Я сердца дверцу приоткрыла. История моей жизни и очень правдивые рассказы

Идешь, старясь не наступить на них, особенно на здоровенных и хрустящих. Потом осматриваешь унитаз – не притаился ли там рыжий противник? Если все нормально, то повезло. А если на ободке зашевелились усы, снимаешь с одной ноги тапок и балансируя на второй, настойчиво сгоняешь насекомое. В общем, процесс хождения в ночной туалет становился сродни вхождению в комнату страха.

Зато по окончании дела, вдыхаешь полной грудью от облегчения не только в теле, но и в душе.

Чем могут навредить тараканы?

Физически, ничем, наверное.

Но морально кровушки моей они попили изрядно.

Лечение в больнице заключалось в откачивании жидкости из суставов и введении стероидов. Иногда назначали массаж и физиотерапию, если позволяли анализы. Вот и все.

А еще я постоянно должна была принимать иммунодепрессанты, чтоб болезнь не прогрессировала. Принимаю их и по сей день. Просто с годами они стали более мощными. А иммунитет мой становится все слабее.

ДЕВОЧКИ

А еще с воспоминаниями о Морозовской больнице ярко всплывают две судьбы – Наташи Фроловой и щупленькой девочки, имени которой я не запомнила.

Наташа жила в детском доме, и с невероятной регулярностью попадала в Морозовскую больницу.

Выразится точнее, она жила в Морозовской больнице и иногда ее забирали обратно в детдом. Дело в том, что у Наташи была сильная астма, она задыхалась от приступов, а в интернате никому не было дела до ее здоровья, и руководство быстренько отправляло ее на «скорой» на лечение.

В стационаре приступ снимали, и у Наташки начиналась светлая полоса жизни. Ведь в отделении дети домашние, им родители передачи приносят, а для голодного интернатского ребенка еда – это главное! Да ещё вне стен детдома!

Наташа явно была ребенком пьющих родителей.

Это было «написано» на ее лице.

А по фигуре Наташа напоминала гориллу.

Вся измазанная зелёнкой, с расчесанными болячками на коже, в одних колготках, с чёлкой, явно остриженной в больнице или детдоме, Наташа производила весьма неблагоприятное или даже ужасающее впечатление.

Говорила она громко, с хрипотцой, а смеялась… Короче копия актера Леонова в фильме «Джентльмены удачи», когда он в камере говорит – «пасть порву, моргалы выколю». Только девочка…

Конечно, свирепела Наташа, если только её разозлить. А разозлить ее было не сложно: не поделись передачей или скажи ей что-нибудь типа «детдомовская» и у Наташи глаза кровью наливаются. И ударить, и толкнуть могла, и за волосы оттаскать.

Зато относись к Наташе хорошо, уважительно, угощай почаще, и Наташа будет смеяться радушно громко, а без того маленькие глазки на ее лице превратятся в малюсенькие щелочки.

Медсестры Наташу знали и понимали, что спящего зверя лучше не будить. Поэтому это был единственный ребенок в отделении, которому позволяли спать днём, когда все дети даже сидеть на своих кроватках не могли. И не спать ночью. Ночью Наташа ходила на «дело».

Если чувствовала, что где-то едят, но без нее, тут же навостряла лыжи.

А где могли есть после отбоя?

Конечно, медперсонал в столовой.

И Наташа, грохоча тапками по длинному больничному коридору, с гулом, издаваемым хриплыми бронхами, мчалась туда на запах, чтоб ее покормили.

У меня не было брезгливости или неприятного отношения к Наташе. Мне ее было жалко.

В этом, конечно, заслуга моей мамы. Она обнимала, помогала, кормила всех детишек, которые оказывались рядом. Когда я была дошкольницей, я даже ревновала маму к другим детям. Но повзрослев, я поняла, что мамы не хватает не только мне, но и всем ребятам. И даже, если это «моя мама» её душевное тепло может помочь другим детям пережить разлуку с родителями.

Наташу мама тоже жалела. Но виду не показывала. Разговаривала с ней, как с любыми другими детьми, угощала тем, что приносила из дома.

Натаха пыталась (и зачастую очень успешно) отобрать у меня блокнот, календарь или новую ручку. Демонстративно показывая, что сейчас унесет добычу к себе в палату. Но я не отнимала, и, уж, тем более не гонялась за ней. Наташа почти на голову выше, а сильнее… Слава Богу, испытать не пришлось, насколько Наташа сильнее. С одобрительного кивка мамы я отдавала девочке все, что той приглянется.

И однажды. Однажды мы вновь пересеклись в больнице. Наташа уже лежала там, а я только обосновывалась на новом месте. Как вдруг Наташа принесла ко мне свои ценности: несколько календарей и блокнот. Где уж она этим разжилась, я не знаю. Но довольное лицо Наташи всем видом выражало гордость за своё имущество. Мои глаза тоже загорелись. Календари были какие-то не наши, не из киосков. Я даже чуточку, самую малость, позавидовала Наташе. Видимо, на это и было рассчитано.

А дальше, дальше был аттракцион невиданной щедрости. Наташа предложила мне выбрать календарик. И подарила! Мне! Свой! Календарик!

Не знаю, дарила ли Наташа за свою жизнь ещё когда-нибудь что-нибудь кому-то. Возможно, и нет. Оттого подарок этот вдвойне ценен.

Наташеньки не стало…

Наверное, ее жизнь оборвалась до 12 лет.

То ли не успели реанимировать, то ли ещё что.

Но приехав в отделение в очередной раз, я почувствовала какую-то не присущую этому месту тишину.

Прошло уже около 35 лет. Но я вспоминаю о ней очень тепло.

Не знаю, есть ли в этом мире ещё люди, которые помнят о Наташе Фроловой. Но я помню.

И календарик где-то лежит.

А девочка, чье имя мне не запомнилось, лежала в палате интенсивной терапии. С мамой. Они были явно иногородними.

У нее была высокая и широкая кровать, сейчас такие ставят в реанимации. Похоже, на этой кровати они с мамой спали вдвоем.

В палату часто заносили капельницы и дверь почти всегда была закрыта.

Но как-то вечером, я заметила, что дверь палаты открыта и там горит яркий свет.

Любопытство взяло своё. Я подошла ближе. И тут мама девочки (я видела ее в коридоре не один раз) пригласила меня войти.

Я с радостью согласилась. Ведь находиться целый месяц только в своей палате, без друзей и прогулок тяжеловато любому.

В таких палатах я еще не была. Яркий белый свет, небольшое помещение и огромная кровать, казалось, занимала всю палату. Шкафчик, тумбочка, стульчик, вот и вся обстановка. На кровати сидела щупленькая девочка, как выяснилось впоследствии, вполне общительная и веселая, младше меня приблизительно на год.

Ее мама подсадила меня на высокую кровать. Матрас на ней оказался очень удобный, гладкий, а не как в наших палатах из комков сбившейся ваты. И мы с приветливой девочкой около часа играли вместе.

Потом принесли капельницу, мне пришлось покинуть палату. Но я была очень довольна новой знакомой и интересно проведенным временем.

На следующий вечер палата была закрыта. По хмурому взгляду медсестры я поняла, что игр сегодня не будет.

Ну а ещё через день или два детей загнали по палатам (это обычная практика), а высокий мужчина спешно вынес из палаты тело ребенка, укрытое одеялом. Даже не помню, как я смогла это узреть. Но я все поняла. Моей новой подружки не стало. Палата теперь была всегда открыта.

Очень хотела написать эту главу.