Время Культуры

Три – отец. Следует во всем за женой, но только с большей грубостью в выражениях и приемах. «Мерзавка», «стерва», «проститутка» – то и дело срываются у него с языка.

Джен молчалива и робка. У нее есть друг, юный художник – Тим. Но подаренную им картину она не может принести в дом – это абстракция, родители не захотят держать ее у себя.

Джен беременна, она бы хотела сохранить ребенка, но родители настаивают на аборте. Тим, увидев измученную и расстроенную Джен, признавшуюся, что только что убила ребенка, даже не понимает, что убито его дитя. – Какого ребенка? – спрашивает он в изумлении, и как это похоже на поведение «мальчика» из советского фильма «Мальчик и девочка» Юлия Файта, сделанного примерно тогда же, в конце шестидесятых (1966). «Мальчики» взрослеют и набираются ума гораздо позже девочек.

Правда, Тим будет пытаться спасти Джен. После того как родители окончательно упрячут ее в психушку, он приедет за ней, выкрадет из больницы и увезет на своем мотоцикле. Однако, когда, по требованию родителей, санитары и полиция ночью ворвутся в дом Тима и начнут будить счастливо улыбающуюся во сне Джен, он не сможет ее отбить и оставит подругу в лапах санитаров психиатрической клиники.

Была и еще одна попытка спасти девушку. После «убийства» ребенка, психика Джен пошатнулась, ей кажется, что родители хотят ее убить, она их ненавидит, и одновременно ей не хватает сил порвать с ними и зажить своей жизнью.

В этот момент на помощь ей приходит молодой психотерапевт. Мать Джен им недовольна: он лечит нетрадиционными методами – не травит больных лекарствами, не глушит их препаратами и электрошоком, – он создает атмосферу. Больные в палате – в основном молодые парни и девушки – общаются друг с другом, играют на гитаре и рассказывают о себе, о своих проблемах. Врач пытается выявить причину их заболевания. Он видит, что Джен, с одной стороны, не выносит неодобрения родителей, с другой – хочет вырваться на волю. Сшибка этих разнонаправленных движений приводит к неврозу, к агрессивности, к неадекватным поступкам.

В этом месте фильма думаешь: как хорошо, что Джен попала, наконец, в хорошие руки. Доктор сможет ей помочь. Но… сценарист и режиссер не дают этому случиться – в полном соответствии со «сценарием жизни» – что в России, что в Англии. Необычное отделение больницы уничтожают, молодого доктора увольняют, а больных продолжают лечить по старинке, традиционно.

– Не надо укол, – просит Джен, – но ей его делают. Ее заставляют выпить против воли горсть препаратов. – Я не хочу засыпать, – упрямо твердит девушка, – но ее усыпляют, вставляют кляп в рот и ударяют электрошоком. Ей-богу, очень похоже на камеру пыток… Возникает мысль, что здесь все направлено на то, чтобы сломить волю, унизить, уничтожить личность пациента.

Конец известен. Джен перестает ощущать реальность, перестает чувствовать, превращается в растение. Парабола, вместившая в себя погубленную юную жизнь, завершена. Драматическому и даже трагедийному звучанию картины очень помогает светлая гармоничная музыка, возникающая часто как умиротворяющий контрапункт безумным и диким выходкам людей.

Не знаю, как сам Кен Лоуч ответил бы на вопрос, что погубило героиню. Кстати говоря, только что с удивлением прочла, что этот режиссер выступает с яр ко выраженных антиизраильских позиций. До сего дня ничего про это не знала, – как режиссер он стоит на позициях борца с консервативными устоями. Своей картиной он говорит, что Джен была погублена жизнью в семье. Но только ли ею?

Не слишком ли примитивен такой подход? А то, что сама девушка не предприняла никаких попыток уйти, освободиться от рабства, сделаться независимой? Разве нет здесь вины самой Джен?

Позволю себе отступление, немного выходящее за рамки фильма.

Сегодня вся Москва еще не кончила обсуждать события в 57-й школе. Да, случилось там что-то темное и непотребное. Учитель, позволяющий себе «шашни» с ученицами, для любой школы не типичен. Это исключение. Обычно в учителя, как и в духовники, идут светлые личности, заряженные высокими идеями. Лучшие из них обладают талантом привлекать к себе сердца – в них влюбляются все – девочки, мальчики, коллеги. И это замечательно. Такой учитель поведет за собой класс, заразит предметом, вдохновит своим примером. Таким был Сухомлинский. Именно таким я представляю себе Симона Соловейчика.

В дореволюционной женской гимназии существовал термин «обожание».

Младшие ученицы обожали «старших», не всех – одну, избранную каждой из них в качестве «идеала». Старшеклассницы обожали учителей, недосягаемых, умных, взрослых. Неужели вы думаете, что Ушинского не обожали? А Александр Мень, проповедник и учитель, образец нравственного начала! Думаю, что вся его паства была в него влюблена – мужчины и женщины. И кто бросит в него камень!

А школа – разве в ней не было влюбленных пар? Поднимите руку те, в чьей школьной жизни такое не встречалось? Об этой юношеской любви пишут книги и делают фильмы. На память приходят две замечательные картины – «А если это любовь?» Райзмана и «Дикая собака динго» Карасика.

Закончив школу, играли свадьбы влюбленные друг в друга с «детского садика» одноклассник и одноклассница, бывало, соединялись учителя и ученики. Да, учителя и ученики. Жизнь дает и такие примеры. На одном из бурных обсуждений звучало, что подобное нужно «категорически запретить». Интересно почему?

Вы не слышали такие истории: учитель женился на своей бывшей ученице? Или бывший ученик, выросший, оперившийся, – на своей бывшей учительнице? Вам такое не встречалось?

Самый яркий приходящий в голову пример – брак композитора Валерия Гаврилина. Он женился на своей бывшей детдомовской учительнице музыки – немолодой, не очень красивой, но сумевшей влюбить мальчика-сироту в свой предмет, подтолкнуть его к сочинительству… Существуют разнообразные варианты «послешкольного» поведения учеников и учителей… Но вернусь к брошенной мною на полдороги теме.

Учитель вел себя отвратительно, согласна. А что же ученицы? Почему их нравственный инстинкт молчал? Разве у них не было свободы воли? В 10-м классе уже можно отвечать за свои поступки… И нести за них ответственность…

Здесь в Америке дети, возможно, даже излишне свободны. Они рано отрываются от семьи, уезжают на учебу, на работу. За ними трудно проследить, их нельзя проконтролировать.

Но зато они не пеняют родителям за то, что те пропустили, недосмотрели – они были свободны в своем поведении.

Да, очень важно, чтобы в твоих детях сидел «нравственный закон», чтобы они умели отличать черное от белого, чтобы не совершали непоправимых ошибок.

А если совершают?

Что ж, таков закон жизни. Мы говорим: сам виноват, ты был свободен, ты сделал неправильный выбор. А ночью, плача в подушку, виним во всем себя: упустили, не научили, оставили одного.

Интересно, это свойственно всем или только нам, с нашей русской ментальностью?

Фильм «Семейная жизнь» вызвал во мне этот круг размышлений. Посмотрите его, возможно, кроме удовольствия от встречи с искусством, вы еще получите толчок для размышлений о ваших детях, внуках и… родителях…

Ностальгия по чистоте

Фильм «У озера»

11.08.2016

В самом конце июля на канале КУЛЬТУРА прошла «Линия жизни» актрисы Наталии Белохвостиковой – в честь ее юбилея. А потом можно было посмотреть картину Сергея Герасимова «У озера» (1969).

И вот все это вместе – творческий вечер актрисы и замечательный, еще раз увиденный фильм, вызвали у меня всплеск мыслей и эмоций. Очень трудно с ним справиться и внятно изложить суть. Попробую.

Наталия Белохвостикова была предназначена для фильма «У озера». Без нее он бы не состоялся или потерял в своем обаянии. Недаром Сергей Герасимов выбрал ее на роль без всяких проб, высмотрел в коридорах Мосфильма, ему нужна была именно такая – очень молодая, еще не обученная «актерскому мастерству», девически худенькая; с ямочками на щеках; с чудесной улыбкой и чистым взглядом.

Наталия Белохвостикова в фильме «У озера»

Отец и дочь Бармины (Олег Жаков и Наталия Белохвостикова)

Вообще прилагательное «чистый» здесь основное. Герасимов; человек и гражданин; не мог не видеть, что 1960-е, начавшиеся надеждами на обновление жизни, породившие фантастический взлет творческой энергии, закончились по сути пшиком, если не сказать обманом.

Трескучие фальшивые слова звучали с трибун, из радиоточек и с экранов тогдашних «кавээнов», государство закручивало гайки, воевало с интеллигенцией, входило в тупиковый и косный застой, провозглашая близкую «победу коммунизма».

Сергей Аполлинариевич Герасимов всегда был чуток к тому, что происходит вокруг. Еще в 1961 году в заповедных местах Байкала началось строительство – строили целлюлозно-бумажный комбинат. Целлюлозу предполагалось использовать для нужд военного авиастроения. Заложником проекта стало уникальное озеро, глубоководное, с чистейшей водой, со своеобразной флорой и фауной, озеро, о котором на протяжении веков складывались легенды и пелись песни, – Байкал.

Естественно, люди протестовали, возмущались, писали статьи, но что сделаешь против воли государства, которое уперлось рогом! Герасимов решил сразиться с «Левиафаном» средствами искусства. Точно так поступил когда-то Чехов, давший своему доктору Астрову («альтер эго» Антона Павловича) из «Дяди Вани» огромный монолог о вырубке лесов в центральных российских губерниях. Замысел драматурга понятен: может быть, хоть со сцены бесконтрольные «хищники», во главе с государством, услышат вопль того, кто сажал леса и сады и с ужасом наблюдал за их вырубкой.

Герасимов родился на Урале, в семье ссыльнопоселенцев, у русского отца и еврейки-матери, сибирские маршруты были ему знакомы с молодости, сердце за Байкал болело. Его фильм стал ареной битвы «за Байкал» в тот момент, когда комбинат был уже построен и уже отравлял воды озера.

Главные герои картины, отец и дочь Бармины, сражаются за чистоту Байкала. Но не только. Они сражаются за правду, за то, чтобы черное не называли белым, прикрываясь демагогической фразой. Важно, чтобы люди, отстаивающие правду, были сами чисты. Профессор Бармин в исполнении Олега Жакова и его юная дочь Аена, в которую так естественно перевоплотилась Наталия Белохво-стикова, из той породы, что харкатеризуется эпитетом «кристальный».

Сделаю отступление.

Тогда, на исходе «оттепели», только начинались процессы, завершение которых пришлось на наше время. Какая чистота, какая правда? Где они в наши дни?

Услышала сегодня по радио от комментатора, что правда – это «одна из версий». Еще в одной передаче глава радиостанции с пеной у рта отстаивал право высокого чиновника скрывать от граждан незадекларированное имущество.

Василий Шукшин (Черных) и Наталия Белохвостикова

В заметке, попавшейся на глаза, говорилось, что уличенный «Диссернетом» в плагиате министр связи оставлен ВАКом при кандидатской степени. 34 % сворованного текста ученые чиновники не сочли тяжким преступлением, «в диссертациях все заимствуют чужое», – таков был их приговор. Вот в чем мы сегодня живем! Вот какие сегодня люди, какая атмосфера.

Кто-нибудь верит, что Россия не ведет войну с Украиной? Кто-либо думает, что Эрдоган стал для России лучшим другом – буквально сразу после того, как «всадил нож в спину»? Есть еще такие, кто полагает, что подмена баночек с «уриной» не была санкционирована на самом верху? Рыба гниет с головы. Российское государство, во всех своих составляющих, предельно изолгалось, и это уже тайна полишинеля.

Фальшь и лицемерие не сегодня начались.

Фильм «У озера» рассказывает об одной такой лицемерной концепции. Самое печальное, что защищать ее должен человек по сути своей хороший и честный. Роль директора целлюлозно-бумажного комбината поразительно сыграна Василием Шукшиным.

Человек, рожденный на Алтае, с узкими монгольскими скулами, уж Шукшин-то чувствовал природу как никто.