Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

…

Жуткий ор, переходящий в плач, такой знакомый и жалобный, натянул нервы до предела, и Геля бросилась на звук. Крик доносился из соседнего класса, где осталась Ирка с тремя воспитанниками рисовать красные звезды карандашом в альбоме. Геля вихрем влетела. На полу, вся трясясь, как в лихорадке, орала Ирка, показывая пальчиком куда – то в сторону. Петька стоял у окна, отвернулся и всем своим видом показывал, что он тут не при чем, и ему все до лампы. Двое ребят сидели на скамейке и испуганно смотрели на влетевшую воспитательницу. На полу, пришпиленный за лапы иголками, лежал кудрявый Мишка. Его мягкий животик был безжалостно вскрыт. Ошметки ваты валялись на полу.

Геля подошла к Петьке, присела. Взяла его за подбородок, повернула к себе. Он смотрел зло, упрямо вздернул голову.

– Зачем ты, Петь?

– А чо она? Лучше всех что ль?

Геля обняла ребенка, крепко прижала к себе, поцеловала в макушку.

– Я тебя очень люблю. Честно-честно.

Петька заплакал…

Глава 2. Володя

Петька с того случая прилепился к Геле, как бездомный щенок к новому хозяину. Она тоже чувствовала близость к ребенку, но ребята косились, желающих стать поближе к учительнице было хоть отбавляй, и она старалась не выделять любимчиков. Ровная, одинаково строгая и одинаково не равнодушная к каждому, она возилась с детьми дни напролет, совершенно забыв о себе и совсем не задумываясь о своей дальнейшей судьбе.

Но часто, вечером, устало присев на диванчик рядом с Иркиной кроваткой, она подолгу рассматривала дочкины черты. Изгиб маленьких темных бровок, упрямые скулы и высокий, немного квадратный лобик, уже сейчас перечеркнутый двумя тоненькими морщинками… Геля хорошо помнила эти морщинки. Сколько раз она удивлялась тому, что при резком движении, которое Виктор делал бровями вверх при удивлении и раздражении, на его гладком белом лбу вдруг появлялись две глубокие поперечные полоски. …Ирка была похожа на отца, неожиданно и очень сильно. Геля часто ловила взгляд матери на дочуркином личике, та внимательно рассматривала ее черты, сжав губы в тонкую линию.

– Ну и что дальше?

Анна подошла тихо, почти подкралась, на лестничной клетке было шумно, соседи вечно включали пластинки на полную, Геля не успела затушить сигарету и неловко спрятала руку за спину. Мать знала, что она курит, но не любила это наблюдать.

– Что?

–Что что? Жить как собралась дальше? Или в монашки пойдешь? А может и правду тебе старой девой остаться, детей у тебя вон, и так полно.

– Мам. Чего ты от меня хочешь? Это работа. Я ее люблю, я детей воспитываю, что тут плохого?

– Ты чужих воспитываешь, а свою вон, на меня бросила. Там бабка письмо прислала, зовет к себе на лето. Поеду в апреле и Ирочку возьму. Меня мой замучил, хочу одна пожить. Он орет, но отпускает, что ему делать. А ты приезжай в июле, в отпуск. С ребенком побудешь хоть, кукушка.

– Хорошо, мам, езжайте. Ирке лучше там, молочка парного попьет. А я возьму побольше отпуск, за два года. Вместе все поживем…

– Там, в письме бабкином, записка тебе. От мужа. Ты хоть помнишь, что мужняя жена еще? И не торопись ответ давать глупый, о дочери подумай. Ирочка вон – отец вылитый. А он хорошо развернулся, начальник теперь. С квартирой. И тебя зовет, не забыл. Дурой не будь!

Геля с силой швырнула затушенную сигарету в жестяную банку, прикрученную к мусорке и, развернувшись, ушла к себе. Письмо лежало на ее столе, прижатое Иркиным паровозиком. Геля вытащила записку, написанную на очень белом листочке четким мужским почерком. Покрутила в руках, зачем-то по-терла между пальцами, ощутив гладкость качественной бумаги. Вдруг очень захотелось сразу разорвать лист на мелкие кусочки и она резким порывистым движением рванула записку раз… потом еще и бросила обрывки на стол. Села, разом обессилев, собрала их в кучку. И, сама не ожидая от себя, сложила, словно мозаику, тщательно разглаживая ладонью. Виктор был краток, всего пара фраз, исключительно по делу.

«Я надеюсь, ты повзрослела, стала умнее, тем более, ты теперь мать. Поэтому прекрати дурить, приезжай. Для вас готова комната, поживешь пока с дочерью без меня, я уезжаю на полгода на север. Вернусь – попробуем сначала. Сейчас не до любовей, растет ребенок, ему нужна полноценная семья. Я тебя жду. Виктор». Геля опять сложила клочки, бросила их в тяжелую стеклянную пепельницу и медленно зажгла спичку. Клочки свернулись и моментально рассыпались серой пылью. Вместе с мыслями о муже.

…

Светлый радостный дождь полоскал Москву с самого утра, промыв до блеска асфальт, ветки деревьев с начинающими набухать почками и дома, которые стали сразу светлее и по-весеннему блестели стеклами, будто усмехаясь. К обеду выглянуло солнце, правда сразу похолодало, и лужицы подернулись тоненьким ледком. Дети носились по двору, как стрижи на бреющем полете, воспитательницы тоже были на подъеме и хихикали, переговариваясь, кутаясь в теплые интернатские тулупчики и платки. Все чувствовали весну, несмотря на пронизывающий холодный ветерок. У Гели было хорошее настроение, она никуд не спешила, и немного расслабилась, Мать забрала Ирку и уехала в деревню, и она теперь часто оставалась ночевать в интернате, на диване в учительской.

Сегодня, с самого утра вместе со старшими ребятами Геля и Верка намывали спальню и классную, потом помогали на кухне, готовились к юбилею интерната. Пекли пироги с капустой и рисом, варили холодец и жарили кур. Петька волчком крутился между ними, терся ласковым теленком, и даже суровая Вера давно оттаяла – нет- нет, да и погладит мальчика по круглой гладкой головенке. Малыш совершенно изменился, куда делся диковатый, озлобленный ребенок. Радостный, легкий, очень любопытный он все время излучал ровный теплый свет, всех любил, носился метеором из класса в спальню и обратно, и, с удовольствием, помогал. Кроме того, он оказался очень способным и впитывал как губка все, чему его учили.

К вечеру все собрались в зале, готовили спектакль. Много маленьких сцен, в которых играли ребята, соединили в одну, получилось смешное лоскутное одеяло, но всем очень нравилось. Геля сидела на высоком стуле у сцены и дирижировала ребятами, Вера аккомпанировала на баяне. Остальные воспитатели ушли домой, но зато нянечки выполняли роль зрителей и громко аплодировали с галерки.

В разгар веселья зашла директор и поманила Гелю рукой, потом прижала палец к губам. Геля пошла к ней, тут же хвостиком увязался Петька.

– Петь, подожди меня, я на пару минут к Алевтине Михайловне.

– Я с вами!

У мальчика вдруг налились слезами глаза, что было удивительно.

– Петя, постой здесь. А я потом с тобой вокруг дома погуляю, кружок сделаю, про Аленушку с Иванушкой расскажу. Хорошо?

Мальчик остался, шмыгая носом. Геля подошла к директору.

– Ангелина Ивановна. Я не хочу вас расстраивать, да и Петру вы ничего пока не говорите. Но завтра его забирает мать.

– Какая еще мать?

– Да, представьте. У мальчика нашлась мать, и даже не лишенная материнских прав Суд признал ее исправившейся, и ребенка отдают в семью. Там еще есть бабушка и дядя. С утра соберите его.

– Алевтина Михайловна. У нас же праздник, он полгода готовился со всеми. У него роль Иванушки. Нельзя же так.

– Соберите ребенка с утра! У них поезд в одиннадцать

Алевтина по-королевски повела плечом и вышла…

Снова, прямо с утра, дождь полоскал без перерыва, правда он был серый и муторный. Геля долго смотрела вслед маленькой сгорбившейся фигурке, которую вела за руку худая растрепанная женщина с зонтом. В воротах фигурка обернулась, и, прижав руку козырьком ко лбу, как будто защищая глаза от солнца, посмотрела на окно. Геля спряталась за занавеску. Грустный человечек вытер глаза, повернулся и побрел прочь, путаясь в галошках.

…

– Гель. Ну ты все-таки дура. Ну что ты ревешь белугой? Радуйся, ребенок мать нашел снова.

– Ну да. Теперь есть кому его в коробку опять запихать.

– Слушай, давай. Меня после праздника в одну компанию позвали, там ребята из летного будут. Пошли. Хватит киснуть уже. Я шампанского им заказала, они купят. Мальчики классные. Верка плотоядно причмокнула

– Только рожу подкрась и эти вот боты свои смени. А то ты на свою бабку похожа, на фотке. Ту, что в коровнике.

– А не пошла бы ты … лесом! Никуда я не пойду!

…

Ни одно из ее платьев не лезло, и, чертыхаясь, Геля побрела в универмаг. Там она долго перебирала вешалки с убогими унылыми хламидами, похожими на чехлы от чемоданов. «А что же вы хотите -пятидесятый размер! " – стройная девочка- продавщица даже не старалась казаться вежливой – " У нас таких размеров мало. Идите в специализированный. Или худейте…»

Сзади подошла дама в красивом пальто с меховым воротником и шепнула на ухо – «Не обращайте внимания, вы фигуристая, стройная и очень красивая. Я попробую вам помочь, пойдемте со мной».

В ближайшем подъезде, мадам вытряхнула из своей объемной сумки- баула нечто невообразимой красоты, нежное, бежевое, в тоненькую коричневую полосочку, с ажурным отлогим воротничком, точно по полненькой Гелиной фигуре. И, отдав даме почти всю полученную зарплату, Геля обалдело смотрела ей вслед, пока та не скрылась за поворотом.

В накуренной комнате летного общежития было не продохнуть. Девушки сидели на туго застеленной кровати и не успевали улыбаться в ответ всем комплиментам, сыпавшимся на них сплошным потоком. Геля нервно курила, ей совсем не нравилось здесь, было похоже на какое- то кино не очень высокого пошиба, и она уже было намылилась тихо смыться, как дверь очередной раз распахнулась, и в комнату вошел невысокий парень лет тридцати, в светлой водолазке и темными, немного редковатыми волосами, зачесанными назад. У него было смуглое, почему-то загорелое лицо и ласковые карие глаза. Он осмотрелся и направился прямо к ней, подошел, протянул руку. Геля от неожиданности быстро вскочила, затушив и смяв сигарету.

– Володя, будем знакомы.