Обычный питерский дом

Обычный питерский дом
Ирина Калитина

Девяностые годы, пустые прилавки в магазинах. Четырнадцатилетняя девочка интересуется у бабушки, как она выжила в блокаду.

Старый дом на одной из центральных улиц города, большой, тёмно-серый, загадочный, с высокой аркой, погнутыми воротами, сырыми подъездами, – отчий дом моей бабушки. Когда-то каждую пятницу мне приходилось бывать там.

В эпоху дефицита у деловой мамы получалось отоваривать талоны, то есть доставать продукты не только для нашей семьи, но и для пожилых родственников, живущих в этом самом доме, чтобы не стоять им в очередях. На выходные дни бабушка уезжала навещать сестёр и брата, а меня посылали тащить сумку с продовольствием. Восторга от этой обязанности не испытывала, но не возражала помочь слабым.

Мне исполнилось 14 лет, настолько же самоуверенных, насколько и наивных. На пороге последнего десятилетия двадцатого века мы собирались с одноклассниками в квартирах или на дискотеках, слушали музыку, вслед за своим кумиром, требовали перемен.

Перемены наступали по всем направлениям: хмурые лица учителей и родителей, «Лебединое озеро» длившееся целый день, фигура руководителя страны на танке вместо привычного для народа мавзолея или, в крайнем случае, броневика.

Сотрясалось незыблемое, писали, что напрасно советские люди выиграли войну, зря не сдали город, слишком много жертв. Появились мемуары о голоде с разных сторон, о страхе смерти, о спекуляции, о предательстве и, даже, о каннибализме.

Напряжённая обстановка в стране, пустые прилавки, неуверенность взрослых в завтрашнем дне натолкнули ребёнка на мысль поинтересоваться, на всякий случай, у маленькой слабенькой старушки, как удалось ей пережить блокаду, в результате чего появился папа, и я.

Итак, 10 остановок на троллейбусе, и мы около дома, очень подходящего для романов Достоевского или для исследований специалиста туберкулёзного диспансера.

Лифт, как правило, был неисправен или непригоден для использования, хулиганы и «мешочники», приезжавшие продавать свой товар около вокзала, напротив которого стоял этот дом, справляли в кабине нужду.

Высота потолков в квартирах – четыре с половиной метра плюс диаметр деревянной балки.

Я мрачно перекидывала тяжёлую ношу через плечо и начиналось медленное восхождение.

Бабушка, пожилой «скалолаз», останавливалась, оглядывалась на проходивших людей, жаловалась шёпотом, что прежде в каждой квартире жили знакомые, а теперь никого не знает.

Третий этаж казался пределом её возможностей. Ставила сумку на подоконник, дышала открытым ртом, грудью и плечами. Я считала этот этаж критическим, радовалась, что наша семья жила на втором.

Наконец, доползали до четвёртого.

Она открывала своим ключом дверь. Снимали верхнюю одежду, проходили в чисто прибранную кухоньку, давно требующую ремонта, вытаскивали продукты из сумки, садились за стол выпить чаю с пирожком «от хозяек квартиры», и можно было мне отправляться восвояси. Никакого притяжения к дому с вонючим лифтом, заплёванной в перестроечные годы лестницей и запахом какой-то «древности» в квартире не испытывала.

Не помню, почему за чаем мне пришла мысль прояснить вопросы выживания в трудных условиях.

– Бабушка, нам по литературе задали написать сочинение на тему: «Памятный день войны» на основании рассказов родственников.

– А, если таких нет в семье?

– Памятный день собственной жизни.

Проблем с фантазией не было, могла придумать ещё много тем.

Бабушка вспомнила, как в начале войны на соседний дом упала бомба, разрушив его, а тот, в котором мы с ней сидели, подпрыгнул, задрожал, закачался. В гостиной собралась вся семья. Какие-то секунды думали, что погибают, но здание устояло. А, отца её, моего прадеда, они потеряли, не выдержало больное сердце.

– Работал машинистом на железной дороге, за всю жизнь мы, дети, не слышали от него, даже, слово «чёрт», такой хороший был человек, а теперь мат на каждом углу, – вернулась моя старушка в наши дни, военные воспоминания на этом закончились.

– Бабушка, это не подойдёт для сочинения, где же здесь опыт выживания? Нет ни голода, ни борьбы за победу, может быть, ты вспомнишь ещё какой-нибудь день?