Шторм

– Мальчишка. Помнишь? Белобрысый такой. Он не в курсе. Может… – Опять возникла пауза. – Я понял, – наконец, упавшим голосом добавил незнакомец. – Всех.

Разговор покатился дальше, стал стихать, и снова наступила тишина.

Николь почти решилась выбраться на палубу, под обстрел ветра и простора, когда неожиданно сбоку обнаружился коридор. Туда она и свернула, придерживая надорванный подол.

Сердце то замирало, то выдавало такую оглушительную серию залпов, что ломило виски. Где-то плеснуло, коротко взвыла сирена, заставив беглянку забыть об осторожности. Она буквально вывалилась на палубу, выходящую в открытое море. От соленого ветра, дохнувшего в лицо, ей в первую секунду стало так плохо, что она едва не потеряла сознание. Потом тошнота отступила.

С плеском поднимались волны, разбиваясь о борт яхты, где-то кричали, слышался смех. Николь, затравленно оглянувшись по сторонам, двинулась вдоль борта к корме. Там палуба подходила к самой воде, и можно было нырнуть в воду, не опасаясь громким плеском привлечь внимание.

Вязкий ком подступил к самому горлу, и девушка не удержалась. Она перегнулась через борт и ее стошнило. Хорошо еще, хватило сил отстраниться – у кормы, закинув канат на борт, качалась на волнах шлюпка.

Не думая ни о чем, без благодарности провидению за так счастливо подвернувший шанс, не моля господа о том, чтобы всё закончилось хорошо, не привлекая на свою сторону все известные добрые силы – Николь сняла с крюка узел, удерживающий шлюпку. Такие мелочи как обломанные до мяса ногти и пятна крови, которые она оставляла на стенках борта, не волновали ее. Она чувствовала лишь одно – еще пара минут и не силы – от них она вправе была ожидать большего, но сознание оставит ее. Царапая борт, скорее по наитию, чем четко видя цель, Николь шлепнулась в лодку, качнувшуюся под ее тяжестью.

Сюда не доходил свет, падающий с яхты. В полной темноте на ощупь отыскав весло, Николь попробовала опустить его на воду и это стало последним, что удержала ее память.

***

Ни слова, ни мысли – череда событий, брошенных в пучину бесчисленных повторов. Сознание, сотворенное из знакомых образов, укладывающихся в бесконечную цепочку существования. И все это, вместе взятое, нанизано на стержень, связующий реальность.

Голод.

Она была голодна.

Постоянно.

Всегда. Даже когда наступал кратковременный период насыщения.

Голод – бог, которому ежедневно приносилась жертва.

Цепь. Звенья которой начинались в прошлом и  состояли из двух понятных колец: сначала голод, потом еда. Желудок, набитый пищей, на время занимал то место, где обитал Голод.

И снова бесконечная гонка по кругу, из которой складывалось все. Существование делилось на две ипостаси. И конец одной означал начало следующей. Голод и еда – морская змея, кусающая себя за хвост.

Так было всегда.

Тем непостижимей вдруг стал клин, вспоровший ткань привычного бытия.

Она не помнила боли. Лишь ее отголосок тянул веко и ноздревое отверстие, затрудняя обзор слева. И запах жертвы, внезапно оказавшей сопротивление, тесно переплетался со вкусом ее собственной крови.

Расстояние не имело значение. Она чуяла его постоянно – за многие тонны воды, отделяющие их друг от друга. Пристегнутая к строптивой пище ненавистью…

Или, скорее, нежеланием так принимать свое существование, где жертва могла в ответ открыть пасть, полную острых зубов.

Он был рядом – то ближе, то дальше. Чаще, он источал флюиды охотника, делившего с ней одно водное пространство.

Иногда он казался беспомощным и уязвимым.

И очень редко – она знала точно – один бросок, одна атака и кровь врага зальет желудок, задобрив не признающего компромиссов бога.

Скользя у самой поверхности, она не торопилась, ловя спиной свет. И пусть ускользающая добыча теперь летела во мрак, почти уподобляясь той, у которой не было соперников.

Ее бог мог подождать.

Некоторое время.

***

Финт крался, прижимаясь к палубной надстройке. Пот разъедал глаза. Кто бы мог подумать, что на затрапезной трехмачтовой шхуне окажут такое отчаянное сопротивление, разбавленное щедрой порцией замшелого патриотизма?

"Врагу не сдается наш гордый «Варяг», – почти громыхало у Финта в ушах. И ассоциации были прямолинейны. Именно так и назывался парусник.

Перед началом рукопашной схватки, подогретой проверенным веками призывом «На абордаж!», Хасар предлагал капитану сдаться. Чем руководствовался старый морской волчара по прозвищу Балтиец, бросивший своих людей на смерть, осталось неизвестным. Тем, кому повезет остаться в живых, Хасар быстро развяжет язык. Хотя… такой оборот Финт вряд ли сподобился бы назвать везением.

Ближе к корме шхуны, Финт осторожно высунулся из укрытия и тут же был наказан: выкатившийся на палубу огромный мужик в тельняшке не стал подниматься. Он выстрелил с колена. Пуля просвистела настолько близко, что Финт почувствовал, как ему ветром обдало  висок.

Видимо, его все же задело – мысль пришла ему в голову позже, когда он провел рукой по уху и  с досадой осознал, что течет кровь. А в тот момент он ни о чем не думал. Ссутулившись, втянув голову в плечи, он выстрелил в ответ, лишь чудом вклинившись в паузу между двумя выстрелами моряка в тельняшке.

Вторая пуля просвистела, но, посланная уже рукой мертвеца, потерялась в небе. У хозяина допотопного Макарова не осталось времени на то, чтобы исправить неудачу – так и не поднявшись, он рухнул на палубу. Теперь его вряд ли опознала бы и мать родная – черное отверстие зияло на переносице, соединяя два близко посаженных глаза в одно целое.

Финт пригнулся, короткой перебежкой добрался до кормы и присел за спасательной шлюпкой. И только тогда почуял влагу, текущую за шиворот. Он машинально коснулся шеи и с досадой вытер руку о штаны. Жгло ухо, опаленное огнем. Что там от него осталось, Финт проверять не стал.

– Достал все-таки, козел, – процедил он сквозь зубы.

Возобновилась стихшая, было, стрельба. Команда сопротивлялась, не в силах принять поражение.

«Пусть скажут спасибо Балтийцу, – зло подумал Финт. – Можно было обойтись малой кровью».

Так он думал. Но верил себе лишь наполовину. Хасар – непредсказуем. Он мог порезать на куски человека, не способного оказать сопротивление. И, в то же время, отпустить опасного ублюдка, для которого месть станет главной целью.

«Жизнь – щекотка для нервов, – повторял потомок Чингисхана. – И чем больше она хочет причинить мне вреда, тем громче я смеюсь».

Бой то стихал, то разгорался с новой силой. Кто-то отчаянно матерился. Хотя в крике «возьмите-меня-суки» уже сквозила обреченность. Свистели пули. Кренилось судно, поддаваясь порывам ветра.

Финт остановился возле трапа, ведущего в трюм, и стал осторожно спускаться. Ветер стих, звуки отдалились. Финт оказался не готов к тишине, словно забившей его многострадальные уши ватой.

Ощупывая пространство перед собой вороненым стволом пистолета, Финт двинулся к машинному отделению. Откуда-то сбоку, слева падал свет. Еле слышно скрипело дерево, чутко реагируя на шаги непрошеного гостя. Тот шел, не обращая внимания на то, что кровь, текущая из раны, заливает ему спину.

У первой же двери Финт остановился в нерешительности. Конечно, ему пригодился бы напарник, но… Кегля был мертв. Он одним из первых взобрался на палубу, одержимый желанием выслужиться перед Хасаром, и сразу же получил пулю в грудь, опрокинувшую его в пенный прибой, зажатый как в тиски между двумя бортами судов.

В ту секунду, когда Финт приготовился распахнуть дверь ногой, та открылась сама. Одновременно, не соображая, что делает, он нажал на спусковой крючок, посылая пулю в темное пространство. Но тот, кто вывалился ему под ноги, оказался умнее. Сбитый с ног, Финт упал на спину, головой приложившись о ступеньку трапа. Он успел приподняться, когда сильный удар ногой по руке, заставил его выпустить оружие. Пистолет отлетел к стене, проехался по коридору.

Финт не видел лица противника, не пытался оценить его боевые качества – в отставленной в сторону руке, поймав на долю секунды пятно света, блеснуло стальное лезвие.

По-прежнему не поднимаясь, Финт ударил ногой, метя нападавшему по руке. Тот отпрянул – и короткой передышки хватило на то, чтобы привстать. Белобрысый парень, хлипкий на вид, пригнулся, пырнув ножом пространство перед собой. Финт увернулся в сторону, чудом избежав удара в плечо. И тут же, не давая возможности противнику собраться, он махнул рукой, принимая лезвие на сгиб руки. Превозмогая боль, резанувшую по предплечью, он поднялся, выламывая холодное оружие, засевшее в его теле. Финт видел, как растерялся паренек, не ожидавший такого поворота, как искреннее удивление мелькнуло в светлых глазах, как приоткрылся рот, пытаясь вытолкнуть ругательства. На Финта? На судьбу? На предавшую его удачу?

Неизвестно.

Они оказались лицом к лицу и на долгий, растянутый в бесконечность миг, Финт успокоился. Потому что отчетливо осознал  то, что будет дальше. Парень выдернул, наконец, нож и попытался ударить соперника  в грудь. Но для него уже все было кончено.