Оценить:
 Рейтинг: 0

Бессердечная

Год написания книги
2023
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– И спасибо ей за это, мамочка. Любовь беречь надо, а не разменивать на карьеру и сомнительные романы. Тем более, что и таланта у неё не было. Ты думаешь, Нина не чувствовала, что Тригорин и с ней живет и с Аркадиной? Наверняка знала.

– Милая, когда любишь, всё терпишь.

– Мама, ну какая любовь, когда тебя унижают? Из-за славы, возможно, терпят унижения, не знаю. Но это не главное в жизни. В жизни главное – любовь. Боги, как и люди, хотели любить и быть любимыми. А страдали сколько? Особенно, Афродита.

– Если бы в жизни была главное – любовь, то сколько бы семей не состоялось. А многие семьи разрушились бы. Нет, милая, любовь – это редкость, это – редкий дар. Если хочешь, любовь – это дар богов. В жизни свои законы, и не всегда в ней есть место для любви. Иногда она просто мешает. В жизни Нины именно любовь её и погубила.

– Не любовь её погубила, мама, а отсутствие таланта. Тригорин не бросил бы талантливую, успешную, молодую и влюблённую в него, актрису. Это бы льстило его самолюбию.

– Талант, любовь… Мила, речь сейчас не об этом. Ты с отцом говорила о том, как хочешь сыграть Заречную?

– Нет, мне страшно. А вдруг он не разрешит? Давай я на репетиции сыграю, как мы решили? Если папа не одобрит, сыграю на премьере тот образ, к которому все привыкли.

– Не мы решили. Это ты решила. Я против. Категорически. Ты знаешь, сколько гостей будет из Москвы? Подумай об отце. Он очень надеется, что его, наконец, заметят и пригласят на работу в Москву. Ты хочешь его подвести?

– Подвести не хочу. Хочу играть так, как чувствую, а не как надо. Мама, пожалуйста, просто поверь мне.

– Это большой риск для нас с тобой. Хотя… Что московские гости могут изменить в нашей жизни? Столько раз уже приезжали… И ничего. Всё по-старому.

– Я знаю, мама. Знаю, что и ты хочешь играть на московской сцене. И о кино мечтаешь. И я хочу учиться в Москве. И почему нас всех так манит эта Москва?

– Поймешь со временем. Ты же у меня умница. И красавица. Ну что ж, давай рискнём!

– А ты у меня самая лучшая мама на свете. Спасибо, что поддержала меня.

Вечером того же дня, когда произошёл этот разговор, позвонили из больницы и предложили Милочке лечь на операцию.

– Как всё не вовремя! До прогона две недели! Такие гости из Москвы приглашены! Досадно. Конечно, главное – здоровье Милочки. Если не сможет говорить после операции – заменим дублёршей. Правда, она не так хороша и молода. Но, что делать. Перенести не можем! Даже на неделю! Надеюсь, что хоть до премьеры начнёт говорить. Ах, как всё не вовремя. Как специально, – с горечью сказал Артур Вениаминович.

– Артур, я согласна – не вовремя. 15 лет ждали этого дня. Опять ждать? До осени? Летом не делают такие операции. Надо соглашаться. Тем более, что оперировать будет очень хороший врач. Самый лучший в городе.

– А у нас есть варианты?

Рано утром Лидия зашла в комнату дочери.

– Просыпайся, родная. Папа уже позавтракал и готов отвезти тебя в больницу. Я поехать с вами не могу, к сожалению. Мне надо бежать в театр. Не забудь, что завтракать тебе сегодня нельзя.

– Я помню, мамочка. А ты не забудь, пожалуйста: если придёт письмо от Афины, обязательно принеси мне его в больницу.

– Принесу, моя хорошая. Ты, главное, не волнуйся перед операцией. Это всё очень легко и быстро. Ты даже ничего не почувствуешь. А вечером я к тебе обязательно приду. У меня сегодня спектакля нет. Я свободна, как птица.

– Не буду волноваться, ты меня уговорила. Я из-за Афины больше переживаю. Три месяца писем нет. Может, что случилось?

– И об этом не думай. Ну, хотя бы сегодня. Что может случиться? Она еще не старая. И родственники рядом с ней. Всё хорошо с ней, золотко моё. Ты о себе подумай сегодня, ладно?

– Попробую. Не буду думать ни об операции, ни об Афине, ни о прогоне. Хотя, нет. О прогоне буду думать. Я заговорю. Я обещаю. Отцу не придётся искать мне замену.

– О, моя милая. По – моему, я тебя совсем не знаю. Где моя милая, нежная Принцесса? Давай, не будем загадывать. Мы, артисты, очень суеверны. Всё, дай я тебя поцелую, и побегу. Лидия поцеловала дочь, и, выйдя из комнаты, крикнула мужу, – Меня уже нет, я ушла.

Милочка приняла душ, оделась, захватила сумку с вещами, заранее приготовленную мамой, и вместе с отцом отправилась в больницу на операцию, которая должна была изменить в лучшую сторону, если не её жизнь, то, по крайней мере, её здоровье.

Милу положили в отдельную палату, как и подобает дочери главного режиссёра единственного в городе театра, и предупредили, что бы она ничего не пила и не ела.

– Как только врач освободится, я за Вами зайду, и вместе пройдем в операционную, – сказала медсестра и вышла из палаты.

Милочка осталась одна. Ужасно хотелось пить, чуть меньше – есть. Время тянулось медленно. К трём часам дня, когда за ней зашла медсестра, сил совсем не осталось, и она даже обрадовалась, что скоро всё закончится и этот ужасный день, наконец, пройдёт.

Она шла по коридору следом за медсестрой. Возле самой двери в операционную, Милочка увидела высокого юношу, который стоял у противоположной стены и смотрел на неё.

«Какие зелёные глаза. Удивительный цвет», – подумала девушка, – Никогда таких глаз не видела».

В операционной находились врач и анестезиолог.

– Ну, что, красавица, оперироваться будем? Или есть возражения? – спросил врач.

Милочка покачала головой.

– Отлично. Тогда в это креслице садитесь, и глазки свои прекрасные закрывайте. Вот и хорошо. Умница. Бояться не будем?

Милочка закрыла глаза, покачала головой, подтвердив, что бояться не будет и мысленно обратилась к богам Олимпа, как она часто это делала в трудные моменты: «Боги, помогите мне. Я такая трусиха. Дайте мне силы выдержать всё это достойно. Афиночка, милая, попроси за меня богов. Они к тебе ближе».

Операция началась. Мила молилась богам, как ей показалось, целую вечность.

– Можешь открывать глаза, красавица. Всё закончилось, – услышала она ласковый голос врача, – Хоть ты и трусиха, но держалась молодцом. Похвально, похвально. Неделю не разговаривать, сегодня ничего не пить, а с завтрашнего дня есть только мороженое. Маленькими глоточками. Всё, милая. Вставай потихонечку, сестра тебя доведёт до палаты.

«Спасибо, боги! Спасибо, Афиночка! Вы мне помогли!» Мила посмотрела на часы, висевшие в операционной. Прошло 15 минут с того момента, как она села в кресло. «Пятнадцать лет ожиданий и 15 минут страданий». Милочка хотела глотнуть, но вся вздрогнула от нестерпимой боли. Врач это заметил.

– Глотать, тоже, старайся реже. Ничего, завтра будет лучше. Потерпи немного. И сердце пойдёт на поправку, – успокоил её врач, – Иди, милая, отдыхай.

Медсестра довела Милу до палаты и помогла лечь в постель. Горло нестерпимо болело. От каждого глотка она вздрагивала и просыпалась. Уснула только под утро.

На следующий день, после обхода врача, в палату пришла мама.

– Это я, радость моя! Знаю, знаю, что говорить тебе нельзя. Врач сказал, что всё прошло просто замечательно, что ты у меня самая смелая девочка и что через неделю тебя выпишут, и ты сможешь говорить. Как ты себя чувствуешь, родная? Такие круги под глазами. Плохо спала, наверно? – Лидия подошла к дочери, обняла, поцеловала, и, ласково глядя на неё, произнесла, – Я тебя сейчас порадую: у меня для тебя сюрприз. Письмо из Греции. Вчера я приходила, но мне сказали, что ты спишь. А сегодня утром пришло письмо. Я его захватила и сразу к тебе. Возьми. Я не открывала. Я тебе мороженое принесла. Такое, как доктор сказал. Пломбир. Вечером папа зайдёт.

Милочка положила письмо на тумбочку и жестами показала маме, что ей нужен блокнот и ручка.

– Я поняла. Папе скажу, он принесёт. Как я не догадалась? Всё, милая. Я побежала в театр. Пока без тебя «Чайку» репетируем. Эта Аркадина у меня ничего, кроме негодования, не вызывает. Как можно так к сыну относиться, не понимаю. Я тебя люблю, моя милая. Выздоравливай быстрей и больше спи. Я ушла, меня уже нет. Вечером спектакль, так что, до завтра, – Лидия ещё раз поцеловала дочь и выбежала из палаты.

«Какая я счастливая! – подумала Мила, – Мама меня любит, и папа любит. И Афиночка, тоже, любит. И операция прошла хорошо. Осталось только сердце подлечить и, можно считать, что у меня всё прекрасно. В Ростов учиться поеду или в Москву. Лучше в Москву. В Щукинское. Если родители отпустят, конечно. А потом в Грецию – к Афине. И на прогоне я буду играть. Я заговорю, я знаю. Я успею. Мне боги помогут. Я знаю – боги хотят, чтобы я стала великой актрисой».

В душе было столько счастья, что лежать стало невозможно. Хотелось двигаться, танцевать, летать. Она вскочила с постели, надела халатик и, немного сполоснув лицо, взяла письмо и вышла в коридор. Вчера, когда её вели в операционную, она заметила небольшую застеклённую веранду, окружённую цветущими кустарниками. Именно там, среди этой красоты, ей захотелось прочесть письмо от Афины. «Афина, милая, как я по тебе скучаю!» – думала Мила, распечатывая конверт.

Она достала письмо. Почерк показался ей незнакомым. Сердце тревожно сжалось. Стала читать: «Дорогие Артур, Лидия и Людмила. С прискорбием сообщаем вам, что после продолжительной болезни…». На глазах выступили слёзы. Она перестала читать. «Нет, этого не может быть. После какой болезни? Продолжительной? Но Афина ничего не писала о болезни! Жалела меня. Милая Афина, ты меня любила, поэтому жалела. Афина, ты же не старая. Этого не может быть. Не дождалась. Милая, милая Афина. Как же так? Боги, где вы? Почему вы ей позволили умереть? Я так её люблю. Это не справедливо». Рыдания душили её. Плакать было больно, но не плакать она не могла. Так и стояла возле окна в полном одиночестве, забыв о нестерпимой боли, которую причиняло ей только что прооперированное горло. «Даже маме не могу позвонить. Говорить нельзя. Я, как Русалочка», – подумала Мила и услышала за спиной шаги. Девушка обернулась.

На веранду зашёл молодой человек, которого она видела вчера в коридоре. Остановился. Рукой показал на горло, как бы спрашивая: «Болит? И у меня тоже». От этого дружеского участия ей стало тяжелее и больнее на душе, слёзы полились ещё сильней. Она сделала шаг к выходу, чтобы уйти и не показывать никому своих страданий. Но в этот момент юноша сделал шаг к ней навстречу. Положил руки на её плечи, не дав Миле уйти, и посмотрел ей в глаза. «Что случилось?» – говорил его взгляд.

«Он тоже, как Русалочка, не может говорить», – подумала Мила. Ей вдруг стало жалко всех: и Афину, и Русалочку, и себя и даже этого незнакомого парня с зелёными глазами. А дальше произошло то, что обычно делал отец, когда хотел её успокоить: юноша обнял её и прижал к себе. Милочка, не сопротивляясь, положила ему голову на грудь.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 >>
На страницу:
3 из 8