Встретимся у Амура, или Поцелуй судьбы

Он поцеловал ее и ушел. А Настя устало опустилась на подушку и закрыла глаза. Неужели и папа… был таким же, когда встречался с мамой? – думала она. Нет, конечно, он самый чистый, самый лучший человек в мире. Интересно, как они с мамой начали встречаться, как у них все произошло. Ведь я как-то появилась на свет. Прекрати! – приказала она себе, – больше не о чем думать? Лучше займись алгеброй.

И она достала из тумбочки задачник.

Глава 13. Выпускные и вступительные

Ее выписали перед майскими праздниками. После больничной атмосферы звуки и запахи весны показались Насте особенно сладостными. Весь их двор был усыпан жемчужными лепестками жердел, зацветал жасмин, на большом кусте белой сирени уже обозначились зеленоватые шишечки, обещавшие через пару недель превратиться в многолепестковые гроздья, источавшие дивный аромат. Выйдя из машины, Настя долго любовалась потешным зрелищем: огромная стая воробьев истошно орала, наблюдая за поединком двух пернатых соперников – те, перелетая с ветки на ветку, остервенело клевали друг друга. Интересно, чего они не поделили, думала девочка, неужели такие страсти из-за какой-нибудь воробьихи? А остальная компания как переживает. Наверно, кричат, чтобы прекратили, или, может, наоборот, подзуживают. До чего похоже на людей.

Почувствовав на себе взгляд, обернулась, и у нее заколотилось сердце: возле подъезда стоял Вадим, молча глядя на нее. Опустив голову, она прошла мимо, лишь кивнув в знак приветствия, и поспешила на свой этаж.

Родители ушли на работу, а Федор все еще гостил у бабушки Зары. Настя заглянула в холодильник, – там было полно продуктов, даже любимая красная икра имелась, но есть не хотелось совершенно. А чего мне хочется, спросила она себя. Хотелось плакать. Ну что ж, плакать, так плакать. Но едва она взяла носовой платок, как плакать расхотелось. Надо чем-нибудь заняться, подумала девочка и тут же поняла, что заниматься не хочется ничем. Совершенно. Тогда она легла на диван и уставилась в потолок.

Так она лежала, может, час, а может, два. От этого занятия ее отвлек длинный звонок в дверь. И чего людям дома не сидится? – раздраженно подумала Настя и поплелась открывать. А открыв, сразу пожалела об этом: на лестничной площадке и на самой лестнице, толпился, похоже, весь ее класс.

– Настюха, с выздоровлением! Как ты? Когда придешь? – радостно загалдели ребята. Настя посторонилась, пропуская гостей, и одноклассники сразу заполнили всю квартиру. На столе выросла гора из цветов и фруктов. Испытывая сложное чувство благодарности и досады, Настя предложила всем садиться на что придется. Но, видимо, это у нее получилось плохо – потоптавшись и вежливо поинтересовавшись ее самочувствием, одноклассники гуськом потянулись к выходу. В квартире осталась одна Наталья.

– И долго ты будешь изображать умирающего лебедя? – злым голосом спросила Наташка. – На тебя просто смотреть противно. Ну, случилось, случилось, – так что теперь, помирать? Сколько можно?

– Если противно, не смотри, – равнодушно отозвалась Настя.

– Ах, так! Уже, значит, не нужна? Может, мне вообще уйти?

– Если хочешь, уходи.

– А если не хочу? Вот не уйду – и все! Настя, что с тобой? Нельзя же на весь свет злиться. Вадим так ждал, когда тебя выпишут, – и мы все тоже.

– Наташа, я не злюсь. Просто… мне плохо, очень плохо. Может, я еще не поправилась. Ничего не хочу – только чтоб меня никто не трогал.

– А как же лицей? Ты что, уже не хочешь поступать? А уроки?

– Не знаю. Вообще-то хочу, но… не знаю.

– Понимаю. Просто не хочешь, чтоб я мешала. Конечно, одной легче заниматься. А я, дура, ждала тебя, сама не садилась за новые параграфы. Ладно, как-нибудь перебьюсь. Сяду к Митьке на первую парту – можешь сидеть в гордом одиночестве.

– Сиди с кем хочешь, я в школу не вернусь.

– Как не вернешься? А экзамены?

– Сдам экстерном. У меня еще бок побаливает, – соврала Настя. – Можешь уроки мне больше не носить, у меня есть программы по всем предметам.

– Настя, за что ты на меня сердишься? Что я тебе сделала? Мы ведь так дружили! Неужели нашей дружбе конец?

– Наташа, прости меня. У тебя есть Никита и Вадим, они тебе помогут. Ты теперь и без меня справишься, если захочешь. А я – оставь меня! – И она, наконец, с облегчением заплакала.

Наталья молча развернулась и хлопнула дверью. А Настя, завалившись на диван, вдоволь наплакалась и незаметно уснула.

Через день наступило Первое мая – ее любимый праздник. Засветло явились гости: бабушка Зара и дедушка Артур. Привезли баллон меду и мешок картошки, знали, что детки за зиму все подъели. Увидев исхудавшую и бледную, как свечка, любимицу, Зарочка пустила слезу и заявила Галчонку, что она всегда знала: им нельзя доверять ребенка. От любимой внучки остались кожа да кости – где у них глаза? И решительно потребовала отпустить Настю с ними. Раз она в школу больше не пойдет, то и нечего ей в городе пыль глотать. Родители не протестовали, а Настя даже обрадовалась: ведь ей так хотелось куда-нибудь уехать, чтоб никого из знакомых не видеть и не слышать. Все сели за стол, позавтракали, выпили сладкого домашнего вина, потом Настя собрала вещи, забралась с бабушкой в их старенькую машину, дедушка сел за руль – и они с облегчением укатили из города, который не уберег их любимую детку от такой беды.

В большом дедушкином доме было тихо и пахло ванилью. Федор, увидев Настю, сразу заорал и полез по ней, как по дереву, цепляясь за одежду, – дедушка еле отодрал его от внучки. А кот все выгибался у него в руках, продолжая орать и тянуться к своей любимице. Пудель Франт, дедушкин воспитанник, едва Настя ступила за порог, принялся ходить вокруг нее кругами, совсем не реагируя на Федора, ревниво кричавшего «псы!» и яростно плевавшегося. Время от времени Франт останавливался и потешно шаркал задней лапой. Уделив каждому внимание: Федора потискала и поцеловала в нос, а Франта почесала за ухом и потрясла вежливо поданную лапу, – Настя побежала к пруду. Толстолоб сразу приплыл на зов. Он совсем раздобрел, бока стали отливать темным серебром, а толстые губы моментально высунулись из воды в ожидании подачки.

– Бабушка, он меня помнит, помнит! – радостно закричала Настя. – Да он ко всем приплывает, – отозвался дедушка, – привык, что его все пичкают. Как подойду к берегу, так он тут как тут. Разжирел, только на сковородку. Да ведь рука не поднимается: он же умный, собака. В глаза смотрит, как человек. Вот, поди ж ты, – рыба, а понимает, как к себе расположить. – И дедушка сыпанул в воду большую горсть корма. Толстолоб резво принялся подбирать угощение, а рядом засновали его приятели – разнообразная рыбья молодь, запущенная дедушкой в пруд.

– Дедуль, неужели ты их будешь жарить? – засмеялась Настя. – Они же у тебя почти ручные. Не жалко?

– Приятеля твоего пощажу, а остальных чего ж не пожарить в охотку. А иначе у них тут перенаселение обозначится, весь пруд испортят. Ступай в дом, бабушка зовет: она твой любимый торт испекла, медовый со сливками и орехами.

– Да я еще не проголодалась.

– Ничего, это не еда, а так, – перекусишь да домашним молочком запьешь. А я тем временем гамак повешу.

Лежа в гамаке, Настя залюбовалась синими просветами неба между белорозовыми цветами, густо усыпавшими яблоневые ветки, – и вдруг почувствовала, как душевная боль потихоньку начинает ее отпускать. Впервые за много дней она вдруг озаботилась предстоящими экзаменами. Чего я без толку лежу, подумала девочка, в гамаке можно качаться и с книгой. И вернулась в дом за учебником.

– Ой, да что ж ты и в праздник не даешь покоя своей бедной головке! – запричитала бабушка Зара. – Только приехала и опять за учебники. Отдохни, завтра позанимаешься.

– Нет, ба, мне сейчас захотелось, – возразила внучка. – Не люблю я без дела валяться, у меня тогда мозги закисают.

– Так возьми почитай чего-нибудь, журналы полистай, вон их сколько на подоконнике. Там кроссвордов полно, ты же любишь их разгадывать.

– Не хочу журналы, уравнения те же кроссворды.

Она прожила в поселке все майские праздники. Ей очень нравилось их армянское село с добротными домами, где даже встречные собаки вели себя дружелюбно. Село было богатым: почти в каждом дворе имелся автомобиль, а то и два. Населяли его работящие приветливые люди, всегда здоровавшиеся при встрече. Многие знали Настиных родных и потому часто приглашали в гости, а пригласив, вели себя тактично, угощали вкусными армянскими блюдами и ни о чем не расспрашивали. За эти недели Настя поправилась душой и телом и совсем забыла про свой бок. Она успешно одолела программу по математике и чувствовала себя вполне подготовленной к предстоящим испытаниям. С физикой дела тоже шли неплохо, а диктанта Настя не боялась совсем: ее грамотность была безупречной. Видимо, здесь сыграла роль любовь к ежедневному чтению, без которого она просто не могла нормально жить.

Но стоило вернуться в город, как тягостные мысли вновь овладели ею. Она старалась поменьше выходить из дому, даже в магазин заставляла себя идти с трудом. Нет, ее не страшила встреча с теми бандитами: она знала, что их осудили на длительные сроки, – ее страшили воспоминания. Но выходить из дому все равно приходилось: нужно было показываться врачам. Несколько раз Настя встречалась на лестнице с Наташей и Никитой. Она вежливо здоровалась, стараясь не смотреть на друзей, а те, кивнув, пропускали ее и долго глядели вслед.

Галчонок не очень переживала из-за душевного состояния дочери, считая его перед предстоящими испытаниями вполне нормальным, но отец никак не мог с этим смириться. Его девочка, прежде такая живая и общительная, вдруг превратилась угрюмое существо, дичившееся всех. Конечно, ей пришлось пережить такое потрясение – но ведь, в конце концов, все наладилось. Сколько же можно прятаться и отказываться от общения с друзьями?

– Котенок, давай, наконец, поговорим откровенно, – решительно заявил он, зайдя к ней под вечер. Дочь сидела за столом с выключенной настольной лампой, глядя в темное окно. Услышав звук отворяемой двери, она включила свет и повернулась к отцу, всем видом демонстрируя нетерпеливое желание, чтоб ее оставили в покое. Но тот упрямо сел на диван и похлопал рядом с собой ладонью. Когда Настя пересела, он обнял ее за плечи, притянув к себе, как всегда делал в такие минуты. Но против ожидания дочь не положила голову на его плечо, а наоборот, резко вырвалась и стремительно пересела обратно.

– Что такое? – возмутился отец. – Что я тебе сделал? Дочь продолжала молчать, глядя на него исподлобья.

– Галина, иди сюда! – закричал отец. – Почему родная дочь шарахается от меня, как от прокаженного? Обнять ее уже нельзя.

– И нечего ее обнимать! – резко отозвалась мать, заходя в комнату. – Она уже большая, и ей это неприятно.

– Ах, вон откуда ветер дует! И что ты такого наговорила, что ей родной отец стал неприятен?

– Что нужно, то и наговорила. Чтоб она держалась от вас всех подальше. Еще успеет наобниматься, пусть сначала поумнеет.

– Да ты посмотри, что с ней творится! Ни друзей, ни подруг у нее не осталось. Все молчком да молчком.

– Ничего, пусть лучше к экзаменам готовится. Шел бы ты отсюда, не мешал ей.

– Да она целый час сидела в темноте, какие занятия? Ты мать, хоть поинтересуйся, что у нее на душе.

– Папа, все в порядке, просто я задумалась, – прервала их перепалку Настя. – Над задачей. И действительно, шли бы вы оба из моей комнаты, не мешали.

Рассерженный отец поднялся и вышел, Галчонок последовала за ним. Настя осталась одна, и ей снова стало хорошо. Она уже привыкла к одиночеству и совсем не тяготилось им. Книги заменили ей людей, став ей настоящими друзьями. Перед ними не нужно было притворяться, оправдываться, – с ними можно было оставаться самой собой. Они уводили ее в иной мир – к чужим судьбам, которые порой оказывались еще труднее, чем ее собственная. Их герои по-разному реагировали на свои несчастья – некоторые ломались, сдаваясь обстоятельствам, другие, наоборот, боролись, – и Насте порой казалось, что только они понимают ее. «Сагу о Форсайтах» она проглотила за три вечера и по уши влюбилась в Ирэн. Она только не понимала, зачем та снова вышла замуж, если ей хватало денег, оставленных старым Форсайтом. Жила бы себе и жила в свое удовольствие, – так ведь нет, опять влипла. Зачем? Ведь мужчины так ужасны! Сомса Настя возненавидела всей душой. Правда, в одном она с ним соглашалась: что прекраснее всего природа, а в людях мало хорошего. Себя она отождествляла с Джун, так и не вышедшей замуж и посвятившей свою жизнь служению искусству.

Я тоже не выйду замуж, размышляла Настя, ни за что не выйду. Богатой мне не быть – и не надо. Буду учить детей, они лучше всех. Уеду в Питер, и, может быть, как-нибудь там устроюсь. Хоть дворником, ведь, говорят, дворникам дают жилье. Сначала окончу институт, потом поработаю дворником, чтобы получить квартиру, а затем попытаюсь устроиться в школу.