Луноликой матери девы

Ещё во тьме мы спустились к реке. Утоптали снег, сломили тонких деревьев, составили и покрыли войлоками. Развели костёр, стали носить голыши с реки и греть в огне. Одну деву посадила Камка растирать кору кедра, другую – скорлупу кедровых орехов, а сама сложила разные травы и, добавляя пчелиного мёда, стала всё это толочь.

Так не заметили мы, как наступил день. Тогда Камка велела нам раздеться донага. Расстелила на снегу войлок, насыпала золы из старого кострища и рубленой благовонной хвои, и мы стали складывать свою одежду. Складывали и пересыпали то морозным снегом, то вновь золою и душистыми травами.

Нагие и босые, мы стояли на снегу и дрожали всем телом, отводя друг от друга глаза и тела прикрывая. Камка глянула на нас и рассмеялась:

– Что жмётесь, воины? Или думаете, сила ваша в одежде? Те! Разотрите друг дружку снегом – вмиг согреетесь!

И прыгнула к нам со смехом, стала кидаться снегом, тереть спины и грудь. И все мы смеялись и верещали, бегая по берегу.

Раскрасневшихся, Камка впустила нас в шатёр. В центре на треноге висел котёл с горячими камнями. На них стали лить воду и бросать травы и семена. Пошёл густой, благовонный пар. После мороза и снега всё тело ожгло, а потом бросило в пот, и тут же меня разморило.

Как из дрёмы смотрела я на Камку. Она же, стоя на коленях перед котлом, в большой широкой ступке продолжала растирать мазь, то бросая на горячие камни щепотку травы, то плеская воды, тихо при этом напевая.

– Посмотрите, девы, – заговорила потом нараспев, – посмотрите, как изменились вы! Девочками неразумными пришли сюда – воинами уходите. Посмотрите на себя и запомните. Время это не повторится. Девочками сюда вы вошли – взрослыми выйдете. Посмотрите же на себя, девы!

Так же протяжно, напевно стала она поучать, как жить в стане, как выбрать оружие и коня, как мужа приветить, как готовиться к материнству. Не останавливая рассказ, раздала мазь. Ею натёрли мягкую, распаренную кожу с пяток до лба. Я ощутила жар, будто упала в крапиву, он через кожу проникал в тело, пробирая до внутренностей.

Я оборачивалась на дев, но все будто спали и плыли в тумане видений. Одна Камка ходила, то напевая, то что-то бормоча, словно её не брал жар.

И вдруг я с изумлением заметила, что вижу её не одну, а будто три женщины соединились в ней. Одна была дряхлой старухой. Ноги её подгибались, смуглая кожа обвисла на тощих и страшных ляжках, груди болтались, как мокрые тряпки, волосы на голове – пепельные и клочками, остальные повылезли – голое сморщенное тело. Словно дерево, костлява, все сочленения торчали узловато и жутко. Но было в ней что-то такое, что не отпугивало, а завораживало, не отталкивало, а внушало уважение.

Другая была женщина прекрасная, закалённая в битвах: сильные ноги, одинаково привыкшие быть и на коне, и в беге, сильные руки, способные поднять и откинуть врага. Третья же была ещё дева, тонка и худа. Стройны были её ноги, груди – малы и остры, плечи, шея и стан худы, красивы и гибки. Как рысь, чутка и нежна. И как другие две женщины, прекрасна.

Все три образа сливались, один уживался в другом. И меня в тот миг это словно не удивило. Помню, подумала я, что этих трёх женщин любая из нас носит в себе, но одна лишь Камка настолько гибка, что может в себе одной соединить мудрость первой, силу второй, юность и притягательность третьей.

Несколько раз она выходила наружу, приносила котёл с горячими камнями, и опять шатёр наполнялся жаром. Плоскими скребками мы сняли остатки мази вместе с грязью, потом волосы мыли растёртыми семенами горчицы с сывороткой.

Наконец Камка сказала:

– Теперь вон из шатра!

И принялась выгонять нас. Девы смеялись, выпрыгивая на снег, визжали. А Камка не останавливалась и гнала нас к реке, велела лечь в воду всем телом. Обжигающая вода крутилась меж острых ледяных краёв. Сердце ухнуло, как легла я распаренным телом, все мышцы тут же подтянулись, и меня выкинуло на берег. Там, стоя на снегу и задыхаясь от восторга, я подняла голову к мутнеющему уже вечернему небу. Слёзы стояли в глазах, и свет звёзд дробился.

Потом мы надели одежду, освежённую, благоухающую. Радостны были девы, переговаривались и смеялись, ожидая новых велений Камки. Но та, сама одевшись, сказала:

– Всё, от меня вы теперь свободны. Идите в станы да рассказывайте матерям, как нещадно колотила вас Камка на посвящении. Духи у вас есть, отныне они будут подсказывать вам в жизни. Я же всё для вас сделала. – Так сказала, а потом ко мне обернулась: – Только ты, Ал-Аштара, и твои девы останутся. Ваше перерождение не закончилось.

Оторопев, девы стояли и смотрели на Камку. Никто не ждал, что так быстро всё кончится.

– Вот овцы! – с досадой поморщилась Камка. – Чего застыли? Идите к родным очагам! – И махнула рукою. Те не тронулись с места. – Или оглохли? Прочь! – крикнула она и прибавила брани.

Девы медленно потянулись вниз с горы, стали перепрыгивать через реку.

Мы стояли на берегу и смотрели им вслед – я, Очи, Согдай, Ак-Дирьи и Ильдаза, – и если бы не шатёр, чаны и войлоки на снегу, ничто бы не говорило, что мы расстались миг назад: они уже начинали новую жизнь, а мы продолжали к ней готовиться.

Камка привела из леса конька и грубо окликнула нас, велев собираться. Мы повиновались, а когда обернулись, никого уже не было на другом берегу.

Глава 5. Личины

В ту же ночь, не дав нам отдохнуть, Камка собрала вещи, скрыла старое кострище и следы от шалашей, чтобы ничего не говорило посторонним, что здесь жили на посвящении девочки, собрала табун и, выстроив нас кочевым порядком, повела выше в горы.

Пять дней продолжался поход. Был он тяжёлым: даже ночами Камка не позволяла нам остановиться и отдохнуть, лишь делали передышки и ехали дальше. Одинаково плёткой получали от Камки и кони, и мы, стоило замедлить шаг.

Первую ночь я запомнила крепко. Мы шли по высокому хребту, ветра не было, от снега казалось светло. Я смотрела в спины коней, в пустоту, простор и тёмные горы, и кочевой дух во мне поднимался, даже усталости не чуяла. Густой белый пар выходил с дыханием, густой белый пар тяжело шёл от хмурых лошадей. Яркие звёзды дрожали на морозе. Бледная небесная коновязь, Северная звезда – верхняя спинка малой небесной повозки[7 - В те времена Полярной считалась другая звезда, нежели сейчас, – Кохаб, бета Малой Медведицы. В наши дни это альфа Малой Медведицы. (Примеч. авт.)] – стояла перед нами, и мы шли в полудрёме, лишь её различая через прикрытые веки. «Как мудро, – думалось мне, – сотворил Бело-Синий: сколько более ярких звёзд на тёмном своде, но ни одна не стоит на месте, лишь эта не даёт сбиться с пути».

Несколько перевалов преодолели мы, однажды застала нас буря, один раз волки разогнали табун. Коней мы собрали, трёх волков настигли Камкины стрелы. На пятый день стали спускаться в небольшую долину. Сверху она казалась вытянутой, точно молодой месяц. На дне лежало озеро, укрытое снегом. По горам, покато её охранявшим, рос лес, а берега были голы.

Когда же стали спускаться, я поняла: мы шли вдоль реки. Незамёрзшие перекаты глухо шумели где-то поодаль, русло лежало в долине, а голые берега были поймой этой реки. Весной разливалась она широко, зимой же лишь небольшую дорогу сохраняла в камнях.

Мы остановились, до неё не дойдя. Долина была тихой и снежной. Меня удивило, что Камка решила здесь отдыхать: как кони станут искать себе корм? Но она велела нам спать и не заботиться ни о чём. Мы спешились, развели огонь, разложили войлоки и, только укрылись, сразу уснули.

Проснулись следующим утром. Костёр не горел, но на солнце было тепло. Коней рядом не было. Мы встрепенулись – думали, снова волки, но тут показалась Камка и успокоила – сказала, что отогнала табун выше, на пастбище, и чтобы мы не думали о том.

– Дальше не пойдём? – спросила её Ак-Дирьи. – Может, сложим себе шалаши?

– Дальше вы не пойдёте, – кивнула Камка. – Но строить ничего не будете. Вы пришли сюда посвятить себя Луноликой. Доверьтесь ей, она возьмёт на себя заботу о вас.

Больше ничего не сказала, села выделывать мёрзлые волчьи шкуры.

Мы провели время в праздности. Выделывали шкуры, варили похлёбку, ели. День был безветренным и неморозным, мы отдыхали после тяжёлого перехода.

Стемнело, вышел узкий растущий месяц. Камка, вдруг всё отложив, потушила костёр и села на снег, закрыв глаза и как будто прислушиваясь. Мы смотрели на неё в растерянности. Лес был тих, как всегда в первые часы ночи.

– Слушайте, девы, – сказала Камка. – Луноликая сейчас позовёт.

Я вслушивалась так, будто от этого зависела моя жизнь. Но ничего не происходило. Только ночные птицы стали летать на мягких крыльях.

Так мы сидели долго, от напряжения не ощущая холода, но никаких звуков не было. И вдруг поняли, что Камки рядом нет.

Заметив это, мы вскочили, встревоженные, стали оглядываться. Месяц висел невысоко, в подлеске было темно, но мы различили, что следов её нет. Много дневных следов вокруг, но свежих – нет. Да и как ушла по снегу неслышно?

Тут впервые раздался голос ночной птицы – и мы, не сговариваясь, пустились на этот звук. Он повторился в стороне, и мы повернули. Третий раз, чуть подальше. Так уходили мы выше в гору, пока не достигли отвесной скалы. Неширокая тропа шла вверх и выглядела так, будто кто-то вырубил её в камне. Не раздумывая, мы полезли, цепляясь, чтоб не сорваться: она обледенела и была покрыта снегом, ни зверь, ни человек давно не ходили здесь.

С огромным усилием давался каждый шаг, мы поднимались всё выше над лесом, как вдруг услыхали невероятное: удары в бубен, звон погремушек, мелодичные песни флейт. Очишка шла первой и замерла, своим ушам не поверив.

– Люди! – сказала она шёпотом.

Мы переглянулись и двинулись дальше. Наконец вышли на плечи скалы, но звуки были поодаль. Медленно стали красться вперёд и увидели отблеск костра, идущий будто из-под обрыва. Очи присела и махнула рукой, чтобы мы сделали так же. Подобрались к краю и глянули вниз.

Перед нами был обширный, совсем лысый каменистый уступ. Попасть на него можно было только с того места, где мы затаились. Внизу горел костёр и веселились пять женщин. Впрочем, были ли это женщины, мы точно не знали: на плечах их лежали звериные шкуры, на лицах были маски, волос не видно, и лишь по высоким голосам можно было распознать молодых дев.

К их одежде были привязаны бубенцы, звеневшие при каждом движении. Две держали бубны, третья – флейту, на ней она выводила мелодии, остальные гремели коровьими копытами, дули в рожки. Инструменты все были, как делают в наших станах, но одежды, крики и танцы вокруг огня были нам дики и странны. Кто это и откуда явились здесь? В оторопи наблюдали мы и не знали, что предпринять. В этот момент одна из них отошла к утёсу и пнула большой свёрток из шкур. Он казался мягким, катился плохо, она пинала опять и опять, толкая к костру. Остальные радостно завизжали и принялись танцевать быстрее.

– Девы, – охнула тут Согдай, – там наша Камка! – и указала на свёрток.

Мы пригляделись: из войлока торчали ноги, обутые в сапоги, какие только Камка умеет шить, из бычьих шкур. Такие одна Очишка ещё носила, не узнать их было нельзя. Все ахнули.

– Отобьём! – сказала я твёрдо.