Ползла по небу черепаха

Наташа сглотнула и прислушалась. Спит ли мама? Вечер закончился напряженно. На ее слова она никак не ответила, хотя скрыть изумления и неприязни не могла. Кристине нужен отец! Но при чем тут Бондарев?

Когда это случилось? Кажется, в конце февраля 2005 года. Уже пахло весной. Птицы по утрам пели так, что не требовался будильник. В это время Оля была особенно счастлива. Скоро ей должно было исполниться семнадцать лет, оставалось всего несколько дней. Владимир обещал свозить ее в Санкт-Петербург, показать мосты и Исаакиевский собор. Он рассказывал о том, что на реке Мойке есть Синий мост, а она смеялась и говорила, что для поездки обязательно купит синее пальто и синие сапоги. Наташа фыркала и обзывала сестру дурочкой. Действительно, ну не дурочка ли, влюбилась без памяти, да еще какое-то глупое синее пальто задумала купить!

Но такой долгожданной поездке не суждено было случиться.

Перед самым днем рождения Владимира сбила машина. Молодой человек сильно пострадал, но остался жив. Узнать об этом было страшно, жутко и дико. Вся жизнь в один миг показалась бессмысленной. Свет поглотила тьма, будто явившаяся из иного мира. Но в это не верилось. Все были потрясены. Неожиданно птицы перестали петь с утра. А Оля почернела лицом, и ее, будто тонкое деревцо, сломало пополам. А ведь она имела силу воли, которая помогла ей отлично учиться. Но, видно, сила воли годилась только для учебы, потому что в этой ситуации она дала сокрушительный сбой.

Наташа помнила, как они всем классом ездили в городскую больницу, сидели в холле и с ужасом ждали от дежурного врача хоть каких-то сведений. И Оля сидела вместе со своим классом, притихшая и раздавленная. Владимир находился в коме, к нему никого не допускали.

Неожиданно все вскрылось, будто прорвалась плотина, безнадежно затапливая все вокруг. Любовь перестала быть секретом. Об этом шептались, осуждали, жалели, но Оля ничего не понимала, она находилась будто в тумане. Разговоры были безразличны, она этого не боялась. Но родители, потрясенные случившимся, испугались за дочь. Она могла не выдержать, покончить с собой. Эти разговоры действительно велись в доме, шепотом. Наташа помнила все от первого до последнего слова. Тогда она не понимала, отчего родители так думают, ведь Оля – сильная личность! Видно, они знали свою дочь лучше, чем она – сестру.

Мама пригоршнями глотала валерьянку, позволяя дочери уезжать в больницу с раннего утра и возвращаться поздно вечером, на последнем автобусе. Она просила Наташу присмотреть за Олей. И Наташа присматривала, но только на расстоянии, потому что боялась подойти и что-то сказать. Да что скажешь? Пожалеешь? Но от этого только хуже. Так тогда казалось Наташе.

Владимир пришел в себя через три дня. Это вызвало бурю радости и крики восторга. Каждый хотел увидеть любимого учителя, но врач строго приказал больного не беспокоить. Подростки возмущались, разочарованно мотаясь по холлу, но уходить не хотели. Упрямо просиживали в больнице часами, не покидая свой пост. Оля всегда садилась на шаткий стул около окна и сидела тихо, как мышка, пытаясь собрать в голове осколки мыслей. Печальными глазами оглядывала больничный двор, не понимая, отчего перевернулся мир, и что она делает здесь. Отчаяние плотно поселилось в ее душе, начиная приносить огромные разрушения. И было жаль синее пальто, которое так и не удалось купить.

– Кто здесь Ольга Сулакова? – резкий окрик медсестры заставил всех вздрогнуть. Оля подняла руку, как на уроке, не смея вымолвить ни слова. Наташа поднялась со своего места, готовая следовать за ней тенью. – Ты можешь зайти к нему на пять минут. Больше никому нельзя!

Ребята возбужденно загудели, всем хотелось хоть одним глазком увидеть учителя. Они столько дней сидят здесь! Но ни у кого не возникло вопросов, почему именно Сулаковой можно. А она вдруг порывисто поднялась со стула и быстро пошла в палату реанимации, провожаемая завистливыми взглядами. Никто не обратил внимания на Наташу, которая пошла следом. Но она не успела дойти до конца лестницы на второй этаж, как Оля стремительно пронеслась мимо нее в обратном направлении, закрывая ладонью рот. Потом она говорила, что нужно было идти, не останавливаться, но она остановилась, и процесс необратимости начался именно в эту секунду. Время замерло, а затем начало отсчет в обратном направлении. Будущего нет, не может быть. Оно заканчивается на этом пороге, под хлюпающие звуки непонятной техники, которая поддерживает Владимира Бондарева. Он потерял свою силу и красоту. Он стал просто неузнаваем.

Оля не выдержала. Зажмурилась и бросилась вон из больницы. А Наташа за ней следом, не понимая, что происходит. Ей не хотелось догонять сестру, предлагать поехать домой или просто обнять. Будто холодом веяло от Оли, и Наташа не могла решиться. Она боялась, была неуверенна, но упорно выполняла просьбу мамы присматривать.

На улице пахло талым снегом, звонко пели птицы, из-за серых туч проглядывали лучи яркого солнца. Природе не было дела до Олиных страданий. Наташа тяжело дышала и подошла слишком близко, что услышала обрывочные бормотания:

– Так хорошо здесь! Так хорошо! Скоро станет совсем тепло. Закончится школа, не нужно будет учить уроки. Я смогу уходить на речку и читать целыми днями. Отец обещал купить новый роман Коэльо, который я еще не читала. Будем купаться и слушать музыку с подругами. Надо бежать отсюда! Здесь пахнет смертью! Здесь нет счастья!

Мысли Наташи летели, как птицы, будто она распахнула клетку и выпустила их. О каком счастье думала Оля? Сердце замирало, будто за ней гнался преступник, собираясь разрушить окончательно прекрасные мечты. Владимир пришел в себя, ему требуется поддержка. Он звал ее! Наташа не могла понять, почему они здесь, на улице, когда надо возвращаться в палату, ведь врач позволил увидеть его всего пять минут! Она готова была тронуть сестру за руку, но тут почувствовала, что неведомая страшная сила в один миг переломила Олю. Она же разрушила и разметала все, что было до этого важно. До основания.

– Не будет веселого дня рождения! Не будет поездки в Санкт-Петербург! Не будет мостов и реки Мойки! Все кончено. Владимир умер, любовь умерла. Ее убил пьяный водитель, который сшиб его на пешеходном переходе. Ничего не исправишь и не вернешь. – Продолжала бормотать Оля.

Наташа в ужасе замерла, слыша каждое слово. А сестра будто не видела ее, а может, просто делала вид и шептала специально, чтобы объяснить свои чувства. Наташа не знала, что ей делать. То ли вернуться в больницу, то ли идти на остановку и ехать домой. Но оставаться с сестрой не хотелось. Становилось жутко и окончательно ничего непонятно. А Оля глубоко вздохнула, словно испытала облегчение. Ложное, которое спровоцировало приступ возбужденного веселья. Шаг стал уверенным и быстрым. Мысли девушки путались, начиная походить на психическую горячку. Ощущение близости к смерти ошеломило ее. Владимир мог умереть. Все шло к этому. «Но почему он вернулся? – думала она. – Как смогли его спасти врачи в этой старой никчемной больнице? Он пришел в себя и позвал меня! Его любовь оказалась действительно сильной, он ничего не забыл. Но, господи боже, как он ужасен!».

Олю затрясло в сильном волнении.

Она еще могла вернуться. Могла изменить свою жизнь, исправить свою трусость. Не нужно казаться сильной, можно и заплакать. Люди все понимают. Она упрямо шла вперед. А Наташа плелась позади, смахивая со лба капли пота. Тогда она впервые испытала жуткий, липкий страх и не знала, что делать с ним.

– Оля! Сулакова!

Девушка очнулась, увидев, спешащую навстречу математичку. В руках она несла две большие сумки с продуктами и лекарствами. Ее тонкие замерзшие руки вызывали жалкое презрение у Оли, но не желание помочь. Математичка стала причиной прорыва злости и отчаяния, оправдания трусости, нежелания смириться. Это оправдание было необходимо, чтобы не считать себя предательницей, спрятаться за непроницаемую стену ярости и лжи.

– Как дела?

– Нормально.

– Как Владимир Романович? Говорят, он пришел в себя!

В близоруких глазах радость, губы морщатся в улыбке. Неужели и правда радуется? Ей-то что за дело до Володи?

– А вы еще не знаете? Он умер!

Злые слова вырвались непроизвольно. Насмешливо. Математичка ахнула, выронив сумки. По дорожке покатились оранжевые апельсины и крупные желтые яблоки. Видно, их долго и заботливо выбирали в магазине, а потом укладывали в сумку. Женщина всхлипнула, прижав замерзшую ладонь ко рту, и нагнулась, чтобы собрать фрукты. А Оля стояла и смотрела. Ей хотелось пнуть ногой яблоко, раздавить апельсин, чтобы сок брызнул в лицо жалкой и растерянной математичке. Какая она некрасивая, старая, на лице видны полосы тонального крема. Мерзость!

– Оля, что же теперь делать?

Математичка в ужасе сидела на снегу, глядя на неприступную девушку, растерявшую доброту своей души.

– Жить дальше.

– Что с твоим лицом? Тебе плохо, Оля?

– Оставьте меня в покое.

Она развернулась и пошла прочь.

– Оля, не смей замыкаться в себе! Ты не одна! Мы с тобой и поможем, обязательно поможем…

Оля побежала. Она увидела, как к остановке подходит автобус. Главное – успеть! Ей не было важно, куда этот автобус привезет ее, главное, успеть, уехать, чтобы не слышать этот пронзительный голос…

А Наташа, очнувшись от ступора, медленно подошла к учительнице и нагнулась, чтобы помочь ей. Сестру видеть не хотелось. Она не знала, что скажет ей. Не знала, что скажет маме, как объяснит то, что только что произошло. Да она никому и не рассказала об этом.

А сейчас память выбросила перед ней яркие картины прошлого. Было ли это на самом деле? Или только сон?

В комнату вошла мама. Наташа напряглась и не смогла подавить тяжелый вздох.

– Прости, я не постучалась.

– Ты никогда не стучишься, – ответила Наташа, незаметно смахивая с ресниц слезы.

– Я никак не могла уснуть.

– Я тоже не могу.

Татьяна Анатольевна присела на край Наташиной кровати. Они помолчали несколько минут.

– Почему она так поступила с нами, мам? – не выдержала Наташа.

Было совершенно понятно, что разговор идет об Оле. Он должен был состояться давно, но обе они не смели затрагивать эту тему. Татьяна Анатольевна ответила не сразу. Ее голос звучал хрипло, будто она выдавливала из себя слова насильно.

– Она не хотела нам зла, я уверена.

– Ведь сколько было у нее мужчин! Неужели она не могла создать семью и спокойно жить, воспитывая детей?

– Но ведь никого из этих мужчин она не любила.

– Или никто из них не любил ее! Но ведь, чтобы тебя любили, надо полюбить самой! Как можно брать, не отдавая?

– Это все были не те мужчины.

– Тогда зачем они?