Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»

Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»
Ирина Измайлова

Тайная жизнь гениев
20 лет назад его трагическая смерть потрясла всю страну, став знамением приближающейся катастрофы. Его убийцы так и не понесли заслуженного наказания. Его гибель слишком похожа на изощренную месть или даже ритуальное жертвоприношение, чтобы быть случайной. Ведь «поэт в России – больше, чем поэт», а Игорь Тальков стал голосом переломной эпохи великих надежд и страшных разочарований. Он первым посмел зарифмовать КПСС и СС, когда компартия была еще у власти. Он отпел дореволюционную Россию, отданную «на растерзание вандалам», когда будущие прихватизаторы еще подвизались «комсомольскими вожаками» и преподавателями марксизма-ленинизма. Он воспел наше Отечество как «страну не дураков, а гениев», когда ненавистники России проклинали патриотизм как «последнее прибежище негодяев». Его песни и стихи, его глубокая, истовая, почти яростная любовь к Родине были слишком опасны для ее врагов и губителей. Но убийцы просчитались, а слова лучшей песни Игоря Талькова: «Я знаю, что вернусь» оказались пророческими – в то время как абсолютное большинство «кумиров перестройки» давно забыты, его помнят и поют до сих пор.

Эта книга – лучшая биография великого барда, артиста и поэта, волнующий рассказ о его трагической судьбе, признание в любви к его творчеству, разгадка тайны его короткой жизни и безвременной смерти.

Ирина Измайлова

Тайна Игоря Талькова. «На растерзание вандалам»

Вступление

Краткая жизнь русского барда, поэта, артиста Игоря Талькова совпала с одним из самых ярких этапов в жизни современной России. Тальков жил, можно сказать, «на переломе». Его активная творческая биография началась тогда, когда в стране с искусственным названием СССР, казалось бы, еще незыблемо простиралось болото застоя, однако изнутри уже назревал тот неизбежный взрыв, на который советская система была обречена от самого начала своего существования.

Тот стихийный протест против системы, который десятилетиями жил в душе России и особенно активно проявлялся, разумеется, в молодежной среде, нашел отражение в творчестве сотен бардов, пытавшихся понять суть происходящего и по-своему его оценить. Однако никому из этих протестующих не удалось осмыслить до конца все, что произошло с несколькими поколениями русских людей, и так полно, так убедительно это выразить, как удалось Талькову. Выдающийся талант поэта, великолепный артистизм, глубокая, искренняя, почти яростная любовь его к Отечеству легли в основу всего творчества, и именно это сделало его человеком, к которому обратились взоры молодого поколения.

Он был не просто кумиром, он был, пожалуй, вожаком, учителем и воспитателем миллионов, причем, что бывает очень редко, в число его поклонников входили люди разных поколений, от тринадцати до тридцати-тридцати пяти, все, кому довелось в переломную эпоху жизни России быть молодыми.

Игорь Тальков работал в жанре рок-музыки (по крайней мере, его относили к этому жанру), то есть был представителем той культуры, которая никогда прежде не дорастала до уровня высокой идейности. Но он поднял планку этой культуры на недосягаемую раньше высоту. И опять-таки первым поставил во главу угла не какие-то абстрактные права, свободы, «идеал личности», но идею России, высокий патриотизм.

Образно говоря, он спустился в ад дешевой, безыдейной попсы и, протянув руку всем, кто вслепую блуждал там, стал выводить из этого ада молодое поколение русских. Этим он был страшен тем, кто хотел бы видеть страну по-прежнему слепой и покорной.

Краткая, сверкающая жизнь поэта и певца оборвалась тоже в момент перелома. В момент, когда, возможно, он был особенно нужен тем, кто за ним пошел. А может быть, именно его трагическая, внешне бессмысленная смерть сплотила всех, кто, во многом благодаря ему, вышел из тьмы и стал искать свой путь.

Стихи Талькова бьют, обжигают, вызывают порой злость, порой тоску, но чаще всего – зовут к активной, наполненной смыслом жизни. Он, в отличие от большинства кумиров поп-культуры, никогда не уводил молодежь в маленький мир «самого себя», он любил и учил любить большой мир, со всеми его «но», со всеми его «против».

Со времени его гибели прошло двадцать лет, но поэта не только не забыли, о нем все еще продолжают спорить, что лишний раз доказывает его прежнюю (если не большую, чем прежде) востребованность. Духовный голод, который испытывали поколения 1980 – 1990-х годов, существует и ныне, и за это время не появилось никого, кто смог бы стяжать славу и занять место идейного вожака нынешних молодых поколений.

Как всякий большой художник, Тальков воспринимался неоднозначно, и глупо было бы объяснять негатив, который испытывали к нему некоторые представители искусства, просто завистью или ограниченностью.

Самое несправедливое высказывание тех лет принадлежит, пожалуй, известному артисту Андрею Макаревичу. На вопрос, как он относится к Талькову, Макаревич ответил «никак». И мог бы на этом остановиться, однако тотчас обличил самого себя, ясно показав, что никакое это не «никак»… Он продолжил, заявив, что, по его мнению, Игорь Тальков «насквозь картонный». И обосновал свою позицию следующим утверждением: «Пока на дворе стоял совок и у нормальных команд были проблемы, он пел исключительно про Чистые пруды. А после перестройки, когда все стало можно, вдруг таким смелым оказался…»

Трудно сказать, что лежит в основе этого высказывания – простое непонимание или что-то иное. Начать с того, что Игорь Тальков, как и все музыканты тех лет, представлял аудитории лишь то, что удавалось «протолкнуть» на эстраду или в эфир, и это не означало, что в своем творчестве он не обращался к другим темам. Просто их «не выпускали». Если же «нормальным» командам такие темы порой удавалось вставлять в концертные программы, то это означало лишь то, что их «нормальность» не представлялась цензорам опасной, не считалась воздействующей на аудиторию особо остро. Какой-то процент протеста советская цензура пропускала всегда, даже во времена самого жесткого красного террора, ибо за цензорами стояли аналитики, отлично понимавшие, что от чрезмерного давления может произойти взрыв. Но пропускали то, что не вызывало побуждения к активному действию. И «нормальные», имея проблемы, тем не менее, сосуществовали с системой. Помешай они ей, их бы быстро угомонили.

И второй момент. А почему, собственно говоря, такое негодование по поводу «Чистых прудов»? Почему никому никогда не приходило в голову упрекать, скажем, Пушкина, что большинство его стихотворений откровенно лирические, а не остросоциальные? Или Лермонтова по поводу того, что после стихотворения «На смерть поэта» он вдруг тоже обратился к чистой лирике? Что, в XIX веке можно было делиться с обществом волнением души, а в наше подавай «марш и лозунг»? Вроде бы это уже проехали…

Секрет прост. Большой художник – всегда большой художник. И если он пишет лирическую песню, значит, в данный момент его душе нужна именно такая песня, и именно ею он станет будить в сознании своих слушателей те чувства, которые зовут к добру, очищают от накипи, дарят свет. Для художника его работы равноценны, он не выполняет социальный заказ, он создает то, что считает и ощущает своевременным. И если «наступает на горло собственной песне», значит, лукавит – настоящая песня нужна всегда, не важно, о жертвах ли революции или о Чистых прудах.

Незадолго до своей гибели Тальков дал интервью корреспонденту альманаха «Молодежная эстрада» М. Марголису. Журналист задал вопрос как раз на вышеупомянутую тему:

– А если завтра опять заставят замолчать?

На что певец ответил:

– Я не молчал и в прежние времена, другое дело, что не имел сцены.

Просто и понятно. Понятно всем, кто хоть когда-либо сталкивался с системой, не пропускавшей и не подпускавшей к большой аудитории действительно значимого оппозиционного искусства. Впрочем, когда бывала хоть какая-то возможность, Тальков ею пользовался, и об этом дальше будет многое сказано.

Сцена! Я продирался к тебе
Сквозь дремучие джунгли закона,
Что на службе у тех,
Кто не верит ни в черта, ни в Бога.
Завязались в узлы мои связки,
Стиснут лоб медицинской повязкой,
И в душе затаилась на долгие годы тоска.

Сцена! А дорогу к тебе
Преграждала нечистая сила,
И того, кто ей душу запродал, превозносила.
Раздавая чины и награды
Этим самым продавшимся гадам,
Настоящих и неподкупных сводила в могилу.

Сцена! Я дошел до тебя
И стою, и пою наконец-то!!!
И убежден, что занял по праву – свободное место.
Ну и происки слуг преисподни
Не страшны нам с тобою сегодня —
Наше время пришло,
Да поможет нам сила Господня![1 - Цитируется по книге «Игорь». (Специальный выпуск альманаха «Молодежная эстрада». М., 1992 г.)]

Этот ответ самого поэта тем, кто упрекал его в робости и приспособленчестве, почему-то был забыт упрекающими, а возможно, им неизвестен…

Самым негативным, можно смело сказать хамским, был, пожалуй, отзыв о Талькове журналиста М. Кононенко в статье «Кто убил Игоря Талькова?». Это «произведение» можно было бы, конечно, не упоминать вовсе: г-н Кононенко не Макаревич, не напиши он двадцать лет назад о Талькове, его вряд ли бы кто-то когда-то вообще вспомнил. Но дело в том, что статья-то была откровенно заказная, намеренно направленная против поднявшейся после убийства певца волны народного отчаяния и гнева, и получилось, что заказчикам, как с ними нередко случается, не хватило чувства меры. Стремясь снять, по их мнению, излишнее напряжение, автор статьи перешел все границы, оскорбив не только погибшего барда, но и миллионы людей, искренне любивших его творчество. Господин Кононенко назвал творчество Талькова «лапидарной и прямолинейной социальщиной», «положенной на сусальную электрическую музыку». И далее заявил, что, по его мнению, Игорь Тальков – «средненький певец, посредственный композитор и очень плохой поэт», а его тексты «напоминают фельетоны в журнале «Крокодил», за что его и любил народ». По утверждению Кононенко, Тальков был «…певцом обычного невежественного быдла. Того самого быдла, которое все свои нерешаемые проблемы сваливает на правительство, а решаемые проблемы решает с помощью кулака».

Как говорится, комментарии излишни. Но появление столь невыдержанной идеологически, а попросту откровенно некультурной статьи ясно показывает, как на самом деле страшен был даже мертвый бард для тех, кто хотел бы, но уже не мог отнять его творчество у разбуженных им поколений.

В адрес Игоря Талькова раздавались и по сей день раздаются и совершенно другие оценки. Причем и положительные оценки очень сильно разнятся.

Большинство русских патриотов считают певца православным подвижником, мучеником за Веру, героем, убитым во имя Отечества. Другие видят в его творчестве гораздо больше стихийного протеста, талантливого, но индивидуального самовыражения.

Как обычно, в России (да, вероятно, и во всем мире!) большое явление оценивают, впадая в крайности. Кто-то требует канонизации и слагает акафисты, кто-то упрекает в незрелости, в недопонимании, в недооценках… То лепят идеальный образ, то рисуют мутный контур, неясно различая черты.

Наверное, все это неправильно. Во-первых, потому, что оценить такое ярчайшее явление, каким бесспорно был и остается Игорь Тальков, возможно только с большого расстояния, и двадцати лет для этого, возможно, недостаточно. А во-вторых, такой огромный талант не может быть однозначен, одномерен, он всегда вмещает, с одной стороны, больше, чем нам бы хотелось, с другой – далеко не одно то, что мы умеем в нем увидеть.

И, чтобы попытаться его понять, надо попробовать для начала взглянуть на его жизнь, как на жизнь любого из нас, и оценить ее, стараясь увидеть те внешние и внутренние причины, которые сформировали эту, без преувеличений, удивительную человеческую личность.

Родители. Хождение по мукам

Игорь Тальков принадлежал к дворянскому сословию, в чем трудно усомниться, хотя бы просто глядя на него. Разумеется, не только на его лицо, но на стать, походку, движения. Понятие «порода» напрочь уходит из современного обращения, но признаки-то породы в отдельных людях еще проявляются, и в этом нет ничего плохого, равно как ничего особенно прекрасного – просто это существует.

Изначально родовая фамилия писалась иначе, не «Тальков», а «Талько». Дед певца Максим Максимович Талько был военным инженером, дяди, братья его отца, – офицерами царской армии. Владимир Максимович, отец Игоря, был репрессирован, как и многие выходцы «из бывших». Причины в таких случаях изобретались самые различные, по принципу – был бы человек, а дело найдется. Сам Владимир Максимович не любил рассказывать о предыстории своего ареста. Не говорил об этом даже с женой, и она знала только, что посажен он был (как, кстати, и она) по самой «популярной в то время статье – 58-й (за антисоветскую агитацию). Что в действительности едва ли было возможно: очень долго, до очень зрелого, если не до преклонного возраста Владимир Тальков был сторонником коммунистических идей. Он говорил жене, убеждавшей его в порочности и преступности советской системы:

– Подожди, я тебя перевоспитаю!

Обычный для того времени случай, когда под колесо репрессий попадали люди, вовсе не враждебные системе, люди, на которых эта самая система могла бы опереться, но в силу своей тупости сметала их, сваливала, не заботясь о том, что таким образом сама себя разрушает. Веря в силу своего репрессивного аппарата, совдепия не заботилась о будущем: на репрессиях можно продержаться определенное время, иногда достаточно длительное. Но существовать в режиме репрессивного давления на собственное население вечно невозможно.

Владимир Максимович был человеком неглупым, думающим, наделенным совестью. И в конце концов, спустя долгие годы, сказал Ольге Юльевне: