Я видела любовь. Два раза

Я видела любовь. Два раза
Ирина Иваненко

Когда-то, давным-давно, мне посчастливилось увидеть любовь. Целых два раза. Об этом и рассказ.

Ирина Иваненко

Я видела любовь. Два раза

Вы когда-нибудь задумывались, как выглядит настоящая любовь? Как выглядят люди, которые ее переживают? И что вообще такое – настоящая любовь?

Прожив уже не очень короткую жизнь, могу сказать, что видела любовь. После долгих размышлений, могу сказать, что видела любовь два раза. Вы спросите – почему так мало, ведь на каждом шагу можно встретить проявления любви: матери к ребенку, юноши к девушке, ребенка к родителям. И будете правы – это многогранные проявления любви. Жертвенной, заботливой, отдающей. Да. Все так.

Но те два раза, о которых я хочу вам рассказать, создали настолько яркие и отличные от других впечатления, что у меня не получается поставить их на одну планку со всеми остальными проявлениями любви. Эти два раза поколебали пространство и изменили мой взгляд на мир.

Явление первое.

Оно случилось в 1995 году, в автобусе номер 14, который ехал по Московскому проспекту города N в сторону нового микрорайона. Не помню, зачем в нем ехала я. Возможно, в гости к друзьям.

Если кто-то из вас жил в те напряженные времена, то вы помните хруст ломающегося советского менталитета о новый демократическо-капиталистический мир, в котором многие были не просто чужими, а еще, к тому же и голыми, не просто потерянными, а еще, к тому же и потерявшими смысл жизни. Не простые времена, одним словом.

Автобус был набит битком. Впрочем, как и все автобусы того времени. Каким образом мне удалось сидеть при такой наполненности – не понимаю, но я каким-то чудом сидела. Надо мной висело несколько женщин, за спиной стояли и разговаривали подростки, а над впередистоящим сиденьем дышал легким запахом алкоголя высокий мужчина. Всей остальной плотности людей я не помню, они просто были. Легкий гул, разговоры. Ничего особенного.

Передо мной, как раз там, где стоял высокий мужчина, сидели два мальчика. Один лет девяти, второй лет пяти. Тот, что постарше держал на коленях маленького. Они были одеты в черные или темно-синие шапки и куртки, выглядели опрятно и аккуратно. Маленький мальчик держался руками за поручень переднего сиденья и полубоком смотрел в окно.

И тут, над ними, между подвыпившим мужчиной и женщинами возникла небольшая словесная потасовка с легкими возмущенно-толкающими телодвижениями. Я не помню сути конфликта, но он был очень обыденный, из разряда: «А я вам,… а вы мне… стойте и не умничайте, тут всем тесно… нашлись мне тут королевы». Этот конфликт был вялотекущим, ни во что не перерастал и длился одну или две остановки.

Я смотрела в окно и, честно говоря, тихо радовалась, что сижу, и никто из стоящих вокруг не нуждается, чтобы я, как истинная пионерка, измученная этим пионерским положением, встала и уступила кому-то место. Возможно, кто-то помнит эти ощущения.

И тут вдруг заговорил маленький мальчик.

Тонким, детским, немного картавящим голоском.

– Дима, а ты помнись, мы смотлели с тобой кино и там была такая класивая масина, – сказал он, показывая пальчиком в окно, на проезжающий мимо самосвал или что-то в этом роде.

И тут в ответ заговорил Дима.

– Да я помню. Тебе понравилось?

– Мне понлавилась. А мы с тобой налисуем такую масину?

– Нарисуем. Сейчас придем домой и вместе будем рисовать. Я тебе помогу. Тебе удобно сидеть? – отвечал девятилетний Дима и поправлял маленького мальчика.

До сих пор не могу точно определить, как это случилось, но когда Дима начал говорить, я поняла – вот так выглядит любовь. Его тон. Его голос. Простота, с которой он говорил. Это было сверхъестественно. В одном его голосе выражалась забота друга, брата и отца.

Я много раз видела, как дети стараются хорошо вести себя на людях или создавать хорошее впечатление. Это было не то. Это был очень простой, ничем не обременённый диалог. Настолько переполненный явной любовью, что она не помещалась в окружающее пространство. Более того, она, как магический индикатор за одну секунду выявила всю нашу несостоятельность в вопросах любви.

Как только мальчики заговорили, все вокруг начали стихать. Один за другим, как по цепной реакции, все кто мог видеть мальчиков, замолкали и смотрели на них – выпивший мужчина, сварливые женщины, подростки. Вокруг мальчиков довольно быстро образовалось большое пространство тишины, в котором были слышны только их голоса.

– Мне удобно, – отвечал маленький, при этом немного ерзая и съезжая с Диминых колен, – а мы потом ещё с тобой погуляем?

– Конечно, погуляем. Порисуем и погуляем, – заботливо отвечал Дима.

А потом малыш спросил:

– А ты любис меня?

– Я люблю тебя, – так же заботливо и ровно ответил Дима.

И было понятно, что да, он его любит. Это выглядело не мило, не трогательно, не миу-миу-миу. Это было обезоруживающе.

Столько лет прошло, а мне до сих пор кажется, что я по-настоящему видела раздвигающиеся на весь автобус ангельские крылья. Ангелы. Они стояли прямо там, между людьми и когда дети заговорили про любовь, не сдержались и переполненные величием проявления, в восторге и трепете стали раздвигать крылья. Могучие, сдавливающие грудную клетку, проходящие через человеческие тела, ангельские крылья.

Выпивший мужчина, что стоял над мальчиками, старался не дышать в их сторону. Его душа, обнажившаяся одним только словом, до глубины прониклась величием и красотой момента. Он хотел бы исчезнуть, стыдясь противоестественности своего присутствия, но не мог. Не мог даже пошевелиться.

Женщины, которые только что активно выясняли отношения, оборвались на полуслове. Обличенные чистотой детской души, думаю, они вспоминали своих детей и мысленно каялись, что когда-то беспричинно их ругали и наказывали. Подростки. Подростки просто стояли молча с одной только мыслью: "Ого …"

А я сидела сзади и смотрела на них, на то, как все молчали, на то, как через меня тоже прошло крыло ангела, на невозможную красоту любви, которая вылилась просто так из ниоткуда в серый, уставший мир.

Мальчики вышли на следующей остановке. Они что-то ещё говорили друг другу. Когда старший начал заботливо поправлять одежду на маленьком и спускать его с рук, подвыпивший мужчина двиганул народ всем своим жилистым телом, давая мальчикам свободный проход. В эту секунду мужчина стал рыцарем, он исполнил своё предназначение, и ему стало легче.

– Спасибо, – поблагодарил его Дима и вывел малыша.

Какая она любовь? Вот такая – простая, нежная, сверхъестественная. Обнажающая.

Автобус опустел без них. Мы какое-то время ещё ехали молча. Потом народ стал возвращать свой привычный гул, забывая о мальчиках.

Я вышла через две остановки. Полностью опустошенная. Словно человек прошедший сквозь пламя.

Очень много лет я вообще никому не могла рассказать об увиденном. Только когда образ произошедшего притупился и потускнел, у меня получилось облечь эту историю в слова.

Явление второе.

Это было лето 2000 года. Я училась в университете. Пыталась получить образование юриста в рамках переподготовки. Так и не получила, бросила. На курсе, в связи с тем, что это была переподготовка, собралась очень разнообразная публика. От почти сорокалетних, работающих на специальностях, где необходимо юридическое образование, представительных мужчин, до сотрудников органов внутренних дел и так далее. Я там была самая молодая и ещё не закончившая первое высшее образование. И, наверное, самая глупая и наивная.

Среди прочих важных и нужных предметов по отраслям права мы изучали ещё психологию, этику, логику и философию. Это сейчас я считаю философию одной из основополагающих наук, без которой невозможно понимание мироздания. А тогда для меня философия была бессмысленной, никому не нужной лабудой. Что касается логики, то до сих пор я не открыла для себя красоту этой науки. Мне кажется, что логика сама себя поймала в плен и скрутила в бараний рог. И пока что ей оттуда не выпутаться. Ну, или не встретила я того преподавателя, который способен превратить сухую науку в яркий изумруд познания.

Но вернемся назад.

Преподаватель по этике – пожилая, утонченная и очень интеллигентная женщина, очевидно зная отношение большинства студентов к своему предмету, была крайне изобретательна. Нужно отдать ей должное, её пары действительно были интересными. Почти на каждом занятии мы играли, строили теории и придумывали этические дилеммы. Такой способ подачи материала выглядел очень захватывающим.

И вот, на одном из занятий, она предложила нам сыграть в игру-познание. Игра была рассчитана на откровенность и углубление в себя. Возле доски, на «кафедральном возвышении», мы поставили скамейку. Студенты должны были разбиться на пары и парами, выходя к доске, садиться на эту скамейку, лицом друг к другу и выставляя ладони вперед. Задача состояла в том, чтобы положить свои ладони на открытые ладони молчаливого собеседника и, глядя ему в глаза, назвать три вещи, которые ты любишь.

Мне очень понравилась идея. Я уже с нетерпением ждала своей пары и с радостью собиралась назвать три вещи, которые я люблю. Не помню все три, но точно помню первую. Я собиралась сказать, что люблю жареные куриные сердечки. Если отступить от повествования, то я и сейчас их очень люблю. Такая же страстная любовь к этому кулинарному изыску передалась моим сыновьям. Они фанатично ждут его приготовления каждый раз. А дочери, как ни странно, реагируют на это приблизительно так: «Бе-е». В смысле, ну не очень. А еще, каждый раз, когда я готовлю эти сердечки, вспоминаю эту историю.

И вот мы начали. Не помню, что говорили первые две пары. Сейчас это уже не важно. Да и тогда, как оказалось, было не важно. Третьей парой вышли парень и девушка. Парень – типичный ботан. Ходил с кожаным дипломатом, в одном и том же пиджаке, с какой-то странной копной сбившихся на одну сторону густых русых волос на голове. Он всегда был очень немногословен, почти никогда не шутил, хотя я подозреваю, что имел чувство юмора и своё мнение обо всем. И вот они вышли. Первой свои три любви рассказала девушка. А потом настала его очередь.

Он положил ладони на руки девушке, посмотрел ей в глаза и, подумав, сказал:

– Я люблю свою жену.