Миллион с Канатной

– Та дня три, – Туча задумался, – ну да, точно. Третьего дня!

– Я должен его найти и узнать, был у него Зайхер или нет. Давай адрес! – воскликнул Сосновский.

– Честно за говоря, не понимаю, на кой тебе цей гембель под голову! – удивился искренне Туча. – Шо ты ищешь на свои мордобэйцелы, как ошпаренный? Сидел бы в своем Париже, так нет – елозишь, как вошь от мыла! Всю задницу себе обдерешь! Смотри только, пупок не надорви. Ладно, Греческая, десять, во дворе направо пойдешь. Первый этаж. Там одна дверь. Скажешь, шо я прислал.

– А Вальку Карася ты знаешь?

– Кто такой?

– С Зайхером в кабаке том был. Мальчишка-щипач. Как Зайхера нашли, он исчез. Никак сыскать его не могу.

– Не слыхал. И не найдешь. Спугнулся мальчонка. А ты за шо думал? Это тебе не фунт изюма – мокруху в глаза завидеть! Тут у кого хошь нервы лопнут, не то шо зубы! Но я спрошу людей, вдруг прослышал кто.

– Спасибо тебе! – Володя встал из-за стола, собираясь уходить. – Как узнаю что, расскажу.

– А больше ни за что спросить не хочешь? – прищурился Туча, как-то странно глядя на него.

– Вроде нет, – удивился Сосновский. – А что, Зайхер тебе еще что-то сказал?

– Та дался тебе этот жмурик, шоб он был мине здоров! – рассердился Туча. – Не за то говорю! Шо ты прикидываешься веником, как задохлый фраер! Ну за то подумай, за шо еще надо спросить.

– Я не знаю. Ни за что, – растерялся Володя.

– Да… – протянул Туча, – мозги, оно того… Не всегда лопата до праздника. Бывает, и дырка в черепе за все вынесет.

– Слушай, ты говори толком, что хочешь сказать! Не понимаю я! – Володя тоже рассердился – или умело сделал вид.

– В городе она, – Туча испытующе смотрел на него, – давно в городе. Приехала сюда.

– Не хочу это слушать! – Все в душе Володи обмерло и с болезненным ощущением рухнуло куда-то вниз. – Не хочу даже слышать! Нет мне никакого дела!

– Як тому цыгану до лошади, – вздохнул Туча, – глаз вон как у тебя горит!

– Ничего не горит! – У Володи сперло дыхание, и слова давались с трудом – эта реакция на слова Тучи испугала его самого.

– Вернулась через все фронты, не вырваться ведь из города, – продолжал Туча, – здесь… А если тебе нет дела… Адрес скажу. Да здесь она живет! Здесь! На Канатной! Только временно ее здеся нету!

– Не хочу слушать! – Голос Сосновского сорвался, и, чтобы скрыть это, он принялся кашлять. – Нет! Спасибо тебе, Туча. Но я пойду.

И так быстро, что Туча даже не успел его остановить, бросился прочь из этой странной квартиры. Шелудивый кот с ободранным боком дернулся из-под ног и, отбежав на безопасное расстояние, зашипел. Но Володя подошел к закрытой двери парадной, не обратив на него никакого внимания.

Сосновский решил навестить Фараона под вечер. Несмотря на то что дом находился в центре, вокруг стояла непривычная тишина. Постройка была ветхой, одноэтажной. Ее пристроили сбоку к двухэтажному флигелю, и она напоминала глинобитную деревенскую хижину, сверху только камыша не хватало. Володя поразился тому, что известный бандит живет в такой нищете. Всё вокруг ею буквально дышало, было ею пропитано. За годы жизни в Одессе Сосновский успел понять, где нищета опускалась до самого дна. Здесь было именно так. Даже воздух во дворе был соответствующий – затхлый запах стирки, прогорклого жареного лука и дешевого масла. Запах, который нельзя перепутать ни с чем.

Володя толкнул дверь и оказался в темной парадной, где вонь была еще невыносимей. Ко всем уже перечисленным ароматам добавился запах мышей. Сосновский поморщился. Это было мерзко! Его чувствительная, деликатная натура бунтовала против этого смрада, и он все никак не мог ее усмирить.

Дверей было две, нужная Володе – слева. Дверь справа была плотно закрыта, и за ней стояла мертвая тишина. По всей видимости, в квартире никого не было. А может, никто уже и не жил в этой мерзкой лачуге, разваливающейся на глазах.

Ну а дверь слева была приоткрыта, но Володя разглядел это не сразу – слишком уж темно было в узком коридоре, просто никакого просвета для глаз. Сосновский постоял немного, прислушиваясь. На встречу с Фараоном он прихватил с собою пистолет. И, хоть он и не любил пускать оружие в ход, но с ним чувствовал себя гораздо уверенней.

Так, присматриваясь, Володя и обнаружил узкую полоску в двери. Это не предвещало ничего хорошего. Еще из своей полицейской практики Сосновский побаивался открытых дверей. Это означало полную бесполезность визита. Квартира либо брошена, и в ней никого нет, либо вариант еще хуже… Собравшись с духом, Володя приоткрыл пошире дверь, свободно поддавшуюся под его рукой.

Внутри его снова ждала темнота. Но в этот раз Сосновский сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Причиной тому был запах. Приторный, с какой-то солью, с металлическими примесями, этот запах был отвратителен и в то же время знаком. Поняв это, Володя тут же почувствовал, как по его спине прошел мороз и как в жилах против его воли леденеет кровь. Он шагнул вперед и тут же споткнулся о какие-то сапоги, а затем о чемодан. Узкий коридорчик был завален хламом, как будто из квартиры уезжали в такой спешке, что решили избавиться сразу от всех вещей, побросав их на ходу.

Плюнув на попытки сохранить равновесие в этом хаосе, Володя пошел прямо по этой груде, что-то раздавливая и чувствуя отвратительный хруст. Очень скоро он оказался в большой комнате, в которой было достаточно светло. Закатные лучи солнца проникали внутрь сквозь огромные панорамные окна. Эта комната была светлой, большой, могла бы показаться даже красивой, если б не то, что Володя в ней обнаружил.

Казалось, здесь пронесся ураган. Все вещи были выворочены на пол, мебель разломана. Вспороты даже постельные принадлежности и подушки, на вещах осел пух. Это было так ужасно, что Володя даже опешил. Шок усиливал запах, который в комнате был просто невыносим.

Вдруг раздался скрип двери: она легонько покачивалась туда-сюда. Сосновский обернулся – и застыл.

На двери висел человек. Руки его были распяты на деревянной крестовине – в точности так, как у Зайхера. Голова клонилась на грудь. Количество уже застывшей крови на трупе свидетельствовало, что у человека перерезано горло. Под подбородком виднелась страшная глубокая рана. Человек был мертв, и довольно давно. Красивые черты тонкого восточного лица были искажены мукой. Черные волосы выглядели тусклыми. Было ясно, что это – Фараон, его восточную внешность нельзя было спутать ни с чем.

Первым побуждением Володи было бежать прочь. Вторым – бежать прочь и вызвать полицию. В результате он не сделал ни первого, ни второго. Преодолевая тошноту, Сосновский подошел к трупу поближе в попытке найти орудие убийства. Но на полу был такой хаос, что разглядеть что-то оказалось невозможным.

В комнате явно что-то искали, поэтому перерыли ее вверх дном. Судя по тому, что из шкафов вынули полки, а у одного даже выломали дверь, искали что-то мелкое.

Володе стало страшно. Во всем этом присутствовала какая-то нечеловеческая, трудно уловимая жестокость. Пытаясь взять себя в руки, Сосновский снова четко понял: это убийство совершили люди, или человек, не из криминального мира. В криминале так не убивают.

Сообразив, что будет, если кто-то обнаружит его в квартире с таким жутким трупом, Володя бросился бежать со всех ног, унося в памяти картину жуткой смерти Фараона.

Глава 7

Возвращение в Одессу. Новый статус Цили. Знакомство с Сергеем Ракитиным. Попытка возвращения в криминальный мир города

В Одессу въехали под утро, на самом рассвете, со стороны Заставы, смешавшись на дороге с другими гужевыми подводами. Сжавшись в клубочек, Таня лежала на самом дне телеги, укутанная в пуховый платок.

Эту подводу Коцик и Топтыш силой отобрали у кого-то из крестьян два дня назад. Пуховый платок тоже. Таню ужасно измучило это жуткое путешествие по окрестному бездорожью. А от тряски по ухабам и колдобинам грунтовых сельских дорог у нее болело все тело. Подвода в какой-то мере позволяла им спрятаться среди въезжающих в город, хотя и на расстоянии в Коцике и Топтыше можно было невооруженным взглядом разглядеть одесских бандитов, но уж никак не крестьян.

По дороге к Одессе они узнали последние новости. После высадки деникинского десанта город оказался в руках белых. Порядки в нем были самые плачевные, продуктов не хватало. А для бандитов настали разудалые времена: можно было смело грабить белых офицеров, которые вовсю кутили в одесских ресторанах и не спешили на фронт.

Офицеры сорили деньгами и не умели пользоваться оружием. Услышав такую информацию, Коцик и Топтыш заспешили в Одессу изо всех сил. Измученная душой и телом к концу этого жуткого путешествия, Таня лежала на дне телеги не двигаясь, безучастная ко всему, закрывая лицо теплым до вони пуховым платком. Ей было очень плохо, ее бесконечно тошнило, у нее болела голова. Так давали о себе знать плохая, гнилая вода в колодцах и протухшая еда, единственная, которую можно было раздобыть по дороге.