Женский путь воина

Женский путь воина
Ирина Андрианова

Считается, что мучительно голодающий человек не довольствуется мечтами просто о куске хлеба. Вместо этого его больное воображение рисует десятки изысканных блюд. Целью этой гастрономической аналогии было горько усмехнуться тому, что женщина, привыкшая к жадным любовным мечтаниям, по мере своего старения (и, соответственно, уменьшения шансов на доступ ко «вкусному») почему-то не снижает, если можно так выразиться, уровень своих грез. Смешно и грустно, но стареющие женщины также интенсивно грезят о молодых красавцах-киноактерах и знаменитых музыкантах, как и юные, хотя в любовном меню им не перепадает и корочки хлеба.

Считается, что мучительно голодающий человек не довольствуется мечтами просто о куске хлеба. Вместо этого его больное воображение рисует десятки изысканных блюд. Во всяком случае, так говорят. Правда, когда мне один раз случалось голодать, я с наслаждением воображала и корочки хлеба, и остатки подгоревшей каши, которые в эти дни обретали для меня привлекательность самых дивных яств. Впрочем, и о деликатесах я тоже мечтала. Что верно, то верно.

Целью этой гастрономической аналогии было горько усмехнуться тому, что женщина, привыкшая к жадным любовным мечтаниям, по мере своего старения (и, соответственно, уменьшения шансов на доступ ко «вкусному») почему-то не снижает, если можно так выразиться, уровень своих грез. Смешно и грустно, но стареющие женщины также интенсивно грезят о молодых красавцах-киноактерах и знаменитых музыкантах, как и юные, хотя в любовном меню им не перепадает и корочки хлеба. Понятно, что 16-ти летняя мечтательница имеет почти столь же мало шансов сподобиться любви прекрасного принца, как и ее пятидесятилетняя коллега по несчастью. Но это «почти» все-таки существенно. У 16-летней есть такой актив, как юность. Правда, это преимущество в данных обстоятельствах означает лишь дополнительный запас многих лет несбыточных надежд, тогда как у стареющей женщины они вроде как должны скоро закончиться, уступив место смирению (во всяком случае, так принято считать). Но юность в глазах публики является столь непреложной ценностью (потому что, в отличие от прочих мирских благ, его удержать в руках невозможно), что она с великодушной усмешкой все же дает молодым право лелеять заведомо нереальные мечты о любви того или иного недосягаемого мужчины. В свою очередь, пожилых женщин публика этого права лишает (хотя, казалось бы, в чем разница между двумя иллюзиями?) Старушка, грезящая о внимании молодого красавца-киноактера, вызывает жалость, граничащую с омерзением. Пожалуй, если бы она мечтала влюбить в себя пенсионера из соседней парадной, и даже если бы это было бы столь же безнадежно, как и в случае с рок-звездой, мы были бы к ней более снисходительны. Почему? Потому что публика разумно рассуждает, что, если шансы молоденькой мечтательницы приблизиться к желанному предмету близки к нулю, они все-таки больше, чем у пожилой женщины. Шанс пожилой – это чисто математическая условность, определяемая десятитысячными долями от единицы. Что ж, я с горечью признаю, что публика права. Ее суровый приговор гласит: «Ты больше не имеешь права грезить». И это хуже, чем услышать, что тебя больше никто никогда не полюбит. Потому что запрет на мечты женщина выносит себе сама, становясь с этот момент заодно с безличным общественным судом. А от собственного приговора не спрятаться. Напрасно стареющая женщина призывает на помощь жалкие утешения из книжек по практической психологии, предлагающие благоглупости вроде уверенности в себе и внутренней гармонии. Ведь на самом деле ей нужно только одно – право мечтать о несбыточном. Не получить, нет. Мечтать! И именно в этом она обязана себе отказать, чтобы не показаться самой себе безумной.

Какая гармония с окружающим миром? Какая «радость от встречи с каждым новым днем»? Какой «мир в душе»? Зачем эти пустые слова, если доподлинно известно, что на свете нет ничего прекраснее красивого молодого мужчины? Точнее, мысли о нем. И чем более он привлекателен для других, чем большим ореолом «звездности» он окружен, тем более желанным он будет и для тебя. Глупо отрицать правду, даже если она постыдна. Именно поэтому да – стареющие, увядшие, не имеющие шансов сподобиться даже менее недосягаемых особей мужского пола женщины нередко по-прежнему мечтают о поп-королях и киноактерах. И запретить себе это никак нельзя. Конечно, для приличия они сопровождают свои признания самоиронией (если вообще осмеливаются в подобном признаться), но это не уменьшает накала их чувств.

Трагичность жизни человека в том, что, родившись не по своей воле, он вынужден сам и только сам искать смысл своей жизни. И если в мужском варианте такового женщины фигурируют лишь как приятный бонус, то в жизненной программе женщины мужчина – центральная часть, без которой невозможно самореализоваться. Как минимум, он нужен для материнства. Как максимум – для счастья. Такими нас создала природа, и в этом никто не виноват – ни мужчины, ни женщины. Выполняя свое природное предназначение, женщина вынуждена влюбляться, и опять-таки по естественным причинам она выбирает самые привлекательные объекты. Поверьте, женщина, которая «разумно» влюбляется в скучных лысых менеджеров, просто не знает, что такое любовь. Любовь по определению должна устремляться лишь к совершенству, высокомерно игнорируя рациональную оценку собственных шансов. Существует даже мнение, что настоящая любовь может быть только «односторонней», потому что только в этом случае она будет свободна от унизительных бытовых примесей.

К сожалению, на силу женской страсти к недосягаемому не влияют даже климактерические изменения в организме. Увядшая женщина может тайком, но при этом серьезно опасаться, что, например, именно в тот момент, когда она удалит себе оставшиеся зубы перед установкой зубных протезов, ей как назло и встретится желанный Кину Ривз. Что, конечно, будет очень досадно, потому что существенно уменьшит ее шансы вызвать его любовь. Она осознает абсурдность этих соображений, но… все равно старается максимально оттянуть момент посещения стоматолога. Подчеркиваю: те, кто диагностируют эти чувства как безумие, как минимум, слишком упрощенно смотрят на вещи. Безумным является человек, который утратил способность видеть себя глазами окружающих. Если же женщина принимает их в расчет, старательно придумывая разумные объяснения своим нелепым поступкам, и опасается, что ее постыдную тайну могут раскрыть (в чем она неправа, так это в том, что окружающие способны предположить подобное), то она не безумна, а просто несчастна. Пропасть между разумом и чувством в ее душе слишком велика. Я уверена, что такие случаи – далеко не единичны.

Радикальные феминистки призывают к ожесточенной борьбе с женской «любовной повинностью», уговаривая своих невезучих сестер предпочесть страданиям (как по реальным, так и «символическим» персонажам) выбор «веселых старых дев». Старыми девами стать нетрудно, но только вот вряд ли веселыми. Феминистские взбадривания – это, безусловно, благородный, но бессильный протест против обреченности женского бытия. Относясь с большим уважением к этим попыткам, я вынуждена констатировать, что путь воина доступен не каждому. Чтобы заставить себя вырвать из сердца несбыточные мечты, нужно сперва ампутировать душу.

Хотя… разве готовность мучиться остаток дней, распаляя сердце абсурдными грезами – это не путь воина? Способность терпеть страдания, по идее, должна котироваться выше, чем малодушные попытки их уменьшить, разве не так? Следовать до конца женскому естеству (в части способности безнадежно влюбляться) – разве это не менее достойно, чем смирение? Миру не холодно, не жарко от тайной старушечьей страсти: вся боль надежно укрыта в ее душе. Так должна ли она стыдиться того, что внутри презренной дряблой оболочки она осталась 16-летней девушкой? Дерзну сказать, что нелепых, абсурдных, «не по возрасту» мечтаний не существует. Мечтать допустимо обо всем, что угодно, и всем, кому угодно. Если разница между шансами на осуществление так называемых «реалистичных» мечтаний (например, о пенсионере из соседней парадной) и сумасбродными зачастую несущественна, то зачем соглашаться на меньшее? Не разумней ли будет мечтать только о самом невероятном и самом сладостном? Мечта по определению должна быть нереалистичной. Мечты, имеющие в материальном мире хоть какие-то шансы на реализацию – это не мечты, а бухгалтерские расчеты. Мечта всецело относится к измерению чудесного. Лишаясь с возрастом обнадеживающих материальных кондиций, мы больше не можем рассчитывать на собственные силы. Значит, у нас больше нет выбора – остается надеяться на чудо.

Но мы не будем превращаться в экзальтированных престарелых дам, которые изображают безумных мечтательниц, потому так модно (это другая рекомендация из книжек по практической психологии). Эти существа на самом деле гиперразумны и не верят в мечту. Нет, с виду мы должны ничем не привлекать к себе внимание, старательно оберегая свой тайный вход в иной мир. Делай то, что должно, и будь что будет в мире грез – это должно стать нашим руководством. Ничем не выдавая того, что мы на самом деле служим мечте, а не презренным приличиям, мы должны подготовить все для того, чтобы Кину Ривзу или кому-нибудь другому (вставить нужное имя) было удобнее встретить нас, и чтобы ничего не помешало ему в нас влюбиться. В смысле, чтобы все зубы были на месте, седина хорошо закрашена и одежда, в которую обернуто наше жалкое тело, была относительно сносной. Это будет единственная наша уступка реальности. Никто и не догадается об истинном назначении наших усилий! И кто скажет, что мы неправы? Ах да, нас ждет горькое разочарование? Ерунда. Разочарование случается лишь тогда, кода мы изменяем мечте. Падение со всего размаха на серый асфальт действительности и впрямь болезненно. Но путь воина в том и состоит, чтобы быть верным ему до конца.

Для оформления обложки издания использована картина Альбрехта Дюрера (XVI век), относящаяся к списку общемирового художественного наследия и не являющаяся объектов авторского права.