептала она. – Больно…

Я не ушел. Я прикоснулся к ее щеке. Ее кожа была обжигающе горячей. Она вздрогнула от моего прикосновения, но не оттолкнула. Моя магия не была похожа на его. Она не строила барьеров. Она была частью меня. Грубой, животной, телесной. Я собрал ее, не чтобы дать отпор жгучим волнам Древа, а чтобы… обнять ее. Окружить ее собой. Своим теплом. Своей силой. Я притянул ее к себе, и ее тело прижалось ко мне, обжигая через одежду. Она слабо попыталась отстраниться, но ее движения были вялыми, лишенными силы.

– Держись, – прохрипел я, и мои губы прикоснулись к ее виску. Она вздрогнула, и по ее коже побежали мурашки.

Мои пальцы нашли застежки ее одежды. Они дрожали, но не от слабости, а от яростного, всепоглощающего желания. Я должен был снять это. Должен был чувствовать ее кожу, ее жар. Должен был забрать ее боль себе. Ткань поддалась, и вот она передо мной – обнаженная, сияющая в зеленоватом свете пещеры. Ее грудь высоко вздымалась, соски были твердыми, темно-розовыми бутонами. Я склонился и взял один в рот, жадно, как голодный зверь. Она вскрикнула, и ее тело выгнулось. Но это был не крик боли. Нет. В нем прозвучало облегчение. Ее пальцы впились в мои волосы, не отталкивая, а притягивая.