Капкан на принцессу. Книга третья

Она осторожно поднесла к лицу засушенный цветок; ей почудилось, что он ещё хранит запах прошлогоднего лета. В памяти сами собой возникли картинки летнего сада в Петергофе. Солнечные лучи сквозь кроны деревьев. Брызги фонтана. Домик Монплезир на берегу финского залива. И голос Голицына, его взгляд, улыбка и робкое прикосновение его руки…

В голове всё закружилось вихрем от нахлынувших воспоминаний. И Юлия поспешила к принцессе. Ей не терпелось показать письмо и поделиться радостью.

В комнате перед дверью, ведущей в спальню Анны Леопольдовны, толпились фрейлины. Они встали в кружок, обсуждая утреннюю почту, и делились друг с другом новостями. Видимо, в праздничный день Пасхи, новости были приятные, а письма изобиловали поздравлениями, поэтому девицы хихикали и шумели.

Их веселье внезапно пресекла появившаяся мадам Адеракс:

– Чего разгалделись? – строго прикрикнула она, – Её высочество ещё не проснулась. Так что ступайте в гостиную!! Живо!

Фрейлины вмиг умолкли и, будто стая пташек, упорхнули, шурша платьями, прочь. Последняя, вскочив с кушетки, выбежала Катенька Ушакова. И Юлия заметила, как на бархатной обивке остался лежать белый бумажный прямоугольник.

– Катя! – окликнула она её.

Но Ушакова уже скрылась в гостиной, прикрыв за собою дверь.

Юлия подняла листок, намереваясь вернуть фрейлине, и из него вдруг выскользнул плоский высушенный цветок шиповника. В первую минуту её кольнуло лёгкое недоумение. Как это странно; должно быть, нынче вошло в моду – пересылать друг другу засушенные растения?

Она не удержалась от любопытства и раскрыла бумажный листок… Ощущение, которое она испытала, увидев надпись внутри, было равносильно тому, как если бы над ней вдруг обрушился потолок.

Ушакова, обнаружив пропажу, тут же вернулась.

– Ты обронила, – промямлила Юлия, протягивая ей листок бумаги и сухой цветок.

– Спасибо! – обрадовалась она и, схватив то и другое, умчалась назад хвастаться подружкам.

Юлия осталась одна. В глубоком разочаровании она вынула из манжета своё письмо и порвала его на мелкие-мелкие кусочки. Затем подошла к окну, распахнула створку и вытряхнула их во двор.

загородная царская резиденция Петергоф

По заведённой традиции, в июле императрица на несколько недель переезжала за город – в Петергоф. Она брала с собой непременно всё семейство Бюрена; без него она вообще не обходилась. Так же с нею ехали фрейлины и статс-дамы, чтоб развлечь императрицу сплетнями и интересными беседами. Разумеется, камердинеры, пажи, доктор, секретарь. А ещё весь штат шутов и карликов – без них государыня скучала. А вот племянницу Анну Леопольдовну и сестрицу Елизавету она оставляла в Петербурге; видимо, общество той и другой было ей в тягость.

Переезд занимал целый день с непременным отдыхом и обедом в Стрельне или на одной из дач кого-то из придворных.

В этом году Анна Иоанновна решила разнообразить маршрут: добралась в шлюпке до Екатерингофа, далее до большой Петергофской дороги изволила идти пешком. А там уже пересела в карету. За нарядной процессией экипажей с дамами и кавалерами двигался целый «поезд» с грузчиками и ломовыми извозчиками, доставлявшими из одного дворца в другой мебель, посуду и всю обстановку.

В Петергофе государыня охотилась, иногда выезжала оттуда в соседний Ораниенбаум, плавала на лодках в Кронштадт. В главной императорской резиденции тем временем продолжалось благоустройство паркового ансамбля. Архитектор Растрелли-старший проектировал и сооружал фонтаны с позолоченными свинцовыми фигурами.

Находясь в загородной резиденции, Анна Иоанновна желала отдохнуть от государственных забот и требовала не беспокоить её по маловажным делам. Однако совсем устраниться от дел не получалось: кабинет-министры регулярно приезжали, докучая ей с докладами, доношениями и челобитными. То и дело наведывались из Петербурга чиновники и царедворцы, так как считали себя обязанными нанести императрице визит вежливости.

Устав от этих бесконечных визитов, государыня отдала приказ о регламентации потока гостей: приезжать всем только по воскресеньям и четвергам! А в иные дни только в исключительных случаях самой крайней нужды.

Но, поскольку в приказе не была чётко определена мера этой «самой крайней нужды», гости так и продолжали паломничество в загородную императорскую резиденцию.

И тогда Анна Иоанновна, чтоб хоть частично отвадить непрошеных гостей, велела селить их по двое в комнату и больше двух слуг с собой не брать. Кормить согласно распорядку. А в иное время ни кушанья, ни вина, ни кофе, ни чаю, одним словом, ничего – не давать!

загородная царская резиденция Петергоф

Остерман был, разумеется, осведомлён о желании государыни поменьше видеть министров в период её летнего отдыха. И размышления об этом натолкнули его на мысль, какой именно сделать ответный ход Бюрену в отместку за то, что тот ввёл Ягужинского в кабинет министров.

Канцлер приехал в июле в Петергоф, согласно предписанию, в четверг и позаботился о том, чтоб привезти на подпись государыни как можно больше различных бумаг.

В ходе обсуждения насущных дел и подписания многочисленных приказов, у Анны Иоанновны затекла рука. И государыня не преминула пожаловаться:

– Андрей Иванович, не даёшь ты мне совсем отдыхать! Замучил своими бумажками!!

– Что поделать, матушка? Дела ждать не могут. Доносы требуют разбирательства. Без тебя мы все, точно слепые котята. Кто же нас, неразумных, наставит на путь истинный, рассудит по совести, пожурит или похвалит, кроме Вашего императорского величества?

– Льстишь мне, старая ты лиса! – рассмеялась Анна Иоанновна, – Так уж не можете? Вот хоть взять, к примеру, этот случай (она оторвалась от подписи и поднесла бумагу канцлеру) с кражей на суконном складе. Что тут неясного? Вор пойман – наказывайте! Нешто я воров покрывать стану?… Или вот прошение о назначении лекаря в штат Петропавловской крепости. Коли Ушаков выбрал этого, как его там, Прокофия Серебрякова, так пусть и берёт!! Ему видней!

Остерман робко пожал плечами:

– Верно рассуждаешь, матушка. Есть огромное количество дел простых, да обыденных, и недостойных того, чтоб отнимать твоё драгоценное время. Ну, да кто дерзнёт приложить к делам мерило, чтоб определить степень их важности?

– Вот тебе и раз!! А вы у меня на что?! – всплеснула руками императрица, – Министры? Советники? Лично ты, Андрей Иванович?

– Лично я всегда готов услужить Вашему императорскому величеству.

– Так услужи!

Бюрен, который сидел у окна и тонкой стальной пилочкой шлифовал свои ногти, приподнял настороженно бровь. Начавшийся простодушно, разговор приобретал неожиданный поворот.

– Правильно ли я понял тебя, матушка? – смакуя слова, произнёс канцлер, – Стало быть, ты возлагаешь на меня ответственность, разбирая дела, определять степень их важности и доставлять к тебе на подпись лишь те, что заслуживают твоего императорского внимания?

– Так и есть, – подтвердила государыня.

– Но как поступить с теми делами, что я сочту недостойными внимания моей государыни? Чьей подписью их стоит завизировать?

– Ну, так и завизирую своей, – простодушно ляпнула Анна Иоанновна.

Бюрен вскочил. И прокатившиеся желваки по широким скулам фаворита сейчас убедительно говорили о том, что он костьми ляжет, но не допустит, чтоб канцлер вдруг заполучил право императорской подписи! Остерман это, разумеется, предвидел, но, пользуясь случаем, не отказал себе в удовольствии позлить фаворита.

– Это великая честь для меня.

– Это и в самом деле слишком великая честь!! – не удержался Бюрен, включаясь в разговор, – И слишком большая ноша ответственности для одного человека!

Таким образом, он намекал Анне на то, что готов разделить это бремя с канцлером. И именно его виза должна быть там, где требуется заменить подпись государыни.

Но Остерман не дал государыне опомниться:

– Граф Бюрен совершенно прав! – воскликнул он, – Таковые решения следует принимать коллегиально… всем кабинетом министров. И тогда совершенно справедливо можно три подписи кабинет-министров приравнять к подписи Вашего императорского величества.

– Отлично! – обрадовалась Анна Иоанновна, – Быть по сему!

Бюрен был ошарашен. В считанные минуты он проиграл, пожалуй, одну из самых важных привилегий. Остерман бесцеремонно оттеснил его широкой ладонью от кормушки, как малолетнего щенка!

– Но…, – попытался он гневно прорваться в диалог, скоропалительно подбирая в голове доводы против подобного решения.

– Господин граф, надеюсь, у Вас нет повода не доверять составу кабинета министров, в особенности, с тех пор, как в их числе самый преданный из вельмож – Павел Ягужинский? – залепил ему мстительно Остерман.