Чувства

– Имею право, – отозвался мужчина. – Только что «пару» отвёл.

– Ну да… Ну да… – с нотками лёгкой иронии проговорила собеседница, но в следующую секунду её тон резко изменился. – Есть дело. Ты будешь свободен через час?

– Опять будем в чувства кого-нибудь приводить? – попытался съязвить Давид.

– Давид, – она произнесла его имя с ударением на первом слоге. – Сейчас не время шутить. Как, впрочем, всегда – если дело касается чувств. Будь готов через пятнадцать минут. Я заеду.

Она отключилась, а Давид потянулся за очередной дозой конфетной глюкозы.

За годы тесного сотрудничества с Натальей он привык, что она чаще всего была лишена какой-либо сентиментальности. Все дела спокойно, взвешенно и даже надменно.

К нему она относилась больше приятельски. Поводов для романтики не давала, хотя он предпринимал попытки сблизиться. Это задевало.

Он был для Наташи скорей врачом, этаким научным сухарём – дающим объективную оценку эмоционального состояния клиента – чем парнем, который по воле судьбы стал свидетелем её ярких паранормальных способностей.

Но почему он так и не ушёл – оставив её одну разбираться с человеческими чувствами – он и сам не знал.

Но он придумал ей прозвище – теперь она называлась «Чувствительницей».

Первое время он с восхищением следил за действиями Наташи, то и дело поправлял отвисшую челюсть и даже хлопал в ладоши. Но когда знаний стало больше – Давид перестал удивляться. Всё больше в его сознании стало преобладать рациональное, а в делах – расчётливое…

Лет через пять он стал вести записи их с Наташей дел. Потом перечитывал, пытаясь всколыхнуть в себе хоть что-то из прежних чувств, но они словно заморозились. Нет, он, конечно, испытывал и хорошо осознавал свои чувства, только они стали – как бы это сказать? – пресными, что ли. А вся его жизнь походила на бесконечный лабораторный опыт. Он словно писал научную диссертацию, конца и края которой не было видно.

И порой Давиду хотелось выть от зависти, когда он наблюдал за тем, как светится человек, только что испытавший прилив острых эмоций…

Давид поднялся со своего стула и пошёл к выходу. Уже закрывая дверь на ключ, он услышал торопливые шаги за спиной. Методист Оксана снова спешила поймать его перед уходом, чтобы пококетничать.

– Ах, Давид! – театрально всплеснув руками, выпалила она немного прерывистым от быстрой ходьбы голосом. – Вы уже покидаете нашу альма-матер? Когда же ждать вас снова?

– Не скоро, – буркнул Давид, даже не взглянув в её сторону, но она не сдавалась.

– Значит, завтра пар нет. Ну понятно: суббота, кому хочется работать… А я вот буду, к сожалению. Вы теперь в понедельник появитесь?

– Я же сказал, что не скоро. У меня дела, – Давид добавил в свой голос металлические нотки.

– Так когда? – девица упорствовала.

И Давид от злости выпалил, что, может, через год, а может, и через два.

Та ойкнула, зажала рот ладонью, совершенно не ожидая такого ответа, а мужчина, воспользовавшись её замешательством, быстро поспешил прочь.

Он ляпнул это от балды, в надежде отделаться от надоедливой особы, и ещё не знал, что говорит правду. Во всяком случае в ближайшие двенадцать месяцев дорога в университет будет ему заказана.

Глава 2

Егор открыл глаза. Сон пропал так же резко, как и совсем недавно пришёл. Опять снилась она…

Эта странная девушка, совсем не соответствующая его вкусам – он, как и большинство мужчин, предпочитал стройных блондинок, а эта – чернявая, да ещё и в теле – стала приходить к нему в сны несколько месяцев назад. Сначала это было ненавязчиво, и он запросто отмахивался от сна, как от назойливой мухи. Но со временем гостья настолько прочно обосновалась в его ночных видениях, что ему пришлось придумать ей имя. Назвал Лианой. Почему именно так, он и сам не знал, просто с таким соотношением гласных и согласных она казалась ему более привлекательной.

Лунный диск висел аккурат открытого окна, и мягкий голубой свет проникал в комнату, услужливо освящая предметы.

Парень приподнялся на локте и ритмично покачал головой, сбрасывая остатки сна.

Рядом раскинулось тонкое тело с жёлтыми, как высохшая на солнце солома, волосами. Девушка крепко спала, и во сне её губы то слегка надувались – словно в поцелуе – то распрямлялись, издавая при этом тихий свист.

Егор откинул простыню, спустил босые ноги на пол и встал. Он был полностью обнажён. Не стараясь делать всё тихо, он, наоборот, как можно громче шлёпал по ламинату, но барышня не реагировала.

Его небольшая квартира-студия сейчас выглядела как свалка. Тут и там валялись пустые бутылки, одежда, носки, нижнее бельё. Тут же на полу стояли стаканы с недопитыми напитками и пепельницы, полные окурков. В углу одиноко примостилась гитара, почему-то перевёрнутая верх ногами. В прошлой жизни он, кажется, любил перебирать струны и петь песни. Но сейчас брал инструмент в руки, только когда был под градусом.

Егор подошёл к раковине и наполнил единственный, оставшийся чистым бокал, водой. Залпом выпил её, подкурил сигарету и направился к окну…

Город спал.

Звенящая тишина повисла в ночном воздухе, оберегая его хрустальный мир от любого посягательства.

Почему хрустальный?

Да просто ещё сопливым юнцом, когда ему сообщили, что отца сбила насмерть машина, он решил, что реальность слишком хрупкая и капризная, чтобы полностью ей довериться. А ополоумевшая от горя мать, медленно но верно сгнивающая в месиве безумия, только подтверждала его вывод.

Егор рос, как придорожная трава, в силу скверного характера подолгу нигде не задерживаясь – ни у родственников, ни в детдомах.

Он очень дорожил свободой. Она в его представление была слишком дорогим подарком, чтобы так её легко разбазаривать.

Егор обожал ночь. День был для него мукой, и он старался относить к нему философски: ведь зачем-то же светлое время суток было необходимо… Хотя, выбирая профессию, он руководствовался как раз тем, что не будет привязан к графику «с 9 до 18», и с особым удовольствием отправлялся в ночные поездки.

Он служил машинистом на РЖД…

Егор перевалился через подоконник и стал рассматривать пустую улицу. Вдоль проезжей части выстроились – как стражники на посту – светофоры, которые беспрестанно подмигивали жёлтым глазом. Нервный тик у них что ли? Им вторили неоновые вывески магазинов.

Парень задрал голову. Гроздья звёзд, свисающие с тёмно-синего неба, украшали своим присутствием момент.

Егор выбросил окурок, набрал полные лёгкие воздуха и со всей дури крикнул:

– Э-е-ей!

Пустота разорвалась.

Девушка в кровати сонно перевернулась на другой бок и опять засопела.

Егор подбежал к ней и начал тормошить.

– Вставай. Вставай. Мне нужно ехать.

Она недовольно открыла один глаз и пробормотала:

– Куда? Ночь на дворе.

– Ну и что. Мне за свободой ехать надо, – и он громко рассмеялся.