Санный след

Через несколько минут коляска свернула на широкий проспект, идущий к реке. И вот она – Павловская площадь, яркая, шумная, многолюдная! В одном ее конце растянут шатер шапито, в другом – качели-карусели. Но главное – это сама ярмарка: лавочки, палатки, импровизированные кофейни, где и чай, и кофе, и блинчики, и горячие колбаски, и пиво с рыбой, и… всего не перепробовать!

Дети тянули то в одну сторону, то в другую. Их щеки уже лоснились от масленых блинов, а пальцы слипались от сладких леденцов. Катюша прижимала к груди нарядную куколку с фарфоровым личиком и закрывающимися глазками, Саша все время дул в глиняную свистульку. Митя уже дважды относил полные корзинки покупок к поджидающей в переулке пролетке. Уже накатались на каруселях и насмотрелись на медведя-танцора и смешную обезьянку. Оставалось цирковое представление: у распахнутого полога шапито играли трубы и ловкие акробаты, выделывая пируэты, зазывали публику. И тут Викентий Павлович вновь увидел Хорька.

Заложив руки в карманы распахнутого пальто, тот вольготно двигался сквозь толпу. На физиономии у него было написано беспечное и самодовольное выражение. Петрусенко сразу же уловил какую-то целенаправленность в движениях маленького человечка. И хотя Хорек приостановился у пивного прилавка, взял пенную кружку и тарелочку с дымящимися колбасками, ощущение целенаправленности не исчезло.

– Люся, – он тронул жену за локоть, – иди с ребятами в цирк, а я задержусь. Не беспокойся, до начала представления я вас найду, присоединюсь к вам.

Молодая женщина быстро огляделась. Она хорошо знала характер мужа, знала, как он увлечен работой. Сразу поняла: что-то его насторожило. Но не смогла выделить из разномастной толпы обычного с виду человека, пьющего пиво.

– Это не опасно, Викеша? – спросила она.

Он весело чмокнул ее в висок.

– Все-то ты понимаешь! Нет, так… мелочь. Идите.

Слежку сыщик Петрусенко всегда вел виртуозно. Так что когда Хорек двинулся дальше, в сторону Подола, беспечность так и не покинула его. Следом за ним Петрусенко вышел к Сенной улице и свернул в Подольский переулок. А там Хорек зашел в парадный вход уютного двухэтажного дома. Последний раз, прежде чем шагнуть в дверь, украдкой огляделся вокруг. За все время пути он это делал уже не раз – ловко и незаметно. Но не для Петрусенко. А сыщик, заметив такую предосторожность, радовался: есть, видимо, у Хорька причины таиться.

Викентий Павлович отлично знал этот околоток. И дом, куда вошел Хорек, был ему известен – скромная приличная гостиница. Выждав время, он и сам заглянул туда. Спросил служащего у стойки:

– Намедни должен был поселиться у вас мой деловой партнер, господин Хорин? Какой номер он занимает?

И услышал то, что и ожидал:

– Такой господин у нас не проживает.

Развел руками.

– Наверное, еще не приехал. Наведаюсь попозже…

Как и обещал, успел как раз к началу циркового представления. Быстро нашел взглядом в третьем ряду своих, весело помахал рукой и стал пробираться к ним.

Викентий Павлович Петрусенко и у коллег, и в самых высоких кругах Департамента полиции пользовался славой талантливого и удачливого сыщика. Ему было тридцать шесть лет, но уже два года он исправлял должность следователя по особо опасным преступлениям. Не раз начальство из столицы вызывало для помощи в разгадке сложных дел. «У Петрусенко невероятный дар проницательности!» – сколько раз слышал он подобные восклицания. Слегка улыбался, щуря глаза, но не опровергал. Он-то знал: корень проницательности – в фактах и умении эти факты не пропустить. Даже самые, казалось бы, ничтожные и ненужные. Вот как в тот ярмарочный день. Ну что с того, что прогуливался взломщик сейфов Хорин по ступенькам банка? С того, что поселился в гостинице под чужим именем? Ведь ничего не произошло ни в тот день, ни в последующую неделю – Петрусенко методично проверял сводки происшествий день за днем. Но когда в конце декабря, в пять часов утра, городовой позвонил в дверной колокольчик и сообщил, что ночью ограбили Торговый банк, Викентий знал, что делать. Быстро одевшись и прыгнув в коляску, он в несколько минут домчался по заметенной снегом и освещенной фонарями улице в полицейское управление. Там ему сказали, что банк ограбили час, от силы полтора тому назад. Сторожа связали и заперли в темном кабинете. Все сторожевые и сигнальные системы оказались умело отключены. Однако через некоторое время пленник сумел ослабить веревки, вытащил кляп изо рта и стал кричать в окно. Когда подоспевшие полицейские освободили его и вбежали в главное хранилище, они там уже никого не застали. У большого сейфа, на полу, на замшевом коврике, лежали аккуратно разложенные замысловатые инструменты – буравчики, отмычки, сверла. У грабителей, видимо, не было времени собрать их и унести. Однако сейф был взломан: вокруг замка проделаны полукругом дырочки, дверца распахнута. Исчезли золото, ценные бумаги на крупную сумму.

Петрусенко не стал терять время. С бригадой полицейских, на трех колясках, он помчался через Николаевскую площадь, через Павловскую на Сенную улицу, в Подольский переулок к знакомой гостинице. Хорька и его подельщиков взяли с поличным – со всем награбленным, разложенным прямо на столе и кровати. Взломщики были ошеломлены молниеносным появлением следователя и полиции. В городском управлении и столичном Департаменте полиции вновь заговорили о необыкновенной проницательности следователя Петрусенко. И только Люся проявила еще большую проницательность:

– Признайся, Викеша, это та ярмарочная прогулка тебе помогла? Ты ведь тогда кого-то выслеживал?

Днем Людмилу навестили подруги – жены влиятельных в городе людей, все восхищались талантом ее мужа.

– Только и разговоров, как ты, ни секунды не задумываясь, помчался прямо в логово бандитов! Вот я и вспомнила. Верно догадалась?

– Верно, верно! Но никому об этом не рассказывай. Если узнают, что ты видишь меня насквозь, моя репутация пострадает!

На первом же допросе Хорек, ошарашенный стремительным арестом, рассказал все как на духу и о подготовке, и о самом ограблении. Под конец, немного придя в себя, нашел даже силы пошутить:

– Не все же вам в дураках ходить, господин Петрусенко. Так уж и быть, на этот раз мой черед.

– Значит, квиты, – пожал плечами Викентий Павлович. – Errare humanum est. Человеку свойственно заблуждаться. И мне, и тебе. Но ты, Хорек, после того раза небось в театре и не был? Все ограбление готовил?

– Как же не был! – обиделся Хорек. – Был! «Сватанье» смотрел, как вы посоветовали. Насмеялся! Это же про нашу Гончаровку, про родную!

– Вот и хорошо, что насмеялся: на несколько лет вперед хватит.

– Да уж, – загрустил грабитель. – Теперь в театр не скоро попаду… Но жизнь, господин Петрусенко, она ведь тоже театр. А мы все в ней артисты.

– Ого! – Петрусенко искренне восхитился. – Как на тебя Мельпомена подействовала! Да ты просто философом стал, Хорек!

Хорек захихикал, довольный.

– Да это не я, а английский драматург Шекспир придумал. Хорошо придумал! А мне та дамочка сказала.

– Из-за которой ты в театр и попал? – догадался следователь.

– Точно! Дамочка из Саратова.

Викентий Павлович вновь подумал: интересная история с этим театром, необычная. Впрочем, его это никак не касалась – дамочка-театралка какая-то, далекий город Саратов… Но буквально через несколько дней он вдруг вновь услыхал про этот город. И теперь уже дело касалось его напрямую.

Из столицы пришла депеша: его поздравили с поимкой шайки грабителей и предписывали срочно прибыть в Департамент полиции. Там сам генерал-губернатор предложил Викентию Павловичу выехать в Саратов, оказать содействие местной полиции – поймать убийцу-маньяка. Конечно, Петрусенко об этом деле слышал: газеты живо описывали жуткие подробности кровавых расправ. Но обер-полицмейстер рассказал ему о других, неизвестных журналистам подробностях.

– Возвращайтесь домой, – сказал он ему дружески после того, как они покончили с делами. – Встречайте Рождество с семейством. Но после, не мешкая, выезжайте в Саратов. Народ там уже от страха сам не свой. – И добавил, пожимая на прощание руку: – Вы талантливый сыщик. Очень на вас надеюсь.

10

В одном из глухих закоулков в окрестностях порта, среди заброшенных сараев и полупустых складов торчал старый барк. Он держался на плаву, причаленный у прогнившей, заливаемой водой маленькой верфи, и казался таким же заброшенным. Железо проржавело, голые мачты обвалились, ступеньки, ведущие с палубы вниз, поломались. Судно казалось жалким, заброшенным. И все же люди на нем были.

Разболтанные ступеньки вели в пустой трюм. Там в самом углу, в стене была совершенно незаметная дверь, за ней – вместительная каюта, неожиданно удобная, обставленная мебелью. В одной ее части, за ширмой, стояли на полках, лежали в тюках и ящиках кипы вещей. В другой – на диване и в кресле – сидели и разговаривали двое мужчин. Сидевший в кресле курил тоненькую папироску, другой, развалясь на диване, жевал пирог с мясом, время от времени запивая пивом.

– Так чего ты хочешь от меня, Лыч? – спросил первый, выпуская в потолок колечки дыма.

Второй дотянулся до низкого столика, бухнул на него пустую кружку, шумно сглотнул последний кусок.

– Не все ж твоих баб драть! Постарайся один разок и для меня, уговори жучку!

– Чего ты жабрами пыхтишь? Разве я от дела когда отказывался? За милую душу! А… – говоривший насмешливо вздернул бровь, – разве мои кошечки тебе не сладкими показались?

– Хватит мне зубы-то заговаривать, девка эта мне еще с прошлого рынка глянулась.

– А, значит, и у тебя в груди тоже что-то колотится?

– Э, Гусар, ты из меня валета не лепи! – Лыч толстенными пальцами ловко выхватил папироску прямо изо рта собеседника. – И сам не гони дуру! Девка здорова – не обхватишь! Да только я к ней не подступлюсь – с моей мордой. Она и прошлый раз не с кем попало пошла, выбирала.

– Ладно, ладно, не серчай. – Гусар легко поднялся, достал из шкафа красивую винную бутылку. – Налить? Ну как хочешь. Я, знаешь ли, отвык от водки… А ты точно знаешь, будет твоя красавица сегодня на привозе?

– Будет! Слыхал еще в прошлое воскресенье, говорила, что рыба, мол, хорошо идет, косяками, с полмесяца еще так будет. Привезет продавать, куда денется!

Оба замолчали ненадолго, смакуя каждый свое питье. Лыч – тяжелый, с хриплым дыханием, бычьей шеей и изуродованным лицом. И Гусар – стройный, легкий в движениях, красивый.

Вскоре после полудня оба покинули убежище. С большими предосторожностями выдвинули с одной стороны барка приставную лестницу, потом Лыч спрятал ее среди хлама в ближайшем сарае. Утром было промозгло и туманно. Теперь туман разошелся, но холодная осенняя сырость осталась. Правда, иногда сквозь тучи пробивалось солнце, но так ненадолго, что ему не успевали порадоваться. Сараи и склады незаметно перешли в убогий поселок, подельщики шагали по грязным деревянным настилам, тихо продолжая разговор – людей навстречу почти не попадалось.