Грехи и подвиги

– Не знаю. – Эдгар уже стоял на ногах, держа наготове боевой топор.

Собираясь в дорогу, кузнец тщательнее всего подготовил себе оружие. И, кроме меча и копья, решил вооружиться также топором – он слыхал от Луи, что есть немало рыцарей, которые в сражении предпочитают топор мечу. Он тяжелее, зато и удар получается мощнее, а для руки, привычной к молоту, такое оружие и удобнее…

– Разожги огонь, Ксавье! – громко скомандовал Эдгар. – Кто бы то ни был, он уже знает, что мы здесь, а мы не видим его.

– Сейчас увидишь! – раздался из-за поваленных стволов насмешливый голос, за которым последовал хохот, причем хохотали по крайней мере человек десять-двенадцать.

К чести маленького оруженосца, он не выронил от испуга огнива, но четко исполнил приказ своего рыцаря. Горка сухих сучьев, на всякий случай заранее приготовленных Эдгаром возле их ночлега, разом вспыхнула, и кузнец успел увидеть с десяток темных фигур, разом прорисовавшихся над громадой поваленного тиса. Неизвестные, должно быть, только что вскарабкались на толстый ствол, собираясь сверху обрушиться на путников. Следом за ними лезли еще человек пять. Слабый огонь неясно высветил их лица – можно было лишь различить грязные заросли волос, у всех примерно одинаковых, бороды разной длины, да глаза, мрачно сверкавшие, будто у зверья. Однако лезвия коротких мечей и топоров, тоже коротких, скорее лесорубных, а не боевых, сверкали куда ярче.

– Ксавье, спиной ко мне! – крикнул Эдгар, успев отскочить на несколько шагов, чтобы незваные гости не оказались и впрямь на его плечах. – Эй вы, что вам надо?! Мы – мирные путники, и у нас нет денег!

– Это у рыцаря-то в полном вооружении пусто в кошельке? – воскликнул один из незнакомцев. – Так я и поверил! Когда у вас нет денег, вы их берете, у кого хотите и сколько хотите! Знаем мы вас, рыцарей… Да и ваши доспехи с оружием стоят немало, а уж лошадки – просто загляденье! На ярмарке в Дувре я за них выручу, пожалуй, не меньше четырех марок!

Название французского города прозвучало как раз вовремя. Эдгара тотчас осенило: ведь эти люди говорят по-французски, а не по-английски, хотя они уж точно не рыцари.

– Так вы франки? – воскликнул кузнец. – Но и мы тоже. Если даже вы разбойники, то неужто в чужом краю станете нападать на своих?!

Некоторых незнакомцев это, казалось, смутило.

– Может, они и вправду французы? – нерешительно заметил один из них. – Правда, рыцари и здесь лопочут по-нашему, но выговор все равно малость другой. Годится ли, коли так, резать им глотки?

Но предводителя (а в том, что первый из заговоривших с ними разбойников их предводитель, Эдгар уже не сомневался) никакие соображения поколебать не могли.

– Ты, Роже, давно стал таким добропорядочным? – рявкнул он на своего товарища. – Во Франции ты потрошил своих, не думая о родстве с ними! А когда всадники руанского прево [20 - Прево – в средние века начальник городской полиции.] погонялись за нами и заставили перебраться в эту тупоголовую Англию, где грабить толком некого, так ты сразу и полюбил французов?! Даже проклятых рыцарей, которые только и делают, что дерутся да молятся, дерутся да молятся! И грабят не меньше нашего, только их за это не вешают. Так, что ли?

Остальные загалдели, перебивая друг друга, и тут Эдгар возвысил голос:

– Ты что болтаешь о том, чего не знаешь, громила?! – рявкнул он. – Рыцари бывают всякие, как всякие мастеровые, всякие крестьяне, всякие воины, даже, прости меня Господи, говорят, всякие попы… Только если наш грешный мир, в котором льется столько крови и творится столько зла, что-то и спасает еще от геенны огненной, то это святая вера в Бога, молитвы праведников, а еще рыцарская честь! И если среди рыцарей, как среди всех прочих людей, попадаются иной раз бесчестные грабители, то среди вас-то, разбойников, – все такие!

Если бы в продолжение всей этой сцены молодой странник мог рассуждать хладнокровно, он, скорее всего, действовал был точно так же. Это, во-первых, задержало нападение, и над лесом показалась луна, а во-вторых, позволило Ксавье занять позицию за спиной своего господина. Мальчик сжимал в руке меч, и хотя эта рука чуть-чуть дрожала, юный оруженосец стоял твердо, готовый драться. О том, что разбойники могут передумать и отпустить путников с миром, мечтать не приходилось – при всей своей неопытности Эдгар не раз слыхал о лесных бродягах и очень хорошо знал, что никакой совести в них пробудить невозможно. Правда, именно в Англии некоторые бродячие жонглеры [21 - Жонглерами назывались в Средние века бродячие актеры, которые, по сути, являлись и фокусниками, и акробатами, а зачастую и сочинителями песен, и собирателями всяких преданий и легенд.] слагали и пели баллады о добром разбойнике по имени Робин Гуд, который будто бы грабил только богатых и помогал бедным, но верили этим сказкам только деревенские ребятишки да девчонки – народ отлично знал, что разбойники не бывают благородными, а обидой на знатных рыцарей и болтовней о справедливости прикрываются все головорезы.

Тем не менее в душе Эдгар подивился пылкости собственных слов. И впрямь дух предка, носившего с ним одно имя, пробудился в юном самозванце – если он уже и не считал себя настоящим рыцарем, то, по крайней мере, чувствовал родство со всеми рыцарями на свете и готов был дать отпор хулителю рыцарства. Только вот разбойников было слишком много – человек пятнадцать, и драться путешественник умел, увы, не так славно, как его молочный брат Луи. Тот бы, верно, бросился в схватку с лесными головорезами, не задумываясь…

– Ах, ты еще и грубишь, сэр рыцарь! – завопил в ответ на гневные слова путника предводитель разбойников. – А я-то подумывал, не оставить ли вас в живых, ощипав ваши перышки! Впрочем, могу и теперь еще сжалиться, если только вы оба сложите оружие, снимете одежку и положите рядком с оружием. Штаны, так и быть, можете оставить – не резон мне, грубияну неумытому, любоваться на рыцарское достоинство! Только быстро, не то к утру волки оставят от вас только косточки. Видите, какой я добрый?

– Ты не добрый, ты просто трус! – расхохотался Эдгар. – Ты боишься моего топора, вот и пытаешься взять нас без драки. Небось понимаешь, что я трех-четырех из вас уж точно положу. Ну, так не выйдет у тебя ничего: я знаю, что в живых вы никого не оставляете. Хотя, впрочем, если дадите уехать моему оруженосцу, я, может быть, и сложу оружие.

– Я не уеду! – закричал Ксавье, еще плотнее прижимаясь спиной к спине кузнеца. – Я не уеду, нет!

– Ну, так пропадайте оба!

Разбойники посыпались с толстого ствола, размахивая мечами и топорами, причем один из них так «ловко» спрыгнул, что пролетел вперед шагов на шесть и точно угодил под топор Эдгара. Кровь, хлынувшая на сапоги странника, впервые пролитая им человеческая кровь, так ошеломила юношу, что следующего удара он едва не пропустил, и подскочивший к нему разбойник успел опустить свой меч, однако природная быстрота спасла кузнеца. Он отшатнулся, и меч свистнул возле его виска, а в следующий миг он сшиб нападавшего кулаком левой руки, поскольку тот был слишком близко, чтобы можно было ударить топором. Потом он опять ударил, опять и опять, но уже не попадая по разбойникам – те, поняв, что он грозный противник, отступили и наседали с разных сторон, норовя кольнуть сбоку или сзади – однако Ксавье размахивал мечом будто сумасшедший, и к нему сложнее было подойти: он стоял почти вплотную к вывороченным корням дерева.

Предводитель разбойников меж тем вложил в рот три пальца и пронзительно засвистел. Из леса ответил такой же свист, и в чаще послышался глухой топот. Разбойников было еще раза в два больше, и те, что дожидались товарищей, теперь спешили им на подмогу.

«Конец, наверное! – подумал Эдгар и поразился, как спокойна была эта мысль. – Интересно: конец, а начала-то не было… Святая Дева Мария, прости меня и вступись за мою грешную душу перед Создателем… Верно, я был не так уж и плох, а что зарубил этого головореза, так ведь в бою! Это же тоже бой. И до чего же жалко мальчишку Ксавье! Не мог отец дать мне с собою кого постарше!»

Кольцо нападавших медленно, но верно сжималось, и было очевидно, что они просто ждут, пока рука рыцаря устанет вращать в воздухе тяжелый топор, пока он не сделает какой-то ошибки, не оступится, топчась на месте, пока его явно куда более слабый оруженосец не уронит меч и не откроет спину своего господина. Правда, один из нападавших все же ошибся сам и, сделав неверный выпад, попал под топор. Лезвие вошло ему глубоко в плечо, разбойник с воплями покатился по земле, падая, сшиб кого-то из своих же товарищей, но остальных это разозлило еще больше. Из леса пришла подмога – еще человек семь громил, вооруженных не только мечами, но и луками.

– Разойдись, ребята, разойдись! – орали они. – Ну, нечего махать железом! Лучше мы их положим стрелами. А так в вас попасть ничего не стоит!

Однако разъяренные дракой разбойники уже не слышали призывы лучников.

И тут произошло нечто, разом изменившее картину.

Эдгар сразу даже не понял, откуда раздался звук рога и что он ему напомнил. А затем увидал, как над все тем же стволом громадного тиса взвилась тень невероятных размеров. То был всадник, каким-то непостижимым образом заставивший коня перемахнуть через преграду высотой почти в целую туазу. Лунный луч блеснул на лезвии меча непомерной длины.

«Такой три раза сдвинешь по наковальне, пока весь проработаешь!» – мелькнула у Эдгара дурацкая мысль.

Блестящее лезвие взвилось, опустилось и затем вновь поднялось, но уже не сверкая в свете луны. Вопли разбойников слились в один отчаянный рев. Вначале они, ошеломленные появлением всадника, попытались напасть на него всем скопом, но тотчас пожалели об этом. Прошло всего несколько мгновений, но уже не менее шести-семи тел корчились на земле в кровавых лужах, а остальные с ужасом отпрянули, пытаясь спастись бегством.

– Адское пламя! – завопил предводитель шайки, и его перекошенное лицо стало белее поднявшегося над лесом лунного диска. – Да ведь это тот самый демон здешних мест, Седой Волк! А я-то не верил!

С этими словами разбойник, уже не думая о своих гибнущих товарищах, кинулся к коню Эдгара и, мигом перерезав узду, которой тот был привязан, попытался вскочить в седло. Однако Брандису вовсе не понравилось такое посягательство со стороны чужака, и он, развернувшись задом, так въехал копытами в грудь разбойника, что не помогла и кольчуга – хрустнули ребра, послышался отчаянный вскрик, а затем предводитель упал и остался неподвижен.

Остальные грабители метались меж стволами деревьев, норовя поскорее исчезнуть в чаще, но до густых зарослей было далеко, а луна светила уже во всю силу. Один из лучников пустил стрелу во всадника, и та, кажется, попала в его руку выше локтя, но всадник даже не качнулся в седле. Новый прыжок коня, и меч снес голову лучника с плеч так легко, будто то была головка цветка.

При этом грабители были опытными разбойниками: в самом начале, когда верховой так неожиданно возник между ними, иные из них попытались, применяя известный прием, подрезать ноги его коню, но всадник трижды, умело натягивая поводья, заставил могучее животное быстро обернуться вокруг себя, при этом длинный меч косил и косил нападавших.

Из двадцати бродяг, имевших несчастье в ту ночь напасть на французского странника, спаслись бегством человек пять-шесть. Один из них был тот, кого Эдгар свалил кулаком. Очнувшись от беспамятства и увидав, как ночной призрак крушит его товарищей, бродяга приподнялся и уполз в кусты, доказав, что человек иной раз может передвигаться на четырех куда скорее, чем на двоих.

Глава 3. Седой Волк

Самым жутким во всем, что произошло на лесной прогалине, возле упавших деревьев, было полное молчание нападавшего. Громадный всадник, облаченный, как успели рассмотреть путники, в обычную кожаную куртку, без кольчуги или иных доспехов, не только не проронил ни слова, но вообще не издал ни звука, будто это и впрямь был не человек, а грозный дух леса. Только конь под ним сопел и фыркал, беспрекословно повинуясь каждому движению узды. И когда все кончилось, этот конь застыл неподвижно, не проявляя даже естественного для лошади возбуждения, вызванного пережитой опасностью и запахом крови.

Эдгар стоял и изумленно смотрел на грозное видение. Во время схватки всадника с разбойниками, точнее во время их избиения, молодой человек сперва ринулся было помогать неизвестному, но тотчас и отпрянул: тому явно не нужна была его достаточно неуклюжая помощь, а находиться вблизи страшного меча кузнецу из Лиона показалось неосмотрительным. Впрочем, он вскоре узнал «лесного духа» – его непокрытая голова блестела в лунном свете чистым серебром, да и все остальное: одежда, конь, – все слишком походило на того самого загадочного охотника, которого они с Ксавье видели несколько часов назад с высоты обрыва в мирной долине реки. Теперь, рассматривая этого человека с близкого расстояния, Эдгар убедился, что в первый раз глаза его не обманули: то был настоящий великан – сидя в седле, он казался ростом не меньше туазы, а скорее всего и куда выше [22 - В описываемый период времени жители Европы были ниже наших современников – судя по найденным образцам одежды и доспехов, средний рост взрослого мужчины был где-то в районе 160–165 сантиметров, поэтому человек выше 180, разумеется, считался великаном.]. Кроме того, у него был необычайно мощный торс, покоившийся, однако, на стройных и длинных ногах, так что этот человек не казался тяжелым и неуклюжим. Лицо, окруженное не копной, а подлинной гривой седых волнистых волос, подстриженных по плечи, было под стать телу: большое, словно выкованное из светлого металла, с чертами жесткими, но правильными, оно вроде бы не носило отпечатка возраста. Морщины, довольно глубокие, пересекшие лоб, резко обозначившие уголки рта, украсившие острые стального цвета глаза, замечались не сразу, но и они были словно не росписью времени, а оттисками прожитых и пережитых страстей. О том, что незнакомец стар, даже, наверное, очень стар, вблизи не говорило ничто – об этом можно было лишь догадываться.

Несколько мгновений всадник смотрел на застывшего перед ним с поднятым топором молодого человека. Затем усмехнулся, вытер свой меч о гриву коня, вложил в ножны и легко соскочил с седла.

– Кто вы такие? – спросил он, первым нарушив молчание.

У него был очень правильный французский выговор, и это на сей раз ничуть не удивило кузнеца: он не сомневался, что незнакомец, несмотря на его простую одежду, конечно же рыцарь (об этом говорило не только умение владеть мечом, но осанка, взгляд, многое, что было хорошо знакомо лионскому мастеровому, знавшему о рыцарях совсем не понаслышке).

Эдгар бросил свой топор и, переведя дыхание, поклонился:

– Я из Франции. Еду с важным поручением от вашего короля Ричарда в Кентербери. Мое имя Эдгар Лионский.

Он назвался так вовсе не потому, что позабыл о своей роли. Они с Луи долго обсуждали, следует ли лжерыцарю взять на время имя молочного брата. Однако в письме, написанном королем Ричардом своей матери английской королеве, имя посланца не упоминалось (молодые люди сперва боялись, однако в конце концов решились осторожно стянуть веревку с печатью и развернуть королевский свиток с тем, чтобы потом столь же осторожно вновь его запечатать). Возможно, Львиное Сердце позабыл, как зовут самонадеянного француза, рискнувшего дважды выйти с ним на поединок, а возможно, не хотел, чтобы имя посланца стало известно, если вдруг письмо каким-то образом попадет в чужие руки. Поэтому там стояло просто «молодой французский рыцарь, благородный и верный слову». И молочные братья решили, что честнее будет, если Эдгар так и назовется Эдгаром, а уж право называть себя «Лионским» испросит у отца. И старый барон, понимая, что совершает новую глупость, разрешил сыну присоединить к имени родовое прозвище.

– Я благодарю вас за то, что вы, рискуя собой, спасли мою жизнь, сир рыцарь! Я не одолел бы всех этих людей. Вернее, мы не одолели бы. Мой оруженосец еще мальчик, но человек отважный. А где же он, а? Эй, Ксавье!

– Я здесь! – отозвался тот. – Привязываю Брандиса, не то этот негодяй-разбойник перережет уздечку… Сейчас я подойду.

– Я рисковал собой? – продолжая усмехаться, проговорил незнакомец. – Это в схватке с обычным лесным сбродом? Да будет вам! В их руках мечи не опаснее столовой ложки, вы просто еще к этому не привыкли – по всему было видно, что драться вам в новинку, хотя удар у вас точный и крепкий. Ничего, научитесь, сир Эдгар. И раз вы мне назвали свое имя, мой долг тоже назваться. Я – Седрик Сеймур. Однако в здешних местах меня прозвали Седым Волком. Мой дом – там, внизу, в долине, почти под самым обрывом. Сегодня после хорошей охоты я собирался пораньше лечь спать, как вдруг сверху донесся шум, и я понял, что в моих лесах снова завелась нечисть в человечьем облике, новая разбойничья шайка.