Да воздастся каждому по делам его. Часть 2. Алька

Дед смущенно покашливал, стоя у двери. Он уже собирался на базар и стоял в своем тулупе, подвязанном по-старинному, поплотней, чтобы не продуло, и мял в руках шапку, мягкую, на меху. Дед не признавал никаких нововведений в одежде, и бабка до последнего шила ему косоворотки, строча их на тяжеленной машинке с чугунным колесом.

– Чего скажу, дефка. Ты мужика – то своего без венца приютила, нам перед людями стыдоба! Мне -то ладно. А баба переживает, вон со двора нейдет. Ты реши уж с ним. Нехорошо это. Не по – людски.

– Ладно, деда. Я решу, не переживай!

…Наконец пришла зима. Все уже заждались ее, и она грянула разом. Еще только-только вроде вернулось тепло, вода в реке снова стала по- летнему мягкой, податливой и вечера радовали теплыми закатами, как вдруг, в ночь откуда-то налетел шквалистый ветер, зло срывавший чудом удержавшиеся дубовые листья, все утро шел холодный противный дождь, а к вечеру дороги и тропки заледенели, покрылись хрустким ломким льдом. Ивы низко наклонились к воде под тяжестью ледяного плена и синие снеговые тучи ползли тяжело и низко. Аля пробежала по двору в сапожках, несколько раз чуть не упала.

– Не… Надену валенки. Не дойду, пожалуй, в сапогах, семь километров по льду, с ума сойти. Бабахнусь точно. Тем более, что-то я неловкая стала последнее время – корова- коровой. Поправилась еще на бабулькином твороге, вон щеки пузырями.

– Я отвезу, мне сегодня не на работу. – сзади тихонько подкрался Виктор. – Уезжаю. Аль, в город еду на пару месяцев, дела кой-какие сделать надо. А субботу пойдем распишемся, что уж тянуть. И тебе легче и мне бабу зря не по совести морочить.

Аля посмотрела на Виктора: "Красивый, порядочный. Зарабатывает хорошо, не жадный. Холодноват немного, но она и сама…не очень -то старается. Хорошая партия, скажет мать. Надо бы написать ей, что замуж выхожу. Впрочем, матери давно всё равно".

– Завтра танцы в клубе, Вить. Пошли? Тоску разведем что-ли? А то совсем какие-то стали, б… (Аля, пожив среди разбитных сельчан залихватски материлась, в лад хулигану -Борьке). У меня сестра Галька приехала с женихом, погостить, я тебя познакомлю. А то она стесняется зайти, ломается.

– Я тебе там платье купил и туфли. Вчера в сельпо давали. Примерь.

Виктор любил покупать Але одежду, у него был вкус, как у бабы и он точно попадал, в яблочко.

– Потом, вечером. Я опаздываю.

Когда они с Виктором наконец залезли в грузовик и тронулись, повалил снег. Мокрый, тяжелый, он падал сплошной стеной, дворники еле справлялись, и Але казалось, что она летит во сне.

…День пролетел незаметно, сначала уроки, потом вместе с директрисой ходили к Варе. Отец девочки спился окончательно, с малышкой жила тетка, грубая, жуткая ведьма, ненавидящая всех и вся. Аля никак не могла уйти, Варя обняла её цепкими ручонками и не отпускала. Уже было окончательно понятно, что девочка с отставанием в развитии, но Аля не хотела сдаваться и упорно учила ее писать буквы, зажав маленькие хрупкие пальчики в своих.

–МамАль, я тя лю. Ты красивая. МамАль, увези меня на вашей машинке. Я у тя жить хочу. МамАль, я те носки постираю, миня папка учил…МамАль…

– Вить, может поживет с нами? Ведь её заберут в интернат для больных детей. Ты был там? Там ад. Она там не выживет, смотри – слабенькая совсем. Эта скотина кормил её кое-как, су.... Я её подтяну до лета. А там поглядим.

– Нет! Своих рожай.

– Вить…

– Нет, я сказал!

Трясясь на старом грузовике по снежной равнине, Аля, украдкой, искоса рассматривала точеный профиль своего будущего мужа. Сильный подбородок, красивый породистый нос, высокий лоб, волна зачесанных назад густых волос. Шикарный. Но не щемило, там, где-то у сердца, сладко и тревожно, как тогда… "Почему?" – думала Аля, -"Что мне еще надо? Почему?"

Суббота была суматошной, надо было успеть кучу дел, к шести все собирались в клуб. Часа в четыре прибежала Галя, двоюродная сестра. Несмотря на тесное родство, она была мало похожа на братьев – Бориса и Анатолия. Небольшая, юркая, кудрявая, с миловидным смуглым личиком, веселая и шебутная, она звенела колокольчиком в сенях, стаскивая здоровенные валенки и разматывая пушистую пуховую шаль, какие умела вязать только их мать, тетя Таня. Влетев в комнату, румяная, свежая, вся пропитанная ароматом морозного воздуха и чем-то еще, вкусным, нежным, она затеребила сестру, весело щебеча.

– Альк! Я замуж выхожу, он армянин, представляешь? Вернее, грек! И армянин то же! Он жутко красивый, знаешь, кудрявый. Высоооокий… Я с ним в Армавир уеду. Он мне кольцо подарил, вот с камушком. У нас там квартира своя будет. Я таааак его люблю, прямо помру, чессло. А ты? Что такая смурная?

– Да нормальная я. Вот, Виктор платье купил, меряю.

– Ух ты! Зелененькое! Тебе к глазам прямо. И атласное! Красивое, очень. Только что-то больно впритык, глянь. Растолстела ты, мать, на бабкиных хлебах, вон круп какой.

Аля швырнула в сестру подушкой, как раньше, в детстве, но та увернулась, и подушка влепилась прямо в Бориса, входящего в комнату.

– Тьфу! Дуры! Хватит тут прихорашиваться, пошли. Там Витька ждет, на дворе, замерз, как пес уж. И Вовка твой, между прочим. Отморозите им эт самое…

Борька увернулся от очередной подушки, запулил в Галю тапком и выскочил за дверь.

Уже за километр было слышно, как в клубе крутят вальс. Борис скривился.

– Они бы еще падыспань завели, тощища. Альк! Давай! Отожги сегодня, ты ж можешь, я знаю. Чего тебе терять, ты вон москвичка, на собрание тебя не вызовут. Да и ты теперь будешь дама замужняя. А! Давай, ну! Напоследок! Вспомянешь потом молодые года. А то мне не с кем, что я один, что ль буду?

–Бес ты, Борька. А музыка, где? Я тебе под вальс что ли твистану?

– Все будет! Делу время!

Пошептавшись с ребятами из училища он куда-то убежал. Народу в клуб подвалило уже прилично, кто-то танцевал парами, кто-то стоял просто, подперев стенку. Везде собирались в группки и болтали. Витька с Галкиным женихом тоже куда-то ушли, тихонько, по -английский, Аля так поняла, что принять грамм двести, там, на улице, за углом. И так ей вдруг захотелось стряхнуть с себя все что накопилось за эти месяцы, боль, страсть, пустоту и потери. И снова стать свободной, веселой, как когда-то. В Москве.

– Будь что будет! Провались оно все! Пропадом!

И бешеный вихрь твиста захватил ее полностью. Где этот черт Борис взял пластинку, где он научился так, не хуже Али наяривать, так и осталось для нее загадкой. Они извивались с братом страстно и красиво. Ошалевшие ребята постепенно образовали круг вокруг них, и круг все теснее сжимался. И уже некоторые начали повторять движения, подскочили Галка и Вовка, Галкин жених. Получалось у них не очень, но веселье заразило и остальных, все дергались под ненашенскую музыку и хохотали. Витька вскочил на сцену и вихлялся оттуда, выбрасывая вперед длинные голенастые ноги. …

…

На следующий день, уже в десять утра, на дверях клуба висела карикатура. Лохматая рыжая конопатая деваха в стыдно перекошенном зеленом платье и усатый длинный худой парень в обтягивающих штанах и черных узких очках прыгают по сцене. Огромная подпись гласила: "Позор московской стиляге. Стыдно! Молодые сельчане перенимают дурной пример!"

А в сельсовете, в это время Аля ставила свою подпись под актом записи гражданских состояний. А потом, глядя как Виктор ставит свою, задумчиво крутила на пальце чуть великоватое кольцо…

…Пьяненькие дед с Виктором сидели, обнявшись на лавке, держали стопки в неверных руках и самозабвенно пели – " не для меня…река весною разольёоотца. и сереердце девичье забъёоотца". В хате было натоплено до жути и распаренные, как после бани Аля с Галкой убирали со стола.

– Хватит жрать! У тебя щеки уж со спины видны, – смеялась Галка, отнимая у Али миску с круглыми, пузатыми солеными помидорами, – что ты в них вцепилась! Ты, кстати, того? Не того?

– Тссс. Не ори. Не знаю, Галь, похоже. Только молчи, не говори Витьке зря. А вдруг нет…

– Ты дура, что ли? Он уезжает ведь завтра, скажешь, останется. Ты с животом как в школу таскаться будешь? Сбесилась?

– Уезжает…Пусть Галь. Не мельтеши.

…

Утро, снежное, но промозглое сковало село льдом и холодом. Аля в дедовом полушубке, замотавшись огромной шерстяной клетчатой шалью с кистями стояла у калитки и смотрела вслед уходящему на станцию Виктору. В морозном мареве постепенно растворялась стройная фигура мужа…

Глава 18. Паводок

– Светииии!!! Еще сильнее свети, Солнышко! Ну же. Солнышко, давай!!! Ну! Поддай еще немного! Еще!!!

Алин класс в полном составе стоял, вытянувшись тонкой цепочкой вдоль берега Карая. Яркое солнце светило в глаза, ребята щурились, прикрывали глаза руками, но все равно смотрели туда, в центр ледяной толщи, где дышало, дыбилось огромное серое чудище. Аля, зараженная всеобщим ликованием, тоже залезла на здоровенный валун и прыгала, подбрасывала вверх платок и кричала звонко и радостно: «Сооооолнце!! Даваааай! Ну!!!

И тут что-то лопнуло в центре надувшегося льда. Огромная черная трещина пропорола реку, льдины встали торчком, и схлестнулись, боднув друг друга острыми крошащимися лбами.

– Ураааа! Веснаааа! Урааааа!

Все кричали, хватали друг друга за руки, прыгали и бесились. Аля скакала козой вокруг ребят, пока Матрена, смешливая, толстая мать тройняшек из Алиного класса, не взяла её за руку и не усадила на прогревшийся от солнца пень. «Ангелина Ивановна!» – Матрена укоризненно качала головой, поправляя Але воротник на пальтишке – «Платок повяжите. И вообще!». Она скосила глаза на небольшой, кругленький Алин живот, совсем чуть-чуть выпиравший из-под коротенького, тесного пальто.

– Скоро приедет ваш муж, вы должны беречь себя и малыша. А вы скачете так.