Королевская кровь. Проклятый трон

Кембритч-младший набрал мать и долго ждал, пока чопорная инляндская экономка позовет к телефону леди Шарлотту.

– Сынок, – сказала она тепло. И Люк сразу расслабился, забылся так, что даже потер пальцем нос, как делал в детстве.

– Как ты? – обеспокоенно спросила она. – Сильно болит?

Мама была единственной, кто всегда был за него. Даже когда он укусил кузена Лазаруса за руку, она только спросила, все ли зубы целы. Хотя Лози был младше Люка на два года.

И даже когда он чуть не угробил себя наркотой и пьянками, леди Шарлотта не отвернулась от непутевого сына.

– Терпимо, мам, – ответил он. – Все нормально. Там у вас сильно шумят?

– Пошумят и успокоятся, – мягко успокоила его мать. – С нашими Инландерами твой поступок – легкое недоразумение. Так что при дворе ты не главная новость, сынок. Вот, например, принца Лоуренса Филиппа женили на Диане Форштадтской, так ведь до сих пор чудит. Скоро пол-Форштадта станут на него похожи. И это второй принц! А наследник на прошлой неделе чуть не свернул себе шею на скачках. Луциус после этого специальным указом запретил ему участвовать в подобных мероприятиях. От короля, кстати, снова прислали письмо с требованием, чтобы ты вернулся и принял титул моего отца.

– Инландер выдал тебя за Кембритча, мама, – резко напомнил Люк, – и требовать он ничего не может.

– Да? – с сомнением спросила леди Шарлотта.

Виконт быстро перевел разговор на другую тему.

– Сейчас сезон в Лаунвайте, мам. Почему ты не выехала в городской дом? Хватит пылиться в поместье. Тебе сколько сейчас? Сорок? Сорок один?

Она засмеялась.

– Мне пятьдесят два, мальчик мой, и прекрати льстить, ты все время повторяешь эту шутку. Что мне там делать? Я, пока была замужем за Кембритчем, растеряла все связи. А заводить новые… я слишком долго была одна и слишком привыкла к этому. Тем более что Бернард сейчас дома, приехал на каникулы из училища.

Берни был младше Люка на пятнадцать лет, а сестра, Маргарета, – на семнадцать. Поэтому общались они с трудом.

– А вот если, – с намеком добавила мать, – ты приедешь к своей старушке, то, может, я и захочу стряхнуть пыль с диванов лаунвайтского дома, сынок. И даже потанцую с тобой на одном из балов столичного сезона. Здесь все двери будут открыты перед тобой, не сомневайся.

– Может, и приеду, мам, – ответил Люк задумчиво. – Скорее всего, так и получится.

Ближе к вечеру позвонил Нежан Форбжек, один из подозреваемых в участии в заговоре, и как ни в чем не бывало сообщил, что в следующий четверг у Романа Соболевского снова карточная вечеринка, на которой Люка будут рады видеть и принять, потому что он произвел отличное впечатление на хозяина дома. А на Крис не надо сердиться, потому что она дура, сама всё разболтала, и папаша ее дурак, и братец, хоть они и приятельствуют, дурак, а вот он, Люк, ничего такого не сделал страшного и с ним обошлись несправедливо.

Люк соглашался, жаловался, возмущался, бормотал что-то полупьяным голосом и распрощался, называя Форбжека дорогим другом и единственным, кто его понимает.

Потом он позвонил Тандаджи и отчитался о разговоре.

Делать было нечего, суббота тянулась вязко и медленно, телевизор раздражал, как и бездействие, да еще и нос разнылся. Слуги ходили тихие, дом казался гулким, большим, и Люк спустился в холодный пустой спортзал, переоделся, обмотал кулаки эластичным бинтом. Размялся пятнадцать минут – повращал плечами, покрутил головой, чувствуя, как отдает болью в лицо, понаклонялся, поотжимался. Начал «бой с тенью» – обязательный разминочный бой с невидимым противником. И затем, слыша, как гулом откликаются на удары стены, стал избивать боксерскую грушу, повторяя джебы, свинги и апперкоты, боковые и прямые удары, со свистом выдыхая воздух, ощущая, как бежит пот по спине, и то и дело поглядывая на лежащий на скамейке телефон.

Люк Кембритч

Он весь субботний день подспудно ждал только одного звонка и был уверен, что она позвонит. Ведь набрала же она его в пятницу. Не удержалась.

Люк развернулся и ударил по груше коленом, затем прямой ногой, добавляя к элементам бокса удары из восточной борьбы. Провел серию подходов со скакалкой, уже не обращая внимания на дергающую боль.

Подошел к телефону и набрал номер. Послушал гудки, отключился, снова ушел к груше – тренировать нижние удары и крученые, с подсечками. Ему очень не хватало реального противника. Того, кому можно было бы отвечать.

Марина не брала трубку ни в следующий раз, ни через один, а он с упорством барана возвращался к скамейке и снова и снова набирал, потому что она должна была ответить – не могла она выдержать и не ответить. Только не Марина.

На последнем звонке она сбросила вызов, сообщение проигнорировала, и Люк, устав, как будто тащил на себе многотонный груз и не дотащил, потому что не хватило сил, пошел плавать в теплом бассейне, поглядывая на лежащую на бортике трубку.

Он вел себя как идиот и, осознав это, быстро собрался, надел полумаску и уехал в один из тех полулегальных ночных бойцовских клубов, где могли сойтись в поединке и аристократ, и простой горожанин, и никому не было дела до того, кто ты, если ты хорошо дерешься и не боишься крови.

Люк курил в распахнутое окно, мерз, но упорно не закрывал его. Болело тело, тянуло в груди. Было пять часов утра воскресенья, и телефон молчал.

Марина

– Если я ради тебя сяду на это животное с утра, – сказал Мартин фон Съедентент таким тоном, будто разговаривал с ненормальной, – то вечером ты будешь ублажать меня в Блакории.

Вообще у него был повод быть несколько недовольным, потому что я опять разбудила его с утра пораньше, как только проснулась сама, и предложила поехать со мной на ипподром. Слишком много эмоций было вчера во время безобразного спектакля, устроенного Люком на посольской встрече и потом, когда я звонила ему, слишком много ненужных мыслей – а выездка как ничто другое успокаивает и приводит голову в порядок.

– Все, что захочешь, мой грозный господин, – мурлыкнула я в трубку, посмеиваясь и старательно убирая из головы картинки окровавленного Кембритча, звериные желтые глаза убивающего его Мариана и белую как полотно Василину.

– У нас как раз склон новый открыли, – пояснил Март, – поставлю тебя на лыжи и столкну с горы, чтобы насладиться криками ужаса. Мой невыспавшийся организм заслуживает удовлетворения от мелочной мести.

– Я умею кататься, – сообщила я, вставая с кровати, – так что месть не удастся. Придумаешь что-нибудь другое.

– Тогда после склона будешь сидеть рядом в номере, трепетно держать меня за руку, наливать глинтвейн, – маг зевнул, и мне стало немного совестно, – и кормить конфетками.

– Мартюша, – сказала я нежно, – осознаю, что я эгоистичное чудовище. Ложись досыпай, а я сама съезжу. Просто с тобой весело. А встретимся завтра.

– Нет, – ответил он мрачно, – завтра ко мне собирается ваш придворный маг и, к моему несчастью, мой одногруппник Зигфрид. Ему запрещено рассказывать, что происходит во дворце, поэтому он просто смотрит печальными собачьими глазами и уничтожает мои запасы алкоголя. Вы его там бьете, что ли? И, Марин, если я еще раз услышу от тебя «Мартюша» или, не дай боги, «Мартик», я тебя отшлепаю. Понятно, ваше высочество?

– Понятно, – поспешно согласилась я. – Какой ты все-таки грозный по утрам. Может, все-таки спать?

– Все равно уже не засну, – он куда-то зашагал, – так что давай, используй своего безвольного друга.

– Хочешь, я накормлю тебя завтраком в ресторане? Рядом с ипподромом есть чудное место, «Копытца». Мне очень-очень стыдно, правда, – призналась я, заходя в ванну.

– Это хорошо, – из трубки раздался звук зашумевшего душа, – значит, я правильно изобразил страдальца. Тобой так легко манипулировать, высочество. Я прямо почувствовал себя злодеем.

Я возмущенно фыркнула, и он злодейски захохотал в трубку.

– А насчет завтрака, – блакориец отсмеялся, зашуршал чем-то, – так и скажи, что жаждешь поскорее меня лицезреть.

– В этом можешь даже не сомневаться, – произнесла я немного невнятно, потому что в этот самый момент откручивала зубами колпачок с зубной пасты.

– Тогда могу прийти к тебе сейчас, – сказал маг очень низким порочным тоном, но было понятно, что при этом он улыбается во весь рот, – примем вместе душ, разделим полотенце…

– Боюсь, моя горничная не вынесет тебя в половинке полотенца, – прошепелявила я. Паста во рту холодила и нетерпеливо ждала щетки. – Так что давай через полчаса. Я тебя покормлю, потом арендуем тебе самую смирную и хорошенькую кобылку. А вечером, обещаю, держать за руку буду очень нежно.

Мартин отключился, и я усердно заработала щеткой. Вот почему с ним так легко разговаривать? Никакого напряженного молчания, никаких истерических ощущений. Шуточки у нас довольно откровенные, и все равно никакой неловкости. А вчера я только от одного звука голоса побитого Кембритча чуть с ума не сошла. Это невыносимо – так злиться на него и при этом знать, что он в одном с тобой городе, в десяти минутах езды от дворца, что достаточно нажать на кнопку телефона и услышать его. И ненавидеть себя, потому что никак не можешь забыть.

«Тебе просто нужно переспать с ним и избавиться от наваждения».

Я чуть щетку не проглотила.

«Восхитительная идея».