Последний отзыв
Да, первый рассказ из сборника, что я успела прочитать, что надо! И написано хорошо, и содержание необычное, но жизненное. Очень понравилось, хотя там...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Общепит. Микоян и советская кухня
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Я решил обратиться к Вам, как к единственной и последней защите, чтобы получить справедливое удовлетворение за свою безграничную преданность правде…
В настоящее время работаю я заместителем начальника Узбеквино, входящего теперь в систему Наркомпищепрома Узбекистана.
Мой домашний адрес: г. Ташкент, Пушкинская 14, кв. 2
Березин Владимир Кузьмич.
25 марта 1936 г.»
Березин, отправивший на смерть десятерых и посадивший 35 человек, видимо, гордится этим. И тут же – едва ли не гоголевский кусок о «маленьком человеке». И надежда, что его время еще придет…
Видимо, Березин осознает себя наследником русской литературной традиции – маленький человек, как его учили в школе, – это обиженное, бесправное существо. Самсон Вырин и Акакий Акакиевич, Макар
Девушкин и Мармеладов традиционно вызывают у нас жалость и симпатию… Но XX век поднял маленького человека на невиданную высоту. Власть уже не может без него обойтись. Выделяясь среди миллионов себе подобных и не становясь при этом более значительной личностью, он начинает распоряжаться судьбами других. Советская история выдвигает собственных персонажей – классическим маленьким человеком был Ежов, волею Сталина превратившийся из мелкого милицейского начальника во всемогущего и страшного наркома внутренних дел, а потом, когда массовые чистки были закончены, сам отданный на растерзание репрессивной машине, с иронической формулировкой «за уничтожение кадров».
Леонид Зорин пишет в книге «Зеленые тетради»: «Никто не думал, что Акакий Акакиевич в другое время в другой стране вдруг окажется Шикльгрубером и придется платить ему страшную цену за украденную шинель. Чертов маленький человек! Когда же поймут, как он может быть страшен?!»
К чести Микояна, он не дал никакого хода письму Березина – просто «замотал». Однако сколько таких же писем нашли поддержку у вышестоящего начальства? Ведь для того чтобы отказать в подобной просьбе, тоже требовалось немалое мужество. Тот, кто не проявлял должной настойчивости в борьбе с «врагами народа», сам мог оказаться в их числе.
Письмо Березина могло бы показаться наивным и даже комичным, если бы речь не шла о жизни и смерти людей. Впрочем, террор – это не просто политика, внушающая ужас, система, основанная на страхе, когда люди, находящиеся у власти, и исполнители приказов сами запуганы, быть может, не меньше своих жертв. Это ситуация, в которой все боятся друг друга и многие жестокие решения предопределены именно этим страхом. Надо нанести удар первым, надо действовать, чтобы самому не оказаться жертвой.
Положение Микояна давало ему некоторую защищенность, определенный уровень уверенности в себе, что делало его человеком для того времени почти исключительным. Эта «защищенность» распространялась и на его ближайшее окружение, но она отнюдь не была безусловной и гарантированной. На стол Микояну ложится множество писем от самых разных людей с просьбами о помощи. Но это уже не наивные писания профессора Карлсона. Кого-то уволили, кого-то выселили, студентку, отец которой арестован, хотят отчислить из института. Директора крупного предприятия хотят снять, поскольку «доказаны подозрительные связи его сына с заграницей». Микоян просит разобраться, но часто получает открытки стандартного содержания: «…такой-то арестован органами НКВД». И здесь уже ничего сделать нельзя.
Впрочем, пока человек на свободе, ему еще можно как-то помочь.
«Мурманск, ул. Сталина. Д. 38, кв. 34. Выселение из квартиры отменить. Выдать 2500 рублей пособие.
А. Микоян».
«Ростов-на-Дону, обком партии, Евдокимову. Прошу оставить работе отделении пищевой индустрии бывшего директора Азовского рыбного завода Скляренко.
А. Микоян».
Драматично разворачиваются события в Виннице, там, откуда Ронжин посылал отчаянные телеграммы Микояну, а затем слег. В ноябре 1937 года некоего Боряка, главного инженера Угроедского сахарного завода, сняли с работы. Микоян опять просит разобраться и получает ответ от старшего инспектора по кадрам Борейко: «Сообщаю, что последний арестован органами НКВД». Причем Ронжин заступился за Боряка. Теперь тучи сгустились над Ронжиным, которого требуют «привлечь к строгой ответственности».
Всплыл и крымский Дуче, в свое время третировавший директора Феодосийского консервного завода Каштули. На этот раз бочку катят на него. Теперь он и подхалим, и вредитель. Любопытно, что телега на Дуче адресована сразу «1. Прокурору СССР тов. Вышинскому; 2. Симферопольскому горкому ВКП(б); «Крымскому обкому ВКП(б); 4. ЦК ВКП(б); 5. Редакции газеты “Правда”».
На этом фоне редкими светлыми пятнами выглядят такие послания наркому:
«Товарищ Микоян, примите сердечную благодарность от 80-летней старухи за ваше распоряжение о приготовлении такого прекрасного вкусного плавленного сыра, киселя и корнфлекса, эти три питательных блюда заменяют мне самый вкусный обед, и когда я их ем, всегда в душе благодарю Вас и желаю Вам всего доброго.
Глубокоуважающая Вас Маргарита Борженская».
Написано изящным почерком, фиолетовыми чернилами на карточке Carte Postale, оставшейся, возможно, от каких-то прежних времен.
Почти у всех материалов, датированных 1937 годом, настроение зловещее. И оно присутствует не только в письмах, где непосредственно затрагивается тема террора, но и вообще во всей корреспонденции. Если начало 30-х еще полно наивного оптимизма, то здесь интонация меняется.
Люди пишут письма, испытывая ОЧЕНЬ СИЛЬНЫЕ ЧУВСТВА, – в жалобах какого-нибудь незаслуженно обиженного инженера порой звучат шекспировские ноты. Это – отрывки из писем разных людей, но все они пылают болью и страстью.
«…мое дело бесконечное, тяжелое, я удачная жертва Владова. Он своими действиями, не человеческими отношениями доводил и доводит меня до сумасшествия. Он незаметно со стороны, тихо, но планомерно травил, питал и питает не человеческую антипатию, беспричинную антипатию, применяет всевозможные способы изжития, всевозможные способы, приводящие к опазориванию, насмешке и величайшей низости…»
«…не всегда сильный побеждает слабого, как было когда-то, а в нашей свободной цветущей стране справедливость восторжествует и лишний раз докажет, что надо смело бороться, вскрывая малейшие гнойники, малейшие пролазки классового врага народа…»
«И вот, в результате – замкнутый круг своих людей! Попробуйте бороться! Один в поле не воин, а поддержки “бунтовщику” не будет… осенью 1936 года я ушел из сахаропромышленности, ушел с кличкой Дон-Кихота, чудака и неудачника… Я никому не могу объяснить, как могло случиться, что человека, являющегося автором ряда изобретений и научных открытий, просто взяли и вышвырнули из промышленности, наплевав на все его открытия! Но и искать работы – это значит признать незыблемость той Фамусов ской круговой поруки, которая душит промышленность».
«…Я стою на краю льдины, она плывет все далее. Бури жизненного моря толкают эту льдину вперед, и скоро наступит время, когда я оборвусь безвозвратно в пропасть. Какие же у меня такие не простимые поступки перед нашей великой коммунистической стальной партией, а она таки стальная, что я никак со своей жизненной льдиной не могу приплыть к радостному берегу, от которого за год отплыл далеко. Неужели злой ветер обратным не будет? Мне… утопающему – никто руки не подаст!? Так издевательски – напрасно наказанный… Не дал стране родной труда – плодов!… Придется мне пропасть?!»
Здесь уже не только «маленький человек», но и ноты трагического героя.
За всеми этими страстями как-то забывается тема собственно пищевой промышленности. Лишь письмо из Белоруссии от Виктора Шимаковского вносит какую-то забавную краску:
«Дорогой тов. Микоян!
Хочу предложить Вам несколько тем этикеток для папиросных изделий:
а) “Трубка Сталина” для высококачественного табака.
б) рисунок для папирос “Ответ троцкистам” – изображающий троцкиста, который разбивает себе голову о несокрушимую стену СССР.
в) Чапаев – для папирос, а также для печенья. (Рисунок, сделанный моим младшим братом-учеником прилагаю.)
Пушкин – для высококачественных папирос, приурочив к 100-летию со дня смерти А. Пушкина».
Микроменеджмент
Анализируя стиль Микояна в качестве руководителя промышленности, поражаешься его готовности вмешиваться в любую мелочь, контролировать события, происходящие на всех уровнях управляемой им системы. Больше того, подобное вмешательство он считает обязательным условием успеха.
Такой «микроменеджмент», в принципе характерный для советского управления 1930-х годов, дает на первых порах положительные плоды.
19 апреля 1934 года Микоян пишет сердитое письмо начальнику Главконсерва Свердлову (тому самому, у которого всего за два дня до того произошла неприятная история с крысами):
«Есть приказ, запрещающий без моего утверждения вводить новые этикетки для консервов. Между тем, тов. Левитин мне показал утвержденные кем-то этикетки на молочные консервы, на которых в качестве рекламы какой-то организации ЗЭН, нарисованы дорожные машины с таким текстом: “До 1930 года дорожные машины ввозились из-за границы. В 1931 г. завод Дормашина приступил к изготовлению первых основных видов дормашин-катков. В 1932 году изготовлено 102 катка, а к концу второй пятилетки 80180 катков будут «шлифовать» мостовые и шоссе Сов. Союза”. На другой – “Паровоз Феликс Дзержинский”… на третьей – трактор, на четвертой – экскаватор с соответствующими текстами.
Все это имеется на этикетках молочных консервов, но ни слова о способах производства молочных консервов.
Сообщите – кто утвердил эти этикетки, с чьего разрешения и когда они напечатаны, кто за это отвечает и кто нарушил мой приказ, – для наказания виновных.
20 апреля 1934 г.
Народный комиссар снабжения
А. Микоян».
Здесь очень важно то, что без ведома наркома ничего не делается и не должно делаться. Он вникает во все, контролирует все. Этикетки, конечно, не прошли – сгущенное молоко выходит с хорошо знакомыми всем советским гражданам бело-синими этикетками, сохранившимися и по сей день.
Сгущенка, с одной стороны, вроде бы всегда была, а с другой стороны, ассоциировалась с дефицитом. Видимо, преимущество сгущенки – в практически неограниченном сроке хранения. Если любая советская семья, по словам сатирика, могла «как на подводной лодке, полгода автономно продержаться», то сгущенка была важным элементом общей стратегии накопления запасов.
Рис. 10. «Любимый нарком». Начало 1930-х (публикуется впервые)
В настоящее время работаю я заместителем начальника Узбеквино, входящего теперь в систему Наркомпищепрома Узбекистана.
Мой домашний адрес: г. Ташкент, Пушкинская 14, кв. 2
Березин Владимир Кузьмич.
25 марта 1936 г.»
Березин, отправивший на смерть десятерых и посадивший 35 человек, видимо, гордится этим. И тут же – едва ли не гоголевский кусок о «маленьком человеке». И надежда, что его время еще придет…
Видимо, Березин осознает себя наследником русской литературной традиции – маленький человек, как его учили в школе, – это обиженное, бесправное существо. Самсон Вырин и Акакий Акакиевич, Макар
Девушкин и Мармеладов традиционно вызывают у нас жалость и симпатию… Но XX век поднял маленького человека на невиданную высоту. Власть уже не может без него обойтись. Выделяясь среди миллионов себе подобных и не становясь при этом более значительной личностью, он начинает распоряжаться судьбами других. Советская история выдвигает собственных персонажей – классическим маленьким человеком был Ежов, волею Сталина превратившийся из мелкого милицейского начальника во всемогущего и страшного наркома внутренних дел, а потом, когда массовые чистки были закончены, сам отданный на растерзание репрессивной машине, с иронической формулировкой «за уничтожение кадров».
Леонид Зорин пишет в книге «Зеленые тетради»: «Никто не думал, что Акакий Акакиевич в другое время в другой стране вдруг окажется Шикльгрубером и придется платить ему страшную цену за украденную шинель. Чертов маленький человек! Когда же поймут, как он может быть страшен?!»
К чести Микояна, он не дал никакого хода письму Березина – просто «замотал». Однако сколько таких же писем нашли поддержку у вышестоящего начальства? Ведь для того чтобы отказать в подобной просьбе, тоже требовалось немалое мужество. Тот, кто не проявлял должной настойчивости в борьбе с «врагами народа», сам мог оказаться в их числе.
Письмо Березина могло бы показаться наивным и даже комичным, если бы речь не шла о жизни и смерти людей. Впрочем, террор – это не просто политика, внушающая ужас, система, основанная на страхе, когда люди, находящиеся у власти, и исполнители приказов сами запуганы, быть может, не меньше своих жертв. Это ситуация, в которой все боятся друг друга и многие жестокие решения предопределены именно этим страхом. Надо нанести удар первым, надо действовать, чтобы самому не оказаться жертвой.
Положение Микояна давало ему некоторую защищенность, определенный уровень уверенности в себе, что делало его человеком для того времени почти исключительным. Эта «защищенность» распространялась и на его ближайшее окружение, но она отнюдь не была безусловной и гарантированной. На стол Микояну ложится множество писем от самых разных людей с просьбами о помощи. Но это уже не наивные писания профессора Карлсона. Кого-то уволили, кого-то выселили, студентку, отец которой арестован, хотят отчислить из института. Директора крупного предприятия хотят снять, поскольку «доказаны подозрительные связи его сына с заграницей». Микоян просит разобраться, но часто получает открытки стандартного содержания: «…такой-то арестован органами НКВД». И здесь уже ничего сделать нельзя.
Впрочем, пока человек на свободе, ему еще можно как-то помочь.
«Мурманск, ул. Сталина. Д. 38, кв. 34. Выселение из квартиры отменить. Выдать 2500 рублей пособие.
А. Микоян».
«Ростов-на-Дону, обком партии, Евдокимову. Прошу оставить работе отделении пищевой индустрии бывшего директора Азовского рыбного завода Скляренко.
А. Микоян».
Драматично разворачиваются события в Виннице, там, откуда Ронжин посылал отчаянные телеграммы Микояну, а затем слег. В ноябре 1937 года некоего Боряка, главного инженера Угроедского сахарного завода, сняли с работы. Микоян опять просит разобраться и получает ответ от старшего инспектора по кадрам Борейко: «Сообщаю, что последний арестован органами НКВД». Причем Ронжин заступился за Боряка. Теперь тучи сгустились над Ронжиным, которого требуют «привлечь к строгой ответственности».
Всплыл и крымский Дуче, в свое время третировавший директора Феодосийского консервного завода Каштули. На этот раз бочку катят на него. Теперь он и подхалим, и вредитель. Любопытно, что телега на Дуче адресована сразу «1. Прокурору СССР тов. Вышинскому; 2. Симферопольскому горкому ВКП(б); «Крымскому обкому ВКП(б); 4. ЦК ВКП(б); 5. Редакции газеты “Правда”».
На этом фоне редкими светлыми пятнами выглядят такие послания наркому:
«Товарищ Микоян, примите сердечную благодарность от 80-летней старухи за ваше распоряжение о приготовлении такого прекрасного вкусного плавленного сыра, киселя и корнфлекса, эти три питательных блюда заменяют мне самый вкусный обед, и когда я их ем, всегда в душе благодарю Вас и желаю Вам всего доброго.
Глубокоуважающая Вас Маргарита Борженская».
Написано изящным почерком, фиолетовыми чернилами на карточке Carte Postale, оставшейся, возможно, от каких-то прежних времен.
Почти у всех материалов, датированных 1937 годом, настроение зловещее. И оно присутствует не только в письмах, где непосредственно затрагивается тема террора, но и вообще во всей корреспонденции. Если начало 30-х еще полно наивного оптимизма, то здесь интонация меняется.
Люди пишут письма, испытывая ОЧЕНЬ СИЛЬНЫЕ ЧУВСТВА, – в жалобах какого-нибудь незаслуженно обиженного инженера порой звучат шекспировские ноты. Это – отрывки из писем разных людей, но все они пылают болью и страстью.
«…мое дело бесконечное, тяжелое, я удачная жертва Владова. Он своими действиями, не человеческими отношениями доводил и доводит меня до сумасшествия. Он незаметно со стороны, тихо, но планомерно травил, питал и питает не человеческую антипатию, беспричинную антипатию, применяет всевозможные способы изжития, всевозможные способы, приводящие к опазориванию, насмешке и величайшей низости…»
«…не всегда сильный побеждает слабого, как было когда-то, а в нашей свободной цветущей стране справедливость восторжествует и лишний раз докажет, что надо смело бороться, вскрывая малейшие гнойники, малейшие пролазки классового врага народа…»
«И вот, в результате – замкнутый круг своих людей! Попробуйте бороться! Один в поле не воин, а поддержки “бунтовщику” не будет… осенью 1936 года я ушел из сахаропромышленности, ушел с кличкой Дон-Кихота, чудака и неудачника… Я никому не могу объяснить, как могло случиться, что человека, являющегося автором ряда изобретений и научных открытий, просто взяли и вышвырнули из промышленности, наплевав на все его открытия! Но и искать работы – это значит признать незыблемость той Фамусов ской круговой поруки, которая душит промышленность».
«…Я стою на краю льдины, она плывет все далее. Бури жизненного моря толкают эту льдину вперед, и скоро наступит время, когда я оборвусь безвозвратно в пропасть. Какие же у меня такие не простимые поступки перед нашей великой коммунистической стальной партией, а она таки стальная, что я никак со своей жизненной льдиной не могу приплыть к радостному берегу, от которого за год отплыл далеко. Неужели злой ветер обратным не будет? Мне… утопающему – никто руки не подаст!? Так издевательски – напрасно наказанный… Не дал стране родной труда – плодов!… Придется мне пропасть?!»
Здесь уже не только «маленький человек», но и ноты трагического героя.
За всеми этими страстями как-то забывается тема собственно пищевой промышленности. Лишь письмо из Белоруссии от Виктора Шимаковского вносит какую-то забавную краску:
«Дорогой тов. Микоян!
Хочу предложить Вам несколько тем этикеток для папиросных изделий:
а) “Трубка Сталина” для высококачественного табака.
б) рисунок для папирос “Ответ троцкистам” – изображающий троцкиста, который разбивает себе голову о несокрушимую стену СССР.
в) Чапаев – для папирос, а также для печенья. (Рисунок, сделанный моим младшим братом-учеником прилагаю.)
Пушкин – для высококачественных папирос, приурочив к 100-летию со дня смерти А. Пушкина».
Микроменеджмент
Анализируя стиль Микояна в качестве руководителя промышленности, поражаешься его готовности вмешиваться в любую мелочь, контролировать события, происходящие на всех уровнях управляемой им системы. Больше того, подобное вмешательство он считает обязательным условием успеха.
Такой «микроменеджмент», в принципе характерный для советского управления 1930-х годов, дает на первых порах положительные плоды.
19 апреля 1934 года Микоян пишет сердитое письмо начальнику Главконсерва Свердлову (тому самому, у которого всего за два дня до того произошла неприятная история с крысами):
«Есть приказ, запрещающий без моего утверждения вводить новые этикетки для консервов. Между тем, тов. Левитин мне показал утвержденные кем-то этикетки на молочные консервы, на которых в качестве рекламы какой-то организации ЗЭН, нарисованы дорожные машины с таким текстом: “До 1930 года дорожные машины ввозились из-за границы. В 1931 г. завод Дормашина приступил к изготовлению первых основных видов дормашин-катков. В 1932 году изготовлено 102 катка, а к концу второй пятилетки 80180 катков будут «шлифовать» мостовые и шоссе Сов. Союза”. На другой – “Паровоз Феликс Дзержинский”… на третьей – трактор, на четвертой – экскаватор с соответствующими текстами.
Все это имеется на этикетках молочных консервов, но ни слова о способах производства молочных консервов.
Сообщите – кто утвердил эти этикетки, с чьего разрешения и когда они напечатаны, кто за это отвечает и кто нарушил мой приказ, – для наказания виновных.
20 апреля 1934 г.
Народный комиссар снабжения
А. Микоян».
Здесь очень важно то, что без ведома наркома ничего не делается и не должно делаться. Он вникает во все, контролирует все. Этикетки, конечно, не прошли – сгущенное молоко выходит с хорошо знакомыми всем советским гражданам бело-синими этикетками, сохранившимися и по сей день.
Сгущенка, с одной стороны, вроде бы всегда была, а с другой стороны, ассоциировалась с дефицитом. Видимо, преимущество сгущенки – в практически неограниченном сроке хранения. Если любая советская семья, по словам сатирика, могла «как на подводной лодке, полгода автономно продержаться», то сгущенка была важным элементом общей стратегии накопления запасов.
Рис. 10. «Любимый нарком». Начало 1930-х (публикуется впервые)
Последний отзыв
Да, первый рассказ из сборника, что я успела прочитать, что надо! И написано хорошо, и содержание необычное, но жизненное. Очень понравилось, хотя там...
Далее