Список опасных профессий

Все уставились на меня, ожидая продолжения, но я молчала. Просто не знала, что сказать. Мы с Гошкой давно распределили роли злой-добрый полицейский. В роли злого блистательно выступает Гоша – он подозревает всех, невзирая на лица. Потерпевший, свидетель, случайный прохожий – все они могут оказаться если не преступниками, то уж лицами, желающими скрыть улики и ввести следствие в заблуждение. А добросовестность и законопослушность наших клиентов он подвергает сомнению автоматически. Как ему удается совмещать это с громко провозглашаемым «это милейший человек», спрашивайте не у меня, а у Гошки.

Я столь же усердно исполняю роль полицейского доброго – всех защищаю, причем делаю это совершенно искренне. Гошка говорит, что нелепая вера в людей – это остаточное явление моего педагогического прошлого. Рудимент. Возможно, он прав, но я действительно согласна с Иешуа Га-Ноцри, который всех людей считал добрыми. Есть, конечно, преступники, но они, скорее, люди несчастные, не получившие в детстве должного воспитания и не сумевшие найти достойное место в жизни. Это не значит, что их не нужно наказывать – я далека от всепрощения или от идеи всякое возмездие оставлять Господу. Есть закон, есть суд и есть мы, детективное агентство «Шиповник». И мы, в меру сил и возможностей, помогаем бороться с преступниками.

Впрочем, все эти рассуждения – тема для философского трактата. А я просто хотела сказать, что сомнения в добросовестности клиента у нас обычно выражает Гошка. А я его, этого клиента, защищаю. Поэтому мое заявление вызвало некоторое недоумение.

– За что такая немилость? – поинтересовался Баринов.

– Э-э… – ничего разумного я придумать не успела, поэтому ляпнула: – Чешется он, все время.

– Серьезная причина. – Шеф продолжал смотреть на меня, и я не выдержала, опустила глаза. – Еще что-нибудь? Хотя бы на уровне интуиции?

– Не знаю. Бестолковый он какой-то. Солидный бизнесмен, руководитель фирмы, а весь словно пластилиновый. Никакой четкости: то ли приятель заказал его, то ли не мог этого сделать, то ли он этому приятелю верит, как себе, то ли нет. Кто ему предупреждение отправил – понятия не имеет, зачем к нам пришел – тоже сам не знает. За все время только одно уверенное суждение и было, что жена Паршина – стерва. Но это тоже ни о чем не говорит: может, Алябьев сам к этой дамочке неровно дышит, вот и наговаривает на женщину.

– Это все? – Александр Сергеевич дождался моего кивка и продолжил: – Неубедительно. У нас почти все клиенты, когда приходят, не знают, чего они хотят. Да и с четкостью суждений, как правило, у них проблемы, так что это не показатель.

– А я знаю! – разулыбался Гошка. – Ритка на Алябьева обозлилась за то, что он ее в уголовницы записал. Решил, что она на роль киллера больше меня подходит!

– Между прочим! – Я подняла голову и расправила плечи. – До сих пор все считали мое лицо достаточно интеллигентным. Только твой Алябьев почему-то решил, что я за убийцу сойду!

– Он же тебя не знает совсем, – вступилась за клиента Ниночка. – А ты сегодня, действительно, мрачновато выглядишь. Кстати, с лицом все равно надо будет что-то сделать. Я не думаю, что Паршин тебя за киллера принять может, даже если ты будешь хмуриться, как сейчас.

– Положим, Рита будет изображать не киллера, наемные убийцы у нас, слава богу, по городу пока не ходят и свои услуги гражданам не предлагают, – возразил Баринов. – Она выступит в качестве посредника.

– Посредник? – Нина скептически на меня посмотрела и покачала головой. – Не знаю, не знаю…

– Да ерунда все это, – вступил в обсуждение Гошка. – Я за десять минут Ритке такое личико сделаю, что от нее народ шарахаться будет!

Только этого мне не хватало! Мало того что клиент только меня в образе убийцы видит, так еще родной напарник собирается из меня пугало сделать! Я открыла рот, но высказаться не успела, за меня заступился шеф.

– Нет, ничего экстремального не нужно. Ты же не собираешься этого Паршина до сердечного приступа довести? Достаточно будет положить тон потемнее, да морщинок добавить. И шрам сделаешь небольшой, но заметный.

– Хорошо. – Гошка подмигнул мне, и я сердито отвернулась.

– Продолжаем по Алябьеву, – вернулся к основной теме Александр Сергеевич. – Гоша, что ты скажешь?

– Я с Риткой не согласен. Нормальный мужик, просто ситуация для него непривычная. Он искренне огорчен, ему не по себе, он немного боится и сильно расстраивается из-за того, что друг оказался способен на такую подлость. Кроме того, Алябьев в предательство друга до конца не верит и надеется, что все обойдется. При такой каше в голове будешь чесаться! Но я думаю, что у нас проблем не будет. Схема стандартная. Я подготовлю Риту, и она поговорит с Паршиным. Думаю, он клюнет на предложение.

– А если нет?

– Если нет, тогда все сложнее. Тогда у нас, кроме этой бумажки, – Гоша ткнул пальцем в записку с предупреждением, – ничего нет. А она наверняка напечатана на одном из принтеров на фирме Алябьева. Вряд ли здесь замешаны люди со стороны.

– В любом случае все концы нужно искать в «Гефесте», – согласился Баринов. – Но пока сосредоточимся на Паршине. Нина, подготовь на него подробную справку. На Алябьева данные есть?

– Самые общие. Тридцать два года, живет в коттедже на окраине города, жена, двое детей, мальчики шести и четырех лет. Бизнес стабильный, у налоговой претензий нет, с криминалом связи тоже нет. Я глубоко не копала, так что о смерти его брата и о подозрениях против Ивана пока ничего сказать не могу.

– Значит, подними дело о смерти Алябьева-старшего, – распорядился шеф. – И справки на жен сделай, на Светлану Паршину и… как у Алябьева жену зовут?

Нина заглянула в блокнот:

– Галина.

– И на Галину Алябьеву. Желательно сделать это до того, как Рита отправится на встречу с Валентином Паршиным. В четыре часа, так?

– Так, – синхронно ответили мы с Гошей.

– Хорошо. – Баринов посмотрел на часы. – Времени у вас достаточно. Гоша, загримируешь Риту, прорепетируй с ней текст. Прикиньте разные варианты, что она Паршину скажет, и в два часа мне покажете. Вопросов нет? Приступайте.

Когда, наконец, закончится строительство нашего нового офиса (а мировой кризис его здорово затормозил), кроме нормальной кухни, тира и спортзала, там обязательно будут предусмотрены отдельные помещения для гримерной и для гардеробной. А пока и то, и другое находится в нашей с Гошей комнате: гримерная – это тумбочка с зеркалом у окна, а гардеробная – стойки с вешалками в углу за ширмой.

Гошка усадил меня перед зеркалом, достал из ящика и выложил на тумбочку в строгом, только ему одному известном порядке материалы, необходимые для моего превращения в сомнительную личность, пособницу наемного киллера. Кроме обычной (но очень высокого качества) косметики, там были коробочки с театральным гримом, гуммоз, гримерная краска, специальная жидкость для образования коллоидных рубцов и прочие хитрые приспособления. Потом напарник начал колдовать. Именно колдовать, другого слова я подобрать не могу. Мне не часто приходится гримироваться, обычно я обхожусь тем, что скрываю под париком рыжие волосы да подкрашиваюсь поярче. И ничего, проходит. Хотя, конечно, если внимательно посмотреть, узнать меня можно без проблем. Когда же за дело берется Гошка… с теми женщинами, которых он из меня делает, я даже не знакома!

Вот и сегодня на моих глазах напарник не рисовал, не лепил – он создавал мне новое лицо!

– Гошка, где ты этому научился?

– Чему этому? – рассеянно спросил он, прилаживая мне на нос характерную горбинку.

– Этому искусству. Ты же из меня просто другого человека делаешь!

– А ты как думаешь?

– Ну-у… – Никак я не думала, откуда мне знать, где готовят гримеров-волшебников. – Может, курсы какие, жутко засекреченные.

– Нет, Ритка, все гораздо проще. У меня родители гримеры, они и сейчас в нашем драм-театре работают. И я с детства за кулисами, в окружении таких вот коробочек. Это первые мои игрушки были. Сначала я кукол гримировал, потом, лет в десять, отец со мной серьезно заниматься стал. Мама тоже пробовала, но у нее учительских способностей нет – показать может, а на объяснения у нее терпения не хватает. В пятнадцать лет я вместе с ними уже работал, некоторые актрисы, особенно пожилые, предпочитали, чтобы именно я их гримировал. Наверное, с тех пор я и предпочитаю женские лица. С ними интереснее, есть где развернуться.

– То есть ты по-настоящему работал гримером в настоящем театре?

– Ритка, не верти головой, ты мне мешаешь!

Я послушно замерла, напряженно выпрямив шею, и Гошка смилостивился, ответил:

– Ну, работал, и что такого?

– А почему ушел? – Я старалась, чтобы шевелились только губы.

– В армию забрали.

– И ты после армии в театр не вернулся?

– Как раз вернулся. – Гошка приклеил мне короткие светлые брови и осторожно разгладил их. – Смешно, конечно, получилось. Мне, пока я служил, гримерка каждую ночь снилась. Так хотелось в театр, что аж руки дрожали. После дембеля, прямо с вокзала, с чемоданом, к родителям на работу явился. В тот же день на работу оформился, счастлив был, как мальчишка. Собственно, я и был тогда мальчишкой… Сейчас не двигайся, я шрам буду клеить.

– А потом? – выдохнула я, не шевельнув ни одним мускулом.

– Потом останется только губки подправить.

– Я про театр. – В этот раз какая-то жилка, видно дернулась, потому что Гошка погрозил мне пальцем. Но на вопрос ответил:

– Я же говорю, смешно получилось. Проработал месяц и перестал понимать, чего я в этот театр так рвался? До того мне скучно стало, хоть волком вой. Вот я и сбежал. Родители расстроились, конечно: они мною так гордились, и вообще, династия! А я в школу милиции поступил. Вот и вся история. Или, как говорит наш новый клиент Иван Алябьев, – такие дела.