Жизнь как на ладони. Книга 2

– Про тётю Досю ни слуху ни духу. Да и откуда? Почтамт не работает. Но ты знаешь, предполагаю, что им с Прохором Игнатьевичем лучше, чем нам. В деревнях люди как жили, так и живут. Новая власть до них ещё не добралась, а в заморшанские леса и подавно. Голода там нет – у всех свои огороды, скотина, куры. Надобно быть совсем лентяем, чтоб в хлебородный год в деревне пухнуть от бескормицы.

– Пожалуй.

Тимофей поднялся и с благодарностью поклонился:

– Госпожа Евгения, не знаю, удастся ли ещё раз свидеться, но храни вас Господь во все дни.

– Прощай, Тимошка.

На улице его охватили мрак и омерзение. Кругом валялись пьяные, у Невы стреляли, а вдалеке раздавались слова коммунистического гимна: «Весь мир насилья мы разрушим».

«Разрушили, – сказал сам себе доктор Мокеев, – то ли ещё будет».

4

Тимофей шёл домой и думал, что власть, спаивающая детей, убивающая их родителей и разоряющая церкви, долго не продержится. Он миновал Казанский собор, высившийся посреди Невского проспекта чёрной громадой. Между колоннами собора был натянут транспарант с яркой надписью «Вся власть Советам!».

В последние дни горожане часто слышали этот лозунг, с энтузиазмом выкликаемый тысячами глоток. Первое время после революции он будоражил многие прогрессивные умы столичной интеллигенции, представители которой возбуждённо доказывали друг другу необходимость обновления государственного строя. В общественных собраниях и институтских залах ежедневно происходили многочисленные диспуты, где ораторы с пеной у рта вещали о том, какое блистательное будущее ожидает Россию после свержения самодержавия. Один новоявленный политик договорился до того, что посоветовал вместо опытных министров у руля империи поставить кухарок и именно им вверить судьбу нации! Но, похоже, умные люди в России уже начинают понимать всю опасность Октябрьского переворота.

Тимофей вспомнил, как вчера, проходя мимо особняка прима-балерины Матильды Кшесинской, на балконе он увидел плюгавого господинчика в расстёгнутом пальтишке с кепкой в руке, выступавшего перед восторженной толпой горожан. Со стороны казалось, что людская масса на небольшой круглой площади пузырится, как масло на сковороде: она то скапливалась вместе, то размыкалась в стороны, рассыпаясь на отдельные брызги, с тем чтобы снова соединиться в крике, подчиняясь руке вождя. Брызгая слюной и заметно картавя, оратор призывал народ к кровавому террору, обещая убийцам всякие блага в будущем обществе.

– Мы должны со всей беспощадностью, подобно сказочным богатырям, рубить головы гидре контрреволюции, расчищая дорогу к обществу равенства и братства! – звучало над площадью.

– Верно говорит товарищ, – поддержал оратора господин в котелке, по виду учитель. – Необходимо с кровью вырвать сердце у старого мира и изменить существующую форму правления по американскому образцу. Вы согласны, молодой человек? – требовательно спросил он Тимофея.

– Нет.

Раздвигая людское море, Тимофей пробрался к выходу, едва не сбив с ног пожилую усталую работницу с плетёной кошёлкой в руке.

– Извините.

Женщина молча подвинулась, недобро метнув взгляд на стоявших рядом мужчин в чёрных ватниках.

– Ишь, разорался, немецкий шпион. Пришлёпнуть бы его, как собачью вошь, да мараться не хочется, – негромко сказал своему товарищу пожилой рабочий с усами.

– Поди, прихлопни, – возразил другой, – его знаешь как охраняют, да и околпаченные людишки в клочки разорвут.

Он кивнул на возбуждённую толпу, время от времени выкрикивавшую: «Ура товарищу Ленину!», «Да здравствует мировая революция!»

– Фабрики – рабочим, земля – крестьянам, хлеб – голодным, мир – народам, власть – Советам, – войдя в раж, сулил народу господинчик на балконе, энергично рассекая рукой воздух.

– Слышишь, соловьём разливается, – мастеровой сурово покачал головой и дёрнул себя за седой ус, – а народишко слушает да радуется, надеется на лучшее, а того не понимает, что скоро вся Русь-матушка кровушкой умоется. Такие речи даже слушать грех.

Старый рабочий был прав. То, что сумел разобрать Тимофей, было чудовищно:

– Необходимо произвести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и буржуев; безжалостно расстреливая контрреволюционные элементы на месте, сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города.

Привстав на цыпочки, Тимофей поверх голов посмотрел на Ульянова-Ленина, топчущегося на балкончике, стараясь увидеть на его лице черты кровожадного монстра. Лицо как лицо. Невыразительное, помятое, очень подвижное, с рыжеватой трёпаной бородкой. Когда говорит, морщит лоб, к которому сбегает большая лысина. «Надо же, – удивился Тимофей, – оказывается, дьявол может принимать человеческое обличье».

В том, что человек на балконе является порождением сил зла, Тимофей не сомневался ни минуты. К счастью, там, на продуваемой балтийским ветром мостовой, он был не одинок в своём мнении. Кроме него и двух рабочих, ликование революционной толпы разделяли отнюдь не все. Несогласных было видно сразу. Они не кричали, не подпрыгивали в такт словам оратора, а скорбно перешёптывались между собой, силясь понять, в чём заключается власть над толпой этого ничем не примечательного вождя народных масс.

– Всё, что есть у буржуев, – награблено у трудового народа. Мы отнимем у них их богатства и отдадим их вам! – выкрикнул трибун.

– Тьфу… слушать тошно, – рабочий развернулся и раздражённо стал выбираться из толпы.

– И вы уходите, барин, поберегитесь, – предостерёг он Тимофея, видимо, почувствовав в нём такого же несогласного, – беда в нашем Отечестве. Ох, и беда.

«Беда, кругом беда», – хрустели шаги по заметённой снегом мостовой.

Каждый раз на подходе к дому сердце тревожно замирало: что с семьёй? Как родные пережили ещё один голодный и страшный день?

– Барин, барин, подь сюда, – донёсся шёпот из подворотни, и чья-то рука поманила Тимофея из-за обитой железом двери бывшей привратницкой.

Молодой человек заколебался. С одной стороны, раз люди зовут, то, может быть, нуждаются в помощи или совете, а с другой – по городу ходят упорные слухи о грабителях, заманивающих прохожих. Народ судачит, что каждое утро на Марсовом поле находят трупы раздетых и убитых.

– Не бойся, барин, – подхлестнул его тот же шёпоток, – дело скажу.

Тимофей окинул взглядом окрестность. Кругом не было ни души, в окнах дома – ни огонька. Как хорошо было раньше, до бунта: у входа во двор всегда стоял бессменный дворник в белом фартуке со свистком на шее. Чуть заметит непорядок – сразу в свисток, и через несколько минут со всех сторон, поправляя шашки на боку, к нему сбегутся городовые и околоточные. А нынче…

«Волков бояться – в лес не ходить», – Тимофей круто развернулся и шагнул в указанном направлении.

Его встретила давящая на уши тишина и сырое тепло застоявшегося воздуха.

– Сюда. Сюда.

Колеблющийся в отдалении огонёк лучинки говорил о том, что в подвале, заставленном лопатами и вениками, есть люди.

– Мир вам, – громко поздоровался Тимофей, вглядываясь в три неподвижно сидящие фигуры. Все молчали. Было слышно только свистящее дыхание одного из них. – Зачем звали?

Чтобы лучше видеть, Тимофей взял со стола горящую лучинку, воткнутую в пустую бутыль, и поднял повыше. Световой круг разошёлся по сторонам, осветив три пары блестящих глаз, сверкавших из намотанных на головах тряпок, и доктор понял, что перед ним дети.

«Похоже, мальчики, – определил он. – Хотя, кто его знает?»

– Дяденька барин, – сказал паренёк, сидевший в середине. – Я тебя давно приметил. Ты – доктор. Домой не ходи. Там красногвардейцы орудуют. Офицеров ищут.

«Сева!» – Тимофей почувствовал, как у него похолодели кончики пальцев. Он перехватил саквояж и рванулся к двери: бежать, спасти!

– Дяденька лекарь! – детский выкрик остановил его на полпути. – Погоди! Пропадёшь!

Тимофей оглянулся, с благодарностью махнул рукой и выскочил на обжигающий холод заледенелого двора-колодца.

Дом, где жили родители, стоял за перекрёстком. Его каменная громада встретила Тимофея полной темнотой. Огонь горел лишь в окнах Мокеевых. Это был плохой знак. Входная дверь, подпёртая сбитым на сторону ковриком тёти Симы, жалобно поскрипывала на сквозняке, приоткрывая тёмный вход в квартиру, охваченную напряжённой тишиной.

– Сева? Где Сева? – с порога выпалил Тимофей, предчувствуя, каков будет ответ.

– Увели Севу, – безжизненно выговорила Ольга Александровна, глядя на него сухими глазами. – Русские князья часто умирали на плахе.

– Нет! Сева не должен погибнуть! – выкрикнул Тимофей. – Я спасу его.