Летиция, или На осколках памяти

– Старый какой! – вздохнула Люся, – Нет, человек он неплохой, но ты – молодая красивая… —

– Мне в следующем году тридцать! Все мои женихи полегли на войне. Только и остаются вдовцы в годах Михалыча. А без мужика тяжело. Нет, ты не подумай, я не о том! Просто физически тяжело одной. Жизнь иногда бывает подлой штукой! —

Фрося, посмотрев на Люсю, улыбнулась:

– А ты, чего нос повесила. Все у тебя впереди и все твои женихи целы-здоровы. И сама ты прехорошенькая. Я вижу, как на тебя парни засматриваются. Все у тебя будет хорошо. —

Глава 10 Роскошь, как образ жизни

Вот и нашим девчонкам стукнуло по шестнадцати годков! Наконец получили паспорта цвета темного хаки с маленькой карточкой и белым уголком для печати. Были такие раньше.

Шестнадцать лет – немного совсем, до совершеннолетия еще два года осталось, а в жизни уже настала пора укореняться. Лида, по-прежнему, в бухгалтерии, но уже не заводской, а Министерства авиационной промышленности. Статус другой и люди другие, даже столовая разительно отличается от заводской с ее шумом-чадом. Здесь все чисто и чинно. Да и само Министерство в новом здании архитектуры сталинского времени, прославляющем мощь советской авиации. Еще до войны в СССР был культ летчиков-героев, о которых писали в газетах: Чкалов, Громов, Водопьянов. Летчики были элитой того времени и только после полета Гагарина в Космос вся слава перешла на космонавтов.

Лида мечтала выйти замуж за летчика-героя и чтобы на него посыпались ордена и награды, чтобы жить им в доме Правительства среди роскоши. В ней рано проснулась тяга к накопительству, не сказать, чтобы она была жадной, но уж слишком любила деньги, а точнее то, что они могут дать. Не брезговала она с Шурой и спекулировать билетами в кинотеатр. Приходили к открытию кассы и покупали билеты на вечерние сеансы. Действовали, конечно, по договоренности с кассиршей. Кино тогда было суперпопулярным проведением досуга у широких масс, оно было доступно и демократично. Если в театр надо было заранее готовиться: прическа, выходное платье… тогда еще не умерла традиция ходить в театр в вечерних нарядах. Это сейчас уже не имеет такого значения. Лично сама видела в Большом театре женщин, одетых, чуть ли не по-походному: в джинсах, свитерах, даже в вязанных рейтузах, шапках, но это, вероятно, приезжие проездом в Москве, случайно купившие билеты в легендарный театр.

В тот день Лидка стояла на «точке» перед кинотеатром «Салют», когда к ней подошел молодой, симпатичный парень в летной форме и спросил:

– Девушка, у вас есть лишние два билета? —

А у Лиды как раз остались последние два. Остальные билеты она уже благополучно продала и наварила на этом не меньше десятки.

Не моргнув глазом, она назвала свою «коммерческую цену». Летчик достал из нагрудного кармана деньги и протянул их Лиде. Затем, взяв билеты, чуть прищурился и, с улыбкой глядя на Лиду, спросил:

– Ну, как, пойдем в кино? —

Лида присмотрелась к парню:

– Симпатичный, молодой. Военный, да к тому же летчик! – и она согласилась.

Это был первый случай, когда покупатель, купив у нее билеты, пригласил ее, а не свою девушку.

Парень протянул ей руку и представился:

– Дмитрий Ильин. Можно просто Дима. —

Лида в ответ протянула свою руку:

– Лидия Макарова. Можно просто Лида. —

– А теперь, когда я знаю твои имя и фамилию, не боишься ли ты, Лида, что я сейчас отведу тебя в милицию за спекуляцию? —

У Лидки по нервам пробежал холодок, но глядя на улыбающегося парня, отлегло:

– Не боюсь! Веди! —

– Ну, пошли. – летчик взял Лиду за руку и повел… ко входу в кинотеатр, где уже толпился народ.

Это было впервые, когда она с парнем пошла в кино. На свидания уже бегала, на танцульки, в компании или в парк тоже, да и в поцелуях с объятьями себе не отказывала, но, чтобы вот так, в качестве девушки пойти за руку в кино, да еще с летчиком, да с таким симпатичным! Об этом она только мечтала!

В этот вечер Дима покорил ее и своей щедростью. Он уже служил в летной части под Москвой и, естественно, получал оклад. В буфете купил пирожных, фруктовой воды и большую шоколадку «Люкс», которую положил перед девушкой. Наевшись от души пирожных и напившись фруктовой газировки, Лидка была на седьмом небе от счастья! Она, наконец, нашла! Вернее, он нашел ее! А если он совершит подвиг и его наградят орденом в Кремле?! Она выйдет за него замуж, уедет из своего барака в отдельную, благоустроенную квартиру! Однажды она была в такой и видела, как в них живут.

Тогда Лиду откомандировали из бухгалтерии съездить на дом в квартиру прославленного летчика, отвезти причитающуюся ему премию. Выдали деньги, бланк расходного ордера и она на машине министерства подъехала к знаменитому Дому на набережной. Ухоженный двор, дежурная в подъезде, лифт с зеркалом и бархатным сидением, все это привело девушку в благоговейный трепет. Дубовую дверь открыла домработница. Лида вошла в огромный зеркальный холл, далее ее проводили в кабинет хозяина квартиры. Она видела его фотографии в газетах. Это был мужчина уже за сорок, отмеченный за свои подвиги высокими правительственными наградами. Лида выдала деньги, он расписался, затем спросил:

– Вы любите шоколад? —

Лида больше всего на свете любила шоколад, но очень редко позволяла себе купить его. В силу своего скопидомства, проходя мимо киосков с мороженным или пирожными, они лишь сглатывала слюну, не желая потратить деньги, пусть даже на себя. А тут сам знаменитый летчик-асс спросил. И Лида ответила:

– Люблю. —

Знаменитость открыл ящик огромного письменного стола, достал оттуда коробку шоколадных конфет, перевязанных ленточкой и протянул Лиде. Она взяла, поблагодарив. Домработница проводила ее к дверям, но по дороге Лида успела, проходя мимо открытой двери, посмотреть во внутрь. Обстановка огромной комнаты, которую можно было смело назвать залом, произвела на девушку неизгладимое впечатление. В ней все было как в фильмах о прошлом дворянстве: обитая бархатом мебель, ковры на натертом до блеска паркете, огромная люстра с хрустальными подвесками и масса фарфоровых статуэток повсюду. И картины на стенах.

– Да, живут же люди! – пронеслось в Лидкиной голове.

До этого ей удавалось бывать в зажиточной семье подружки Нины Кондрашовой. Поговаривали, что ее мать – директор магазина скупает у местных все, что, по ее мнению, чего-то стоит: серебро, золотишко, редкие книги, картины. Все знали: если необходимо занять деньги или, упаси Боже, несчастье и они вдруг срочно понадобились, – надо идти к Химе. Что это было имя или фамилия, мало кто знал, но между собой мать Нины называли именно так – Хима или Химка.

Это была высокая дородная женщина лет за тридцать с ярко накрашенными губами и шестимесячной завивкой. Когда она улыбалась, то обнажала золотые коронки, что тогда считалось шиком. Зимой ходила в приталенном пальто из темного габардина на ватине со съемной горжеткой из чернобурки – это было писком моды послевоенных лет. Позволить себе такую, с лапками-завязками и с лисьими коготками, могла далеко не каждая, а такой шикарной, как у Химы или Химы Георгиевны не было ни у кого в округе: цельная пластина внушительных размеров, полностью укрывала собой немалые плечи и грудь женщины, густой мех с серебристым отливом приковывал завистливые взгляды. Как-то однажды, в темном переулке местный отморозок сорвал с Химы ее чернобурку, но его тут же нашли. Ссорится с уважаемой директоршей магазина не смел никто, обошлось, конечно, без милиции. Горжетку узнали и с извинениями вернули. И, несмотря на то, что у директорши она была далеко не последняя, (дома в шкафу висело еще несколько шуб от котиковой до беличьей), эту горжетку Хима любила и часто надевала ее поверх платьев и костюмов, которых у нее было немерено. Когда Хима Кондрашова выходила из дома вся в золоте и мехах, надушенная «Красной Москвой», все оборачивались ей в след, а постовой, невольно вытягивался и разве что честь не отдавал.

Дочка Нина разительно отличалась от матери во всем: мелкая, по-рыбьи тощая, с тонкими косичками, она была полной ее противоположностью не только внешне, но и характером была также не в мать. Наивная, даже жалостливая, он была по сути настоящей простофилей. У нее можно было выпросить все, она могла заплакать, увидев нищенку на рынке. Дай ей волю она бы привела к себе и все бы раздала. Когда матери не было дома у Нинки собиралась куча подружек, которые без зазрения совести съедали все, что было на богатом, хлебосольном столе директорши. Приходя домой с работы мать удивлялась, как много Нина съедает. Глядя, на тощую, бледную дочь, вздыхала:

– Господи, и куда все девается! Вот, уж истинно – не в коня корм! —

Даже странно, что такой ушлой женщине не приходило в голову, что продукты с ее стола, дружно съедаются целой стаей подружек дочери, стоит ей уйти из дома. А, может, это была хитрость матери. Умудренная жизненным опытом, она знала, что людей в своем окружении надо иногда прикармливать и как знать, кто вырастет из этих детей. Опасаться надо было одного – зависти. Об этом Хима знала наверняка, но считала, что возраст подружек еще не достиг той черты, за которой зависть по-настоящему опасна, поэтому смотрела на все это снисходительно. В душе она надеялась, когда дочь подрастет, она поговорит с ней серьезно, а пока девчонки не выросли, можно лишь наблюдать за ними со стороны. Видела бы она своими глазами, как в ее отсутствие, от души наевшиеся подружки дочери Нины хозяйничают в их квартире: открывали шкаф и примеряли на себя вещи хозяйки. Иногда, кто-то из совсем обнаглевших, красил губы помадой матери и поливал себя ее духами «Красная Москва», но Нина не препятствовала этому беспардонству, тем самым поощряя такое поведение юных нахалок. Часто в этой компании была и Лида. Еще тогда ее манила атмосфера сытости и богатства. Жила Хима с дочерью вдвоем в отдельной двухкомнатной квартире самого лучшего в их округе кирпичного дома. Отсутствие соседей и наличие удобств, а также богатое убранство: ковры, мебель, дорогая посуда – все это притягивало Лиду с самого раннего возраста. Как все это отличается от той обстановки, в которой она росла: заношенная одежда, теснота, отсутствие удобств. Кто жил когда-то в бараках помнит помывки в тазиках и походы в баню по воскресеньям со стояниями в очередях. Прямо сказать, воспоминания не из веселых!

Глава 11 Девичья честь

Как я уже упоминала, в худеньком, тщедушном теле Лиды Макаровой рано пробудилось женское либидо. Про таких в народе говорят: – Слаба на передок. Звучит не совсем благозвучно, но по своей сути верно. Надо признать, что в те далекие 50-е годы, потеря девственности до брака у девушек, считалась делом если не греховным, то для подавляющего большинства постыдным. Девушки блюли себя, хоть некоторые и испытывали влечение к противоположному полу ничуть не меньше Лиды. Это было своего рода столпом воспитания, намертво вколоченным в девичье сознание предыдущими поколениями, но все же стоит признать, что одной из главных причин была боязнь нежелательной беременности и страх рождения ребенка без мужа, все это ставило крест на всей жизни женщины. Холостым парням до брака оставалось либо, извините, рукоблудие, либо женщины из категории разведенок и вдов, коих после войны было немало. Но все же, влюбившись в девушку, у большинства парней была одна дорога – в ЗАГС.

Лида не могла, да и не хотела противостоять зову природы. Книг она не читала совсем, считая это пустой тратой времени, а ее пять классов образования, сделали из Лиды необремененную интеллектом и размышлениями о жизни девушку, все мысли которой сводились, так или иначе, к выгоде и сексу. Ксения, материнским сердцем, почуяв это в своей средней дочери, лишь сказала ей:

– Что хочешь, а в подоле не смей принести! —

И, присматриваясь к Лиде, говорила со вздохом:

– Ладно бы Валентина! Та и постарше, и поздоровее… а эта – пигалица, соплей перешибешь, титьки, – она обоими руками делала «фиги», прикладывая их к своей груди внушительного размера. Затем, плюнув в сторону, и мрачно взглянув на Лиду, грозила пальцем, прежде чем взять ведра и пойти за водой на колонку.

А Лида влюбилась в Диму со всем жаром души своей. Частенько, в ожидании свидания с ним, по причине его занятости на аэродроме, она буквально томилась и ждала его возвращения. Одно плохо: им совсем негде было встречаться кроме как в парках, кинотеатрах и на танцах в клубе, где они иногда бывали. Жил Дима Ильин в общежитии, но заведение военное, строгих правил, девушек приглашать было категорически запрещено. А обоюдное влечение, быстро переросшее в страсть, при каждой встрече разгоралось все сильнее и сильнее.

Дошло до того, что стали прятаться по темным углам заросшего парка, но были застуканы милицией и с большим трудом отпущены после сунутой в карман милиционера денежной купюры. Напоследок молодой парень-милиционер, посветив фонариком в лица Димы и Лиды, сказал:

– Не попадайтесь в следующий раз! На первый раз прощаю и пошел дальше выискивать парочки в темных зарослях.

Дима вышел с Лидой из кустов, отряхнул с себя траву с прилипшими листьями кустарника и в сердцах выдал:

– Черт! Так и импотентом недолго стать! —

Лидка, впервые услышав это слово, спросила:

– Что это? —