Диббук с Градоначальницкой

Позже Аарон узнал, что в кошельке сына, который бандиты так и не забрали, было лишь несколько мелких монет, да еще старенькие наручные часы, которые не представляли никакой ценности…

Так что после смерти сына Аарон Нудельман жил в полном одиночестве и сторонился людей. Все время проводил в библиотеке при синагоге, занимался только своими редкими книгами и старыми рукописями, перебирая их и сортируя по алфавиту. Собственно, это было все, что выяснили о старике.

К моменту смерти Аарону Нудельману исполнилось 74 года. Следствие выдвинуло версию, что в общей комнате постоялого двора, представлявшей что-то среднее между дешевым рестораном и захудалым трактиром, сидели какие-то уголовники, внимание которых привлек дорогой саквояж в руках старика. Подниматься на второй этаж нужно было именно через эту общую комнату, поэтому видеть приезжего мог кто угодно.

Уголовники поднялись на второй этаж и ворвались в комнату. Старик принялся сопротивляться. Чтобы избежать шума, они его задушили. А после этого, полностью ограбив, сбежали.

Это была единственная версия, которую удалось выдвинуть следствию. Но бандитов, уголовников, которые могли совершить подобное, так и не нашли.

Петренко замолчал. Он сказал все, что знал.

– Все это я узнал сразу, – бросил Володя, – и тогда я задал себе главный вопрос: почему старик собирался бежать? И, главное, почему его могли преследовать?

Поэтому, уже зная, что в истории старика Нудельмана не все так просто, Сосновский отправился в синагогу. Но увидеться с раввином ему так и не удалось. Его принял секретарь раввина, который долго и путано пытался объяснить, что раввин уехал куда-то в область.

Однако Володя подозревал, что это неправда, что раввин просто не хочет видеться с ним. А потому спросил прямо секретаря: что ценного исчезло из синагоги? Что это за предмет, информация о котором скрывается так тщательно?

– Стоп! – Петренко поднял руку, прерывая рассказ друга. – А вот с этого момента поподробней. Что за предмет, как ты узнал?

– Я просто предположил, что старик выкрал из синагоги нечто очень важное и ценное, то, что ему удалось найти с помощью этих своих рукописей, – пояснил Володя. – Поэтому он и хотел бежать из Одессы тайком. Вышел на проводника, думал вообще покинуть страну. И причиной всему был этот предмет. Очевидно, за ним охотился не только старик, но и кто-то еще. И вот они-то и напали на старика, убили и отобрали его.

– Это была твоя догадка или у тебя были конкретные основания так думать? – нахмурился Петренко.

– Ты слушай дальше! – улыбнулся Сосновский. – Ты бы видел, что сделалось с секретарем раввина, когда я спросил об этом! Радуга бы позавидовала краскам, которые выступали на его лице! Он вспылил и буквально выставил меня из синагоги. Разговор, конечно, ничем не закончился, но я получил главное подтверждение тому, что мои подозрения верны. Речь действительно идет о ценной вещи. А старик был просто жертвой – вернее, принесен в жертву некоему культовому предмету, который был так важен, что ради него можно и убить.

– Что это такое, ты узнал?

– А вот это как раз и переносит нас в самое начало моей истории! Ты слушай дальше.

И, наслаждаясь удивлением, которое явно проступало на лице его друга, Володя начал свой рассказ.

В тот самый обычный день, когда ничто не предвещало неожиданных поворотов и невероятных историй, Сосновский сидел в редакции газеты и отстукивал на машинке очередную статью. Работал он уже несколько месяцев и полностью влился в привычный мир редакции.

Писал он исключительно на криминальные темы, поэтому очень скоро у него стали восстанавливаться старые связи. Неожиданно в его жизни начали появляться люди, которых он считал давно потерянными. И это касалось не только старых знакомых.

Совершенно неожиданно в разных местах он вдруг стал встречать старых одесских воров, членов различных уличных банд, которые воспринимали его как своего друга. Объяснялось это тем, что не все прежние воры и налетчики нашли свое место в новой криминальной жизни. Старые законы ушли в прошлое. Власть захватили новые люди, принуждая бандитов выживать по новым, совершенно диким правилам. И на этом печальном фоне им приятно было видеть человека из старого мира, человека из прошлого, который знал в лучшие времена, воспоминания о чем они тщательно хранили в своих очерствевших сердцах.

Потом заработало сарафанное радио, и весть о Сосновском быстро разнеслась по городу. Иногда это облегчало работу, а иногда – полностью парализовало ее.

Итак, это был самый обычный день в редакции – день, который ничем не напоминал работу газетного репортера. Атмосфера «Знамени коммунизма» очень отличалась от «Одесских новостей».

Когда Володю уволили с должности главного редактора, то после его выхода из тюрьмы ему разрешили вернуться на работу, но только в качестве газетного репортера. Это было страшное, дикое время – оно-то и ввергло Сосновского в пучину отчаяния и тоски.

Репортеры в «Одесских новостях» гоняли по городу с утра до вечера, накатывая тысячи столбцов хроники для ежедневного выпуска. Эта нагрузка была колоссальной. Володя сломался буквально в первую неделю, отвыкнув работать так, словно он был студентом без опыта или полуграмотным подростком, которого только ноги, ушлость и наглость могут привести в штат редакции, но отнюдь не талант.

В «Знамени коммунизма» все было по-другому. Газета не освещала городские новости, отдавая предпочтение аналитическим и пропагандистским материалам. Обстановка в ней была более спокойная, и Сосновскому это очень нравилось.

А потому он в совершенно спокойном расположении духа снял трубку зазвонившего телефона. Каково же было его удивление, когда старческий, дребезжащий женский голос попросил пригласить журналиста Владимира Сосновского.

– Ох, вы все равно за то не поверите… – вздохнул голос, когда Володя представился. – А шо вы помните за Гришку Клюва?

– Я помню за Гришку Клюва, – осторожно ответил Сосновский, готовый ко всему.

– А до его подружки Рыжей Зайки?

– Рыжая Зайка? – Володя напряг память. – Да, припоминаю. Марвихерша, порт, работала с Сонькой Кривой.

– Я таки-да, говорила за всем, шо голова у фраера такого, как ты, за плечи еще как варит! – с восторгом отозвался голос. – Это я и есть, я, Рыжая с порта. Только я давно уже не Зайка. Я теперь стопудовая мадам.

– Рад за вас! – поневоле хихикнул Сосновский.

– Тут такое… Картина маслом. Хипиш больной за мою голову… – затараторила бывшая Зайка, которая теперь мадам. Из долгих объяснений Володя понял, что с ней произошло нечто необычное, о чем ей не с кем посоветоваться, кроме как с ним, ведь он слыл за человека порядочного, да и мир ее знает не понаслышке. Заинтригованный Сосновский согласился встретиться с мадам Зоей, которая успела ему поведать и о том, что держит на Екатерининской шикарный бордель, который так любят все большевики.

В назначенный час Володя уже сидел за столиком небольшой кофейни в районе Таможенной площади, рядом с портом. Мадам он узнал сразу, несмотря на то что время отнеслось к ней довольно беспощадно, и Зайкой ее больше никто бы не назвал.

Мадам Зоя сильно постарела и остепенилась. Неизменными остались только ярко-рыжий цвет волос да задорные глаза.

После долгих охов и вздохов о районе порта, где прошла ее боевая молодость, мадам Зоя все-таки приступила к делу. В ее заведении на Екатерининской произошла ситуация, которая выбила ее из привычной колеи. Что думать о ней, мадам Зоя не знала. А потому решила посоветоваться с Володей Сосновским.

Два дня назад, как раз в обед, в ее заведении появился старик. Это было нормально и привычно – старики все время посещали бордель. Ничего необычного в том, что старик попросил позвать к нему девицу по имени Светулик, тоже не было.

Мадам Зоя, как и большинство сотрудниц ее заведения, не любила Светулика, между собой они называли ее деревенской Светкой. По словам мадам Зои, Светка была жадная и злобная. Она не умела культурно есть – хватала еду, чавкала, не меняла нижнее белье, а еще не мыла ноги, и многие клиенты жаловались.

– Никакого представления, как брать ванны! – мадам Зоя закатила глаза.

Именно поэтому Светулик была приходящей – мадам Зоя не позволила ей постоянно проживать в роскошной квартире на Екатерининской из-за неряшливости в быту. Она знала, что девица снимала квартиру где-то на Молдаванке, но ее совершенно не интересовали подробности.

В тот день Светка не работала, у нее был «красный флаг», и мадам Зоя предложила старику позвать любую другую девицу на выбор. Но вот тут он разнервничался.

Старик сказал, что ищет девицу исключительно по серьезному делу. Он думает, что она могла быть причастна к краже, в которую ее втянули. Украден очень серьезный культовый предмет, который тем, кто его украл, принесет массу неприятностей. И он хочет уговорить девицу образумиться и таким образом ее спасти.

Мадам Зоя опешила, и не только потому, что от кражи всегда плохо пахло. Мадам, всю свою жизнь проведшую на криминальном дне, поразила культурная, грамотная и серьезная речь старика. По мнению мадам Зои, а она разбиралась в людях, старик был похож на ученого или на школьного учителя. Он почти сразу внушил ей какое-то благоговение, и она перепугалась.

Мадам Зоя действительно не знала, где живет Светка. А если бы знала, то сказала бы – такое впечатление произвел на нее старик. Он достал из кармана камень и показал ей, сказал, что этот камень был на украденной вещи, но отвалился. Не видела ли мадам его раньше?

Мадам Зоя разбиралась в камнях и сразу поняла, что это полудрагоценный лунный камень. К тому же она знала, что такие вещи часто используют в какой-то религиозной утвари. Это еще больше усилило ее ужас. Во что ввязалась деревенская дуреха, и как все это теперь отольется ей, Зое? Мадам было страшно.

Старик расстроился, что девицы в заведении нет. Уходя, он обронил камень из дрожащей руки. Наверное, хотел засунуть в карман, но промахнулся. Этот камень лежащим на полу обнаружила мадам Зоя уже после ухода старика. Она сразу отдала его Володе, сказав, что не хочет его у себя держать. Сосновский камень взял с удовольствием, потому что уже предвкушал интересную историю – если не для газеты, так для романа.

Но это было еще не все. Заинтригованная Зоя решила выяснить, кто такой этот старик. Зная его личность, можно было хоть как-то обезопасить себя от будущих неприятностей.

Мадам быстро вызвала Семена – довольно толкового парня, который служил вышибалой в заведении, и послала его проследить за стариком. Тот двигался медленно, шел по улице шаркающей, тяжелой походкой, не глядя по сторонам, погруженный в свои мысли, и Семен быстро прилепился к нему, как тень.

Через полтора часа Семен вернулся к Зое с подробным докладом. Он провел старика до центральной синагоги в Водяной Балке, по Балковской улице. По словам вышибалы, старик спускался вниз, к Балковской яме, по Градоначальницкой, которая была переименована на улицу Перекопской победы. Это произошло еще в 1923 году, но никто ее так не называл. Семен видел, как на Градоначальницкой старик долго стоял перед одним обычным жилым домом, неказистым на вид. Он словно говорил сам с собой, размахивая руками. Что это за дом, Семен не знал. Потом старик снова пошел вниз и вошел прямо в синагогу. Вышибала был не дурак и сумел разговорить какого-то парня, который как раз оттуда выходил.

Парень с легкостью рассказал, что этот старик – ученый, которого боится сам цадик – раввин. Его зовут Аарон Нудельман и он работает в библиотеке при синагоге. Он занимается книгами, разбирает старинные рукописи и вообще жутко ученый. Живет один, ни с кем не общается, и молодежь считает его чем-то вроде городского сумасшедшего, забавного чудака. А вот люди более старшего поколения его побаиваются.

Всю эту информацию Семен принес мадам. Зоя пошла дальше. По своим криминальным каналам она бросила клич, что пытается выяснить, кто обворовал синагогу и что оттуда украли. Очень скоро получила ответ: кражи в синагоге не было, никто ничего не воровал. Воры избегали работать в таких культовых местах, как церкви, синагоги. Еще по старым понятиям, это было плохо.