Капкан на принцессу. Книга третья

Воспитательница поклонилась и вышла.

– Что это с нашей фурией? – оторопела Юлия, – Откуда вдруг такая трогательная забота?

– Ты знаешь, Юлия, оказывается, она вовсе не такая уж фурия, – поправила её Анна, – А приятная женщина. И даже милая.

Поздно вечером, укладываясь спать, Анна наблюдала за тем, как гофмейстерина задёргивает портьеры, вдруг спросила:

– Мадам Адеракс, сколько Вам лет?

– Сорок пять.

Она задумчиво подсчитала что-то в уме и печально констатировала:

– Выходит, двадцать лет Вы прожили в браке с человеком, которого презирали! Значит, Вам так и не довелось полюбить кого-то по-настоящему?

Та поставила на прикроватную тумбочку принцессы подсвечник и тихо заметила:

– Как бы скверно ни сложилась судьба, в жизни каждой женщины обязательно есть воспоминание о большой и красивой любви.

Анна заинтересованно выглянула из-под одеяла:

– И у Вас тоже?! Расскажите!!

– Вам уже пора спать.

– Нет, нет. Пожалуйста! Расскажите!

Мадам Адеракс сделала вид, что пребывает в замешательстве:

– Не уверена, что эта история понравилась бы Её императорскому величеству, так как она вовсе не отвечает тем нравственным качествам, что мне велено Вам прививать.

Разумеется, после таких слов, у принцессы разгорелись глаза:

– Обещаю, что тётушка об этом не узнает!!

– Ну, хорошо, – поддалась воспитательница.

И, присев на край кровати, она пустилась в рассказ:

– Он был капитаном королевской гвардии. Мы впервые встретились в кондитерской лавке. Он был красавец, брюнет, с изящными усиками. Думаю, он тоже обратил на меня внимание, потому что, когда в следующий раз мы снова оказались вместе в кондитерской лавке, он любезно купил мне пирожных и предложил проводить до дома. Потом было ещё несколько случайных встреч прежде, чем мы поняли, что страстно увлечены друг другом. Мы стали встречаться вдалеке от всех, за городом; в его охотничьем домике. Один раз в неделю. Я говорила мужу, что отправляюсь проведать свою тяжелобольную тётушку. Он никогда не интересовался моей роднёй, и это позволило мне почти два года «ухаживать за смертельно больной».

– Вы встречались тайком целых два года?!

– Да. Я будто бы ухаживала за больной. А он якобы ездил на охоту.

– Он был женат?!

– О, да, – Адеракс виновато улыбнулась, – Я же сказала, что история безнравственна и пришлась бы не по душе Её величеству.

– Подумаешь! – фыркнула Анна, – Тётушка сама живёт с женатым мужчиной на виду у всего общества!!

– Тише, – осадила её гофмейстерина, – Мне не позволительно обсуждать с Вами императрицу и её личную жизнь.

– Хорошо. А что было дальше у Вас с этим капитаном?

– Те два года, что мы встречались, были самыми счастливыми в моей жизни. Ведь нет ничего приятней, чем делать то, что велит тебе твоё сердце и ощущать рядом любимого человека.

– А что случилось потом?

– Его полк отправился на войну. И мой капитан погиб.

– Боже мой!! Как это ужасно! – расстроилась Аня, – Мне так жаль Вас!

– Уже десять лет прошло. Я смирилась с этой утратой.

– Значит, о вашей любви никто не узнал? Ни Ваш муж, ни кто другой?

– Однажды я решилась рассказать об этом сестре, – призналась Адеракс, – Но в ответ получила суровое осуждение. Сестра заявила, что я погрязла в грехах и мне необходимо теперь до конца своих дней раскаиваться и молиться.

– И Вы раскаялись?

Она опустила голову:

– Наверное, стоит ответить «да». Иначе я рискую потерять статус воспитательницы.

Мадам Адеракс заботливо подоткнула одеяло принцессе и поднялась:

– Спокойной ночи, Ваше высочество.

Санкт-Петербург

Известие о политической обстановке, сложившейся после польских событий вокруг России, вот уже который месяц активно обсуждалось кабинетом министров и Военной коллегией. Как и предполагал Остерман, тщеславный Миних тут же ухватился за идею развязывания войны против Турции, так как находил в этом наилучший способ реабилитироваться в глазах государыни за допущенные промахи при взятии Данцига.

После того, как Бюрен преподнёс Анне Иоанновне составленное генерал-майором Трубецким донесение о причастности Миниха к побегу Лещинского (написанное под его диктовку), государыня была в смятении, в очередной раз осознав, что её обманул мужчина, которому она всецело доверилась.

Пойдя на поводу у ополчившихся против Миниха министров, она лишила его всех обещанных наград за победу над Данцигом. Но передать дело в Тайную канцелярию для расследования не позволила; хоть Миних и подорвал её доверие, но, тем не менее, она питала к нему большую симпатию. Его искренняя преданность, искромётность идей, жажда деятельности в скором времени вновь растопили её женское сердце. И, спустя пару месяцев, Анна Иоанновна уже простила Миниха и включила его, наравне с Остерманом и Левенвольдом-старшим, в число получателей контрибуции с Данцига, которая составила почти семьдесят четыре тысячи талеров.

И теперь горячее желание Миниха оправдать возвращённое ему доверие императрицы выражалось не просто в красноречивой агитации к военным действиям против Порты, а требовало прямых доказательств! И, чтобы не быть голословным, он набросал целый план поэтапных достижений русской армии в этой пока ещё не начавшейся войне. И передал его Бюрену в надежде, что тот представит проект государыне.

Согласно этому плану, если начать войну незамедлительно, то уже через год Миних рассчитывал взять Азов, овладеть Доном, Днепром, Перекопом. Через два года подчинить России Крым, Кубань и Кабарду. А через три года – Молдавию и Валахию. После чего греки обрели бы спасение под крыльями российского двуглавого орла. И в Константинополе водрузили бы знамёна и штандарты Её императорского величества Анны Иоанновны. А затем короновали бы её как греческую императрицу.

Такой многообещающий расклад, безусловно, сыграл роль блестящей наживки. Фаворит остался доволен и принял сторону Миниха – защищая его проект, стал склонять императрицу к войне.

Но Остерман, в свою очередь, не сдавался, обстоятельно доказывая на убедительных примерах всю несостоятельность и нелепость этой затеи. В противовес сформировавшемуся тандему Бюрен-Миних, канцлер переманил на свою сторону кабинет-министра Черкасского. Так как после смерти Головкина теперь в кабинете министров было только два человека, и оба они были против войны с Портой, государыне ничего не оставалось, как примиряться с их решением. И вопрос объявления войны пока ею откладывался.

Но Бюрен загорелся одержать победу над канцлером в этом вопросе, во что бы то ни стало! Он уже вообразил массу возможных для себя прибылей от будущей войны. И не желал от них отказываться.

Поразмыслив, фаворит решил, что не плохо бы иметь в кабинете министров «своего» человека, чтобы достойно противостоять упрямому Остерману.