Марта из Идар-Оберштайна

Марта из Идар-Оберштайна
Ирина Говоруха

Особые отношения. Ирина Говоруха – звезда Фейсбука
Эта история начинается в дореволюционном Киеве, куда из маленького немецкого городка переезжает молодая семья в поисках счастья и достатка. Но у жизни свои планы, и на страницах родовой книги Крюгер появляются первые записи.

Три революции, две войны и смена четырех поколений. Любовь и измены. Ужасы концлагерей и оцепенение от прикосновения «ветра пушечного ядра». Долгий путь наследственных ошибок и призрачных надежд. Кто сможет рассчитаться по счетам, выставленным самой судьбой, чтобы душа Марты из Идар-Оберштайна обрела долгожданный покой?

В книге присутствует нецензурная брань!

Ирина Говоруха

Марта из Идар-Оберштайна

© Говоруха И., текст, 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Посвящается моей маме, учительнице от Бога, а еще бабушке и дедушке, живущим на небесах

Глава 1

Марта

Все мы являемся звеньями в цепи поколений, и порой нам приходится, к собственному удивлению, оплачивать долги наших предков.

    Анн Анселин Шутценбергер

В каждом из нас – десятки человек. Мы состоим из мам и пап, своячениц и деверей, прабабушек и прадедушек, оставивших после себя обрывочные воспоминания и выцветшие фото. Смотрим на мир их глазами и прихрамываем их стопами. Так же, как они, покусываем дужки очков, вскидываем руки или прячем их за спиной. Копируем фразы и праотцовские истины. Воспроизводим победы и поражения. Заимствуем рецепты.

От родовой памяти нереально отмахнуться. Вырезать ее ножницами, словно прохудившийся карман, или выжечь, будто ягоды земляники на разделочной доске. Все полученные коды, гены, необъяснимые страхи и повторяющиеся сценарии – важные составляющие нашей внутренней программы. Предки, находясь в параллельных мирах, продолжают возлагать на нас свои надежды и верить, что поможем им завершить незавершенное. Незахороненных – похоронить. Неотпетых – отпеть. Непрощенных – простить. Несчастливых – осчастливить. Неженатых – женить. Нерожденных – родить. Нелюбимых – отпустить, ибо нелюбовь имеет свойство размножаться в геометрической прогрессии по типу ржи, ежевики и улиток. На манер белых грибов, грызунов или пресноводных.

Все недосказанное прапрабабками предстоит произнести нам, праправнукам…

Февраль 1896 года

Поезд в губернский город Киев пришел с опозданием на два часа. Марта Карловна Крюгер – уроженка небольшого немецкого города Идар-Оберштайна, уже полностью одетая и модно причесанная, сидела с прямой спиной и вела себя с таким достоинством, словно находилась не в купе пассажирского вагона, а в ложе немецкого театра Отто Брамма на спектакле «Ткачи». С нежностью поглядывала на своего мужа. Тот поминутно распахивал полотняные занавески и возбужденно покашливал в платок с синим стерильным отливом. С восторгом комментировал главные железнодорожные мастерские, снующих работников, сугробы, напоминающие залежи ореховой халвы, и само здание вокзала в виде английского замка. Оно казалось растянутым и основательно подъеденным паровозным дымом.

Экипажи, ожидающие состоятельных пассажиров вагонов первого класса, испытывали легкое беспокойство. Белые, вороные и гнедые лошади ритмично мочалили копытами воздух и попрошайничали. Дамы в плотных бархатных и поплиновых платьях, отделанных коротковорсным мехом типа каракуля и соболя, держались вместе под козырьком и привычно прятали руки в муфты. Их фигуры напоминали латинскую букву S благодаря тяжелым юбкам с турнюрами и затрудняющим дыхание корсетам. Деревенские мужики в тяжелых шерстяных свитах и сардаках, попахивающие луком и кислыми щами, курили в стороне и сплевывали себе под ноги. Их бабы, озадаченные корзинами со снедью и малолетними детьми, с интересом разглядывали прибывший состав.

Неожиданно часы разродились обеденным звоном. В толпе кто-то набожно перекрестился и отвесил поклон. В чьем-то мешке закудахтала курица. С крыши, плотно утыканной декоративными башенками и трубами, оторвалась сосулька и рухнула вниз, чудом не зацепив женщину в норковом манто. Неподалеку, в ресторане «Россия», начали подавать очень приличную рыбную селянку, а в «Северной гостинице» Афанасия Дьякова – блины с икрой.

Начиная с двенадцатого века германские купцы, стеклозаводчики, банкиры, сахарные фабриканты и металлопромышленники охотно селились на русских землях. Практически в каждом крупном городе – Петербурге, Москве, Новгороде, Пскове, Киевской, Харьковской и Черниговской губерниях существовали немецкие диаспоры. В Петербурге на набережной Обводного канала коммерсант Фердинанд Краузкопф из карминного кирпича выстроил фабрику под названием «Треугольник», и через каких-то пару лет вся Европа щеголяла в его фирменных галошах. В результате подобной деятельности английская обувная компания Mackintosh, расположенная неподалеку, не выдержала конкуренции и закрылась.

Австрийский подданный Гоффман на пару с русскими немцами успешно наладил табачное производство, предложив курильщикам папиросы «Барские», «Ира» и «Дюшес». Тонкие «Ферезли» и короткие «Антракт» – всего в три затяжки. Чуть позже – «Беломорканал», состав табачной смеси которых до сих пор держится в строжайшем секрете.

Потомственный дворянин Адольф Маркс основал первый еженедельный журнал для семейного чтения «Нива». В Москве на деньги немецких предпринимателей возвели евангелическую больницу, переименованную позже в Институт мозга, и возглавил ее немец-невролог Оскар Фогт. Со временем появились кондитерская фабрика «Эйнем», построенная двумя немецкими коммерсантами, котельный завод, многочисленные клиники и аптеки. В Киеве на углу улиц Крещатик и Прорезная Жорж Дортенман открыл кондитерскую «Жорж», интерьеры которой оформлял сам Михаил Врубель, прибывший писать орнаменты во Владимирский собор. В его витринах неприхотливую киевскую публику искушали шоколадные зайцы, трубочисты, гномы, револьверы, запряженные лошади и паровозы с вагонами. Так что немецкие мужи полным ходом занимались коммерцией, вмешивались в политику, осуществляли денежные и военные реформы. Сочиняли манифесты, учили, лечили, служили. Строили железные дороги. Организовывали свои слободы и кладбища. Свой особый мир.

Когда Марта услышала от Отто дерзкое предложение осесть в губернском городе Киеве и вывести банковское дело на новый уровень, обрадовалась. Во-первых, их ждало большое путешествие, во-вторых, женщина собиралась обучать детишек немецкому языку, в-третьих, готова была ехать за любимым хоть на край света.

Марта родилась в Идар-Оберштайне, спрятанном между волнистыми холмами и кутающемся в палантины тяжелых туманов. В его шахтах добывали яшму, горный хрусталь и агат, окрашивали кипящим сахарным сиропом и нанизывали целые мили бус. Украшали женские шеи, гибкие и негнущиеся пальцы, длинные и слегка загнутые мочки ушей.

Долгое время Идар-Оберштайн носил статус деревни и ничем не отличался от множества похожих между собой деревенек типа Бахараха или Мёльна. Ну разве что фахверковым домом постройки 1420 года и белесой церквушкой Фельзенкирхе, возведенной в отвесной скале. Со строительством фабричного района, занявшего несколько улиц, в Идар-Оберштайн хлынул поток рабочих и от размеренной упорядоченной жизни не осталось и следа. Одной из самых прибыльных стала фабрика Jakob Bengel, производящая подвески и цепочки для карманных часов, на которой отец Марты служил управляющим.

Девушка выросла в сплоченной семье. Изящная, светловолосая, с выразительными карими глазами и низким бархатным голосом. Выпускница гуманитарной гимназии, свободно владеющая греческим и латынью. Разбирающаяся в литературе, искусстве, этикете и ведении домашнего хозяйства. Ее мать, как и большинство verheiratete frau[1 - Замужняя женщина (нем.).], занималась домом. Готовила, шила, проветривала подушки с одеялами даже в ощутимый мороз. Полировала резную мебель, вешала чуть влажные гардины, выгадывая на утюжке, и никогда не смывала мыло с тарелок – экономила воду. Вязала и вышивала салфетки. Высаживала розы. Орудиями труда ей служили швейная машинка, плита и корыто для стирки, а девизом – фраза «Аккуратность приносит прибыль».

Семья верила в Бога и исправно посещала Фельзенкирхе. Об этой церкви ходила легенда, впечатлившая Марту больше, чем секреты приготовления брецеля. Давным-давно, еще в двенадцатом веке, в замке Боссельштайн, находящемся над церковью, жили два брата – Вирих и Эмих, по несчастливой случайности влюбившихся в одну и ту же девушку, некую Берту фон Лихтенбург. Со временем Вирих узнал о романтических чувствах младшего брата и, не справившись с ревностью, столкнул его в окно. Берта досталась ему, но в придачу с адским чувством вины. Много лет мужчина страдал от тяжкого душевного груза. Молился, постился, делал пожертвования, но чувство облегчения не приходило. Во время очередной исповеди признался аббату в своем преступлении, а тот, почесав за ухом, посоветовал на месте трагедии построить часовню. Вирих со всей страстью приступил к строительству и, когда в часовенке закончили отделочные работы, попросил Бога подать ему знак о прощении. В ту же секунду из скалы забил источник. Парень наконец-то расслабился, ощутив забытый мир в душе, но в момент освящения капеллы умер прямо у алтаря. У бедняги не выдержало сердце.

Легенда не давала Марте покоя, в ее голове рождались все новые и новые вариации. Девушка боялась признаться самой себе, что тоже мечтает о самозабвенной и фанатичной любви двух мужчин, желающих любой ценой занять место другого.

Со временем на одной из весенних ярмарок в очереди за пончиками, присыпанными тальком сладкой пудры, девушка познакомилась с Отто. Молодые люди прогулялись вдоль слегка покосившегося фахверкового дома под номером 468, синей ювелирной витрины, полной сапфиров, отеля с больничным тюлем, не проснувшихся от зимней спячки деревьев-осьминогов, и Марта констатировала свое первое в жизни головокружение. От Отто пахло музыкой, поэзией и свежестью горных плато. Он увлекался банковским делом и на каждой салфетке оставлял мелкие, напоминающие сборище насекомых цифры. Постоянно что-то прикидывал, подсчитывал, умножал. Был старше на десять лет и на десять Рождеств Христовых.

Вскоре молодые люди поженились и сняли квартирку недалеко от Рыночной площади. Всюду появлялись, держась за руки, каждую ночь занимались любовью, тщательно оберегая себя от детей, и посещали светские рауты. Далее сборы, переезд, полная смена декораций. Родители провожали дочь со щемящим сердцем. Мама изо всех сил следила за сухостью своих глаз, но прощалась как будто навсегда. Дочь смеялась, пересчитывала чемоданы и произносила странное:

– Мамулечка, не переживай! Я обязательно вернусь. Если не Мартой, то твоей внучкой или правнучкой. Какой-нибудь Ханной или Антье.

У родителей пуще прежнего вытягивались лица, а Марте, напротив, сказанное казалось очень забавным.

В дороге всегда сдержанная и немногословная молодая женщина безостановочно болтала: о контрастной зиме, изнывающих от зависти подругах и обещании привезти родителям знаменитый киевский торт от «Жоржа». Мечтала по утрам ходить на Бессарабский рынок за яйцами и желтоватым пористым молозивом, прогуливаться по Владимирской горке, покупать ноты в магазине Идзыковского и слушать в Доме купеческого собрания оперу «Ночь перед Рождеством». Делилась вычитанной накануне информацией об изобилии заводов в Киевской губернии: шесть стеклянных, четыре суконных, один мыловаренный, восемь свечных и пять фаянсовых. Остальные, типа кожевенных, кафельных, кирпичных и чугунолитейных, ее не интересовали. Хвалила киевлян за успехи в свеклосахарном производстве и журила за увлечение трактирами. Шутка сказать, питейных заведений больше двух с половиной тысяч! Приставала к мужу насчет его коммерческих планов, и тот философски замечал:

– Мало прицелиться, нужно еще и попасть. Вот приедем, устроимся и посмотрим, что получится из нашей «авантюры».

Доставал свой кожаный блокнот и сеял столбиками цифр, словно семенами моркови. Марта в это время рассматривала священников и обедневших сельских дворян, стоящих в длинной узловатой очереди за кипятком. Они набирали полные чайники и котелки и торопливо возвращались в вагоны, чтобы вар под натиском лютых морозов не успел остыть. Пассажиры вагонов первого и второго класса кубковую[2 - Помещение железнодорожного вокзала для подготовки горячей воды.] игнорировали, неспешно обедая в ресторанах, организованных при каждом крупном вокзале. Помимо этого, женщину подкупал суровостью местный февраль. Дома месяц казался мягким, практически пластилиновым, а здесь – кривые дороги и морозы-трескуны. Ноющие из-за смены ночных и дневных температур деревья. Обледенелые стога. Сосульки-переростки. Концентрированная синева, окрашивающая сугробы, изморозь и поднебесье. Марта даже не предполагала, что кургузый месяц может иметь такие разительные контрасты.

Поезд двигался с купеческой важностью. Сперва – паровоз, за ним – багажный вагон, выкрашенный в коричневый. В нем тряслись многочисленные тюки, чемоданы, саквояжи и ридикюли во главе с главным кондуктором и багажниками, требующими по три копейки за место. Следующим шел зеленый с треугольной вывеской «Почтовый», и только потом цепляли пассажирские. Марта и Отто путешествовали в синем четырехосном вагоне первого класса, отделанном полированным красным деревом. Спали на подушках из лебяжьего пуха, укрывались белоснежным бельем, ходили по бесшумным коврам. В воздухе витал запах дорогих сигар, французских парфюмов и мокрого меха.

Желтые, не менее комфортные вагоны, невзирая на отсутствие лебяжьих перин, занимали пассажиры второго класса. Зеленые перевозили крестьян, фабричных и интеллигенцию. В них, вжавшись в узкие неудобные полки, народ дышал махоркой, квашеной капустой, ржаным хлебом и сапожным духом. Спал вповалку, и под утро на стеклах выступал белесый слой не то пота, не то хереса. В переполненных серых путешествовала самая нищенская публика, объединенная пустыми животами и такими же карманами.

На вокзале семью прибывшего банкира встречал коллега. Парень сносно изъяснялся на немецком и вкратце рапортовал о здании вокзала, построенном по проекту Вишневского, и о платном проходе на перрон как для провожающих, так и для встречающих. Марта слушала вполуха, плотнее запахивая свое шерстяное пальто, Отто, напротив, шел нараспашку, придерживая рукой хомбург[3 - Мужская шляпа из фетра с продольным заломом наверху, загнутыми вверх полями и лентой по тулье.]. Его спину и грудь защищал от сквозняка лишь суконный жилет.

– Застегнись.

– Что ты? Жарко.

Их проводили в зал, отделанный дубовыми панелями, и напоили крепким чаем с шоколадными конфетами. В помещении разгуливал холод и не спасал камин с нервно-красными лентами внутри. К нему периодически подкатывала тележка, груженная углем, и служащий, становясь на колени, ловко забрасывал в него черные лоснящиеся брикеты.

Спустя несколько дней молодые люди сняли четырехкомнатную квартиру на третьем, самом престижном этаже одного из доходных домов на Фундуклеевской с подъемником, телефоном, электричеством, ванной, паровым отоплением, камином, хорошей меблировкой и комнатой прислуги. Кроме того, в доме предлагались услуги посыльного, камердинера и швейцара. Доставка писем, газет и журналов, стоянка экипажей, гараж и холодильные камеры в подвальном помещении. В гостиной стандартный набор мебели: буфет из красного дерева, обеденный стол, покрытый плюшевой скатертью, и китайская ширма. В буфете – изящная посуда, серебряные сухарницы и многочисленные статуэтки в виде балерин и журавля, несущего в клюве завернутого в кружева младенца. Чуть левее – часы из розового фарфора и бюро для бумаг. Повсюду букеты свежесрезанных роз в старинных вазах.

Отто нанял прислугу – крепкую сельскую деваху, способную скоблить полы и стирать двадцать четыре часа в сутки. Она с готовностью выполняла всю домашнюю работу и даже проводила дезинфекцию комнат с помощью раскаленных кирпичей, политых квасом, мятой и уксусом. Чего ей не доверяли, так это стирку батистовых кружевных панталон, взбивание пудингов и приготовление кофе по-венски. Марта много раз закладывала при ней в воду две столовые ложки кофе и одну чайную винных ягод, доводила до кипения, отстаивала и только потом соединяла с горячим молоком и украшала взбитыми сливками. Прислуга кивала, преданно прижимала руки к груди, но продолжала варить помои, а вместо муссов подавать массу, напоминающую лыковый лапоть. Зато по воскресеньям прилично пекла смородиновые пироги.

Отто просыпался в семь, плотно завтракал бутербродами с копченой ветчиной и яйцами, выпивал две чашки крепкого кофе, смолотого на одну заварку, вприкуску с ореховым шоколадом и отправлялся на службу. Молодой человек придерживался мнения, что завтракать следует по-императорски, обедать по-крестьянски, а ужинать по-нищенски. Марта нежилась в постели часиков до десяти, затем выпивала чай с белой булкой и мармеладом и только к полудню принималась за хозяйство. Разбирала корреспонденцию, наводила уют, вышивала и крахмалила кружева. Дважды в неделю совершала променад на рынок, покачивая симпатичной корзинкой. Пообедав, прогуливалась по выложенной брусчаткой, широкой и солнечной Фундуклеевской вдоль женской гимназии, театра Бергонье и фабрики красок. Мимо табачных складов, магазина галош и общества полевых и узкоколейных путей «Паровозъ». В писчебумажном заказывала мужу визитные карточки по семьдесят пять копеек за сотню, в кондитерской «Семадени» – карамель от кашля «Кетти Босс».

Для вечерних прогулок Марта с Отто облюбовали Бибиковский бульвар, Купеческий сад и Царскую площадь. Ужинали в «Метрополе» или ресторане «Париж», отдавая предпочтение яйцам кокот с пюре из шампиньонов и филейчикам из дроздов. Во время трапезы обсуждали первые летние Олимпийские игры, на которых великая Германия заняла третье место, и открытие пяти пивоваренных заводов. Бывали в кафешантане «Шато-де-Флёр», наслаждаясь поэтическими вечерами, акробатическими этюдами и фейерверками. Марта, раскладывая на платье салфетку, шепотом переспрашивала:

– Отто, мы точно можем себе это позволить?

Муж слишком быстро соглашался и заходился в очередном приступе кашля. Женщина поглаживала его напряженную спину и по возвращении домой привычно заваривала солодку, подорожник и чабрец. Разбрызгивала в жарко натопленной комнате терпентин, и Отто, закрыв глаза, ощущал себя в сосновом бору и даже наблюдал пугливую сойку с ее «рра-ах-рра-ах». В другие дни раскладывала пучки мяты или полыни, и тогда казалось, в их гостиную ворвался июльский луг со своими мягкими пригорками, насытившимися коровами и незатейливой берестовой мелодией пастуха. Следила, чтобы муж ни в коем случае не заходил в комнату с открытой форточкой – это считалось очень опасным, – и с нетерпением ждала жаркого восстанавливающего лета.