– Скоро в России будет столько слёз, что никаких платков не хватит. Но ты не бойся, твоя доброта всегда будет спасать тебя. Только не забывай, что у тебя есть моя пуговица и кинжал. Не забывай!
Она ещё раз покрутилась вокруг себя и незаметно превратилась в Зиночку Арефьеву, его дорогую невесту.
– Пуговица Досифеи Никандровны у меня, – сказала Зина, – я всегда ношу её с той поры, как ты подарил её мне.
Она расстегнула воротничок и показала пришитую к нижней блузе пуговку.
– Видишь?
– Вижу…
Тимофей открыл глаза и встретился взглядом с отцом.
– Очнулся? Как себя чувствуешь?
Доктор Мокеев сосчитал его пульс и удовлетворённо вздохнул:
– Ранение лёгкое. Пулю я достал. Теперь необходимо хорошее питание и гигиена. Серафима ушла на рынок поменять вещи на сахар.
– Где дети? Меня принесли дети, – вспомнил Тимофей.
Отец неопределённо пожал плечами:
– Право, не знаю. Мы были так заняты твоим ранением, что не успели заметить, куда они исчезли.
Тимофей приподнялся на подушках:
– Мне необходимо их найти. Их и Всеволода.
Пётр Сергеевич потемнел лицом и приложил палец к губам:
– Тсс. При Оленьке ни слова. Она сама не своя от тревоги за Севочку. Всю ночь за вас молилась, с колен не вставала.
Пётр Сергеевич помолчал, глядя в окно на начинавшее светлеть небо.
Сколько таких рассветов видел Тимофей с тех пор, как его, круглого сироту, усыновил овдовевший доктор Мокеев. Иногда они были радостные и ясные, иногда зарождавшийся день сулил тревоги и неприятности, но ещё никогда ни один рассвет не представлялся таким мрачным и безысходным, как сегодня.
На вошедшую с чаем Ольгу Александровну было страшно смотреть. Такое выражение безысходности на её лице Тимофей видел лишь однажды – в тот день, когда газеты известили всех о гибели князя Езерского. «Погибнуть в бою – честь для русского князя», – сказала она тогда, услышав о потере мужа.
«Папа прав, молчание сейчас благо для неё. Когда нет известий, остаётся вера и надежда», – мысленно согласился Тимофей с Петром Сергеевичем. Он с благодарностью отхлебнул горячий чай, отметив, что тёте Симе удалось раздобыть сахара. Сладкое подкрепило упавшие силы.
Покачиваясь, Тимофей встал и пошёл в ванну, чтоб умыться. Из-за двери ванной комнаты шёл неприятный запах и раздавались странные звуки, словно кто-то сморкался и плакал. Здоровой рукой Тимофей распахнул дверь, и ему прямо в ноги грязным пятачком ткнулся упитанный поросёнок с упругим колечком розового хвостика.
– Что это? – недоумённо оглянулся в поисках ответа сбитый с толку Тимофей.
– Нечего месту зря пустовать, – выплыла из гостиной соседка Дарья. Подбоченясь увесистым кулаком, она вызывающе посмотрела на бывшего хозяина квартиры. – Здеся порося жить будет. Морду можно и в кухне ополоснуть, там тоже есть раковина.
Любовно скосив глазом на похрюкивающего питомца, женщина заявила тоном, не допускающим возражений:
– Мы теперь в стране хозяева, рабочий класс. Кого хотим, того в дом и приводим.
«Порося – это не самое худшее, что может случиться», – равнодушно подумал Тимофей, морщась от боли в раненом плече. Любое движение давалось ему с трудом, но голова не кружилась, температура не поднималась, и это укрепляло в мысли, что уже завтра он сможет пуститься на поиски Всеволода.
Когда прозвучал негромкий звонок в дверь, Тимофей уже сидел в комнате, слушая новости, которые взахлёб рассказывала тётя Сима.
– Ваше сиятельство, примите мои искренние приветствия, – надтреснуто прозвучал из коридора до боли знакомый голос, и в комнату вошёл грузный господин в коричневом пальто с барашковым воротником. Его грушевидный нос, покрасневший на морозе, в тепле постепенно приобретал желтоватый оттенок, поэтому казалось, что с приходом гостя в комнате меняется освещение.
– Аполлон Сидорович! – княгиня Ольга Александровна сделала шаг навстречу старому библиотекарю, много лет проработавшему у них в особняке, и замерла, вопросительно глядя на неожиданного визитёра. – Чем обязаны вашему посещению?
– Позвольте вашу ручку, – библиотекарь-гигант стянул запорошенную снегом шапку, отчего его лысина блеснула в огромном стенном зеркале с резной рамой, и припал к руке княгини.
– Я поспешил к вам с новостью. Уж не знаю, хорошая она для вас или плохая. В наше время это трудно предугадать.
Он сделал паузу, переводя смущённый взгляд с одного лица на другое и пожимая руки всем, сидящим в комнате.
– Не томите, – поторопила его Ольга Александровна.
– Ах да.
Аполлон Сидорович неловко потоптался, сопя опустился на гнутый стул, скрипнувший под его весом, и выпалил:
– Я только что имел счастье видеть его сиятельство князя Всеволода Андреевича.
– Жив? – вскрикнула Ольга Александровна и перекрестилась.
– Жив. И даже здоров, – подтвердил библиотекарь. – Только, уж извините, синяк под глазом.
– Жив наш Севушка, – эхом откликнулась тётя Сима и, подскочив к Тимофею, чмокнула его в нос, пребольно задев за плечо, – слышишь, Тимка?
– Жив… – Пётр Сергеевич отвернулся и стал смотреть в окно, чтобы жена не заметила его слёз.
Довольный произведённым эффектом, Аполлон Сидорович принял свободную позу и облегчённо вытер лысину дамским кружевным носовым платочком, понимающе обведя глазами убитое горем семейство:
– Его сиятельство в особняке князей Езерских. В вашем бывшем особняке, Ольга Александровна, – поправился он. – Возможно, вы не знаете, но сейчас там размещается Революционный военный совет, а подвал переоборудован под тюрьму. Туда князя и заключили господа социалисты. Такие, знаете, решительные товарищи в кожаных пальто и с револьверами на боку. В то время когда к подвалу привели Всеволода Андреевича, я получил приказ очистить библиотеку и экстренно паковал наиболее редкие книги, – он сделал паузу и обеспокоенно продолжил. – Надеюсь, вы понимаете, что я никак не мог бросить ценные экземпляры на произвол судьбы?
Аполлон Сидорович заволновался, покраснел и сжал кулачищи:
– Вы не представляете, на моих глазах, – он ткнул пальцем в переносицу, – революционные матросы разорвали на самокрутки прижизненное издание поэта Тредиаковского. Вообразите! Заворачивать вонючий табак-самосад в листы, помнящие прикосновения пальцев государыни Елизаветы Петровны! Лучше бы я ослеп!
Библиотекарь с силой обхватил голову руками, словно намереваясь раздавить её, как арбуз.
– Матросы не нашли ничего лучшего, как «утешить» меня, объяснив, что выбрали самую старую книгу. Им невдомёк, что именно старые книги и представляют наибольшую ценность. О времена! О нравы!
Ольга Александровна потеребила хранителя книг за плечо, требуя ответа:
– Аполлон Сидорович, вы говорили про князя.
– Ах да.