Экзотический симптом

Алина, забежав вперед, распахнула перед ним дверь.

Картина, представшая его взору, была достойна боевика. Здоровенный дядька, ростом под метр девяносто и весом за сто двадцать кило, пытался прорвать «заслон» из четырех человек, загораживающий от него съежившуюся на койке пациентку Карпенко.

Этими четырьмя были: длинная и тощая медсестра Татьяна Лагутина, мелкий, но все-таки не слабый медбрат Алексей Жданов и двое детей – девочка-подросток и мальчик лет десяти-двенадцати.

Видимо, Карпенко приходилась последним матерью: наступил час посещений, и они пришли навестить ее в больнице.

Лагутина с выражением непримиримой ярости на лице, с силой, какую в ней трудно было подозревать, удерживала гиганта за руки, в то время как Леха повис на его спине, пытаясь оттащить назад, а дети, обхватив «налетчика» за ноги, не давали ему ступить и шагу вперед.

Батальная сцена сопровождалась громкой руганью вредной пациентки Игнаткиной, возмущавшейся происходящим и призывающей на головы всех участников кары небесные.

Мономах, пожалуй, впервые за время знакомства с Татьяной, испытал к ней нечто вроде уважения: он и не предполагал, что она способна так рьяно защищать пациентку и палату от зарвавшегося «варяга». Медсестру в отделении недолюбливали, так как она весьма вольно трактовала свои обязанности, считая, что оказывает всем, включая начальство, услугу, а не отрабатывает пусть и маленькую, но все-таки зарплату. И все же в этот момент Мономах почувствовал, что может простить ей прошлые прегрешения лишь за одно это «стояние» супротив разбушевавшегося мужчины, в несколько раз тяжелее ее!

Визитер был трезв, однако исходивший от него резкий запах застарелого перегара говорил о том, что состояние трезвости для него скорее исключение, нежели правило.

– И что тут происходит, позвольте поинтересоваться! – зычно крикнул Мономах, перекрывая вопли Игнаткиной, крики детей и пыхтение медперсонала.

– Охрану вызывайте! – сквозь зубы процедила Лагутина, ни на миллиметр не сдвинувшаяся с места, хотя ее противник и оказывал сильнейшее сопротивление, пытаясь вывернуть руку девушки. – Иначе этот утырок палату разнесет!

– Имею право! – заорал «утырок». – Я, между прочим, муж и отец вот этих вот самых… спиногрызов!

– Бывший муж! – пискнула Карпенко, пытаясь оттащить мальчишку от великана. – И никакой ты не отец, тебя давным-давно родительских прав лишили!

– А-а, значит, лишила прав и расслабилась? – прорычал гигант, отбиваясь от детских рук. – Только вот я-то согласия своего не давал, получается, незаконно все, так?

– Нет, не так, – рявкнул Мономах и, оттеснив девочку-подростка, схватил мужчину за локоть, ловко заворачивая его за спину. По ходу он поймал взгляд Лагутиной. Он редко выражал что-то, кроме презрения ко всему миру, но в нем промелькнуло нечто, похожее на уважение. Или показалось? – Если вы не забыли, это больница, а не ваша квартира!

– Так вот пусть она и отдаст мне ключи от квартиры, потому что я попасть туда не могу!

– Нечего тебе делать в нашей квартире! – снова крикнула Карпенко: голос ее слегка окреп при виде завотделением. – Она моей матери принадлежала, а ты там сроду прописан не был!

– Стерва!

– Давайте-ка выйдем? – предложил Мономах тоном, не допускающим возражений.

– Никуда я не пойду! – взревел «налетчик».

– А вот и пойдете! – возразил Мономах, делая ему подсечку ногой под колени и выталкивая из палаты при помощи Лагутиной и Жданова. Дети к тому времени отцепились от отца, сообразив, что взрослым лучше не мешать, и теперь стояли возле материной койки. Подоспел охранник, вызванный кем-то из пациентов или персонала, не участвующего в потасовке. Он и помог Мономаху вывести продолжавшего бушевать посетителя из отделения.

– Я на вас в суд подам! – вопил он, тщетно пытаясь вырваться. – Вы не имеете права меня выпихивать, вы об этом пожалеете!

Когда Мономах вернулся в палату, пациентки бурно обсуждали случившееся. Карпенко бросилась благодарить его за избавление от бывшего, но Мономах остановил ее взмахом руки.

– Скажите, Галина Петровна, этот человек – отец ваших детей?

– Да, – виновато подтвердила она. – Мы долго терпели пьянки и издевательства Бориса, но потом он сел в тюрьму за драку с нанесением тяжких телесных, и я вздохнула с облегчением. Вы не представляете, как счастливо мы зажили!

– А потом Борис вернулся, и все началось сначала?

Женщина кивнула:

– Только по-прежнему уже не будет: пока он сидел, я подала на развод. Квартира оформлена на меня и детей, так что он не имеет на нее никаких прав… Но я боюсь, что пока меня нет, он каким-то образом туда проникнет! А еще… мне кажется, что это из-за Бориса у меня отобрали близнецов!

– Вы думаете, он позвонил в опеку?

– Нет, но соседи могли. Борис несколько раз приходил, барабанил в дверь, и соседям даже приходилось вызывать полицию. Они приезжали, я объясняла ситуацию, и Бориса уводили. Задерживать его надолго не могли, поэтому отпускали после «беседы». Только все бесполезно – он возвращается снова и снова, и я просто не знаю, что делать!

– Да, это могло послужить причиной того, что опека заинтересовалась вашей семьей, однако… Я, конечно, не эксперт в таких делах, но мне все же кажется, что они не могли вот так просто отобрать у вас детей – без решения суда, без предварительных визитов… И почему только младших?

– Господи, я понятия не имею! – всхлипнула пациентка, и Мономах испугался, что она может разрыдаться, а успокаивать женщин он, как и большинство мужчин, не умел и страшно боялся женских истерик.

– Вы беседовали с нашим социальным работником? – поспешил он задать вопрос в попытке отвлечь Карпенко и предотвратить катастрофу.

– Да, она сказала, что постарается что-нибудь разузнать…

– Вот и отлично! Вы сейчас все равно бесполезны, как рабочая единица, и должны поправляться и поменьше нервничать. Ваши дети в безопасности: уж лучше в детприемнике, чем под угрозой того, что до них доберется их папаша, верно? А теперь ложитесь-ка в постель и отдохните как следует. А вы, – обратился он к детям, молча слушавшим их беседу, – проследите, чтобы мама вела себя примерно, ладно? Если что, сразу бегите ко мне или к постовой медсестре. Сможете это сделать?

Оба кивнули почти одновременно.

– Ну вот и отлично! – пробормотал Мономах и вышел из палаты.

Татьяна и Леха оживленно разговаривали в коридоре.

– А вы молодец, – словно бы с некоторым недоверием заметила Лагутина. – Как вы его ловко вытолкали!

– Вы тоже молодцы, оба, – вернул комплимент Мономах. – Надеюсь, больше не придется выполнять функции ОМОНа – все-таки здесь больница, а не поле боя!

– А что, мы могем! – сияя улыбкой, открывающей белые, но щербатые зубы, ответил медбрат. – У нас неплохая команда сложилась!

Радуясь тому, что на сегодня бои закончены, Мономах двинул к лифту: часы показывали начало восьмого, и на выезде из города он непременно «впилится» в большую пробку, которой теперь уж точно не избежать.

* * *

Квартира Галины и Лидии Ямщиковых располагалась в районе станции метро «Парнас» – скажем прямо, далеко не элитная недвижимость на задворках Санкт-Петербурга, со всех сторон окруженная промзоной.

Бетонный завод, склады стройматериалов, ангары – вот в каком окружении приходится жить аборигенам. Но это не самое неприятное. Самое – это понатыканные повсюду линии электропередачи. Такое впечатление, что район опутан проводами, словно паутиной.

Нет, ни за какие коврижки Алла не согласилась бы жить в таком месте!

Но у многих просто нет другого выхода, и жилье даже в таком месте кажется отличным вариантом, если вторая альтернатива – съемная хата и постоянная угроза того, что хозяева вдруг решат тебя выселить, потому что жилплощадь срочно понадобилась их детям, внукам, брату, свату и так далее.

Она ожидала застать мать погибшей девушки в слезах, ведь трагедия произошла шесть суток назад, однако ошиблась: Лариса Дмитриевна Ямщикова выглядела хоть и измученной, но вполне адекватной и собранной.

– Знаете, я рада, что дело моей дочери ведет женщина, – сказала она, ставя на стол две чашки и разливая заварку.

– Почему? – поинтересовалась Алла.

– Потому что можно ожидать какой-никакой, а все же объективности. До вас приходил дознаватель, и он счел, что ситуация не требует дополнительного расследования – типа, все же очевидно!