Оберег на любовь. Том 2

И опять было довольно тепло. Даже налетающий моментами опасный осенний ветерок не мог заставить меня надеть ветровку и берет. Колька тащил нас на озеро. Он с сожалением сообщил, что водоем теперь – сплошная помойка, а ведь когда-то там даже раки водились. Однако сполоснуться можно. Идея казалась безумной. Кто купается в октябре? И ведь полезли! Конечно, только мальчишки. А мы пока на бережку жарили на палочках колбасу, сало и резиновые грибы. Потом все с аппетитом уминали подобие шашлыков и заедали потрясающими солеными помидорами из погребка Колькиной бабки. Сонька уставилась на меня, как на камикадзе, когда я решилась отведать экзотических подтопольников: видимо, она одна все еще находилась под впечатлением от известия о близкой радиации.

– Хочешь загнуться? Тогда хоть записку напиши: «В моей смерти прошу никого не винить».

– А мне вкусно!

Мне действительно было вкусно, и вообще очень светло и спокойно. Охаянное Николаем озеро показалось мне даже живописным. Окруженное частой березовой рощей, оно будто лежало в чаше золотых деревьев. Листопад уже начался и прикрыл озерные берега. Вода была темная-темная и чуть-чуть морщинилась от ветра. Кстати, особой помойки я не заметила. Слой шуршащей листвы равномерно усеял землю и скрыл следы дикого обращения человека с природой.

Мне нравились наши поездки. Природа и грусть, грусть и природа – вот мое неизменное состояние той осенью. Я все время прислушивалась к себе. Вроде, и хорошо, что душа уже не болит и не мечется. Но от того, видно, и грустно.

Пришел ноябрь, а зима и не думала наступать. Шестого числа, в предпраздничный день, мы уже не учились. «Наконец-то отосплюсь», – еще накануне твердо решила я. С вечера даже предупредила сестренку: «Только попробуй, разбуди – убью!» – и показала ей внушительный кулак. Ира прониклась и сказала, что пойдет играть к маме в спальню, если что. Вот и славно. Теперь покой мне обеспечен. Не тут-то было. Вдруг звонок с самого утра. Это Соня:

– Приветик. Ты спишь что ли?

– А ты как думаешь? Половина восьмого только! Поспишь с вами со всеми, – справедливо ворчала я.

– Тут такое дело. На самом деле я тоже не сумасшедшая вставать в такую рань. Я уже спать вчера ложилась, и вечер, вроде, не предвещал ничего неожиданного, вдруг звонит Генриетта.

– Да что ты?! – мигом проснулась я. – Что-то случилось?

– Нет, нет. Не пугайся. Все в порядке. У нее просьба. Она хочет, чтобы мы с тобой съездили к ней на дачу в Кувшинку. В последний раз, когда она там была, свои розы на зиму укрывала, умудрилась очки для чтения забыть. Ты можешь представить Генриетту без очков для чтения?

– Нет, пожалуй. Впрочем, я не знаю, – нервно отвечала я, теребя шнур от телефона.

Меня начало сильно лихорадить от волнения:

– Она точно нас двоих просила? Или ты сочиняешь?

– Ты что?! Она так и сказала. «У вас же, – говорит, – с Полиной, ножки молодые, быстрые. Люсю, дескать, как-то неудобно просить. Ей и так на работе достается. Пусть хоть в праздники отдыхает. Да и дачный сезон твоя мать уж давно закрыла. А вы, как быстрые ласточки, слетаете туда да обратно. Побудете на природе в свое удовольствие. А потом, после дачи, – сразу ко мне!». Ну, к ней, то есть… Чуешь, Полинка, чем пахнет? Пирогом с палтусом. Бабуля нас с тобой персонально к себе в гости приглашает. Аккурат на Седьмое Ноября.

В голове у меня щелкнуло:

– Подожди. Так сегодня еще только шестое. Если ласточками туда, обратно, и на седьмое пригласила, почему ты мне с утра названиваешь сегодня?

– Я тут вот что, Полина, надумала. Если нам сейчас быстренько одноклассников обзвонить, собрать теплую компанию да мотнуть в Кувшинку с ночевкой.

При вторичном упоминании Кувшинки я вздрогнула во второй раз.

– Ты всю ночь, что ли, думала, мать?

– Именно. Всю ночь.

– А тетя Люся? Ей оно надо? Сама говоришь, дачный сезон уже закрыли. Порядок, наверное, там навели идеальный.

– Ой, Полина, какая ты скучная. Как закрыли, так и откроем. Теплынь вон на дворе какая. Грех не попользоваться. На девять на электричку уже не успеваем. Думаю, часов на двенадцать надо ехать. Как считаешь?

– Ну, Сонька! Авантюристка ты у меня. Ладно. Пошла у родителей отпрашиваться.

На мое удивление, родные отпустили меня легко. Папа лишь спросил, картавя и лукаво щурясь, как дедушка Ленин:

– А как же демонстрация трудящихся?

– У нас теперь это дело добровольное!

– Неужели? А мне казалось, для вас, старшеклассников, добровольно-принудительное?

– Пап, но это же не праздная поездка на пикник. У нас миссия. Должен же кто-то старушке помочь?

– Ладно, тимуровцы, поезжайте. Дело и вправду благородное.

– Пусть едет. Уроки да тренировки. Вздохнуть девчонке некогда. Воздухом хоть подышит, пока погода стоит, – дала добро на поездку и мама.

– Только куртку теплую надень. В лесу-то, поди, прохладно?

– А новую можно? Только, наверное, в ней жарко будет.

– Ничего, жар костей не ломит.

…Новая японская куртка досталась мне, можно сказать, в лотерею. Хотя у мамы на телеграфе это почему-то громко называлось распределением по профсоюзной линии. На весь коллектив периодически выделялась одна добротная импортная вещь. Обычно дележ происходил так: в шапку бросались бумажки, в большинстве своем девственно чистые, и лишь на одной писалось наименование вожделенного дефицита. Тут уж как кому фортуна улыбнется! Участники жеребьевки с замиранием сердца тянули свернутые бумажки, и счастливчик становился обладателем качественной шмотки. Разыгрывалось все. Китайские фабричные носовые платки, финские пуховики, чехословацкие туфли, польские джинсы, ГДР-овские детские коляски. Однажды Ирке достались невероятно уютные дутые сапожки небесно-голубого цвета с искусственным мехом внутри, австрийского производства. Жаль, что сестра их так и не поносила. Распределение происходило глубокой зимой, когда в нашем регионе все дети поголовно носят валенки. Мама, вытянув непустую бумажку, от счастья даже не заметила, что обувка придется ее дочери только-только, схватила добычу и – домой. К приходу весны нога ребенка еще подросла, и сапоги на нашу Золушку уже не лезли. Так вот и упустили тогда Синюю птицу дефицита.

На папином заводе было несколько иначе. Предприятие считалось самым весомым в городе, как сейчас бы определили – градообразующим. Штат был велик, потому и удача работникам выпадала реже. Зато игра велась по-крупному. Можно было заполучить импортный кухонный гарнитур, или ковер, или швейную машинку, или сервиз столовой посуды «Мадонна» и даже – автомобиль! На одну сотрудницу пенсионного возраста из папиного цеха свалилось негаданное счастье. Она выиграла подержанный японский автомобиль, марку которого, коверкающую язык, никто не мог назвать правильно, да, собственно, она особо никого и не интересовала. И теперь женщина не знала, что ей с этим счастьем делать. О трофейной машине ходили легенды. Будто руль у нее с другой стороны, и на скорости больше ста километров в салоне начинают звенеть колокольчики, предупреждая водителя: «Внимание, превышена скорость! Опасно!!». Если открыта дверь, то приятный женский голос обязательно напомнит вам об этом. Правда, на японском. А окна открываются сами, стоит лишь нажать на кнопочку. И не надо даже крутить ручку на дверце. Чудеса!

Так вот. О куртке. Она была просто сказочной! Спортивного покроя, скомбинированная из двух тканей. Яркое, необычное для наших серых улиц, сочетание цветов, лимонного и коричневого. С отстегивающимся капюшоном, с меховым воротничком, на стильной молнии из желтой пластмассы, с большими накладными карманами, отделанными кожаной бейкой. А главное, к подкладке был пристрочен настоящий лейбл, а «по-русски» говоря – чекуха, на которой золотыми буквами значилось: «Made in Japan»…

В этой вещи я чувствовала себя королевой. Прихватив немного денег на электричку, минимум нехитрой еды и термос с горячим чаем, я отправилась на вокзал.

Веселой гурьбою мы ввалились в электричку. Одноклассников набралось ни много, ни мало – девять человек. Все были радостно возбуждены. Я в новой куртке и тоже в приподнятом настроении. Завтра праздник. Потом – каникулы. Приятная поездка за город. Отличная погода. Нам было так здорово, что мы не могли не петь. Горланили под гитару, что прихватил с собой Ромка. Он у нас очень талантливый. Когда Рома неожиданно ударил по струнам и заголосил на весь вагон:

«Эх, загу-загу, загулял, загулял,
Парнишка, да парень молодой,
В красной эх рубашоночке,
Хорошенький такой»,

– друзья подхватили куплет и спели так задорно, так слаженно, будто накануне состоялась генеральная репетиция нашего самодеятельного ансамбля. Мы не стеснялись редких пассажиров. А чего стесняться, если душа поет? Попутчики сперва оторопели от неожиданности и от небывалого напора кипучей молодой энергии и слегка засмущались, но скоро тоже освоились. Я наблюдала за бравой пожилой парой дачников в брезентовых штормовках, которые в такт нашей песне притоптывали, хлопали себя ладошками по коленкам и чуть ли не готовы были сорваться в пляс.

Только мне уже как-то не очень пелось и плясалось. Чем стремительнее поезд приближался к цели, тем большее волнение охватывало меня. Когда за окнами промелькнула Седая Заимка, я уже не в состоянии была ни петь, ни рисовать… Меня больше не трогало всеобщее веселье: я затаилась, и теперь с невероятным трепетом ожидала только одного – бесценной встречи с Кувшинкой. Сейчас она свершится! Оказывается, подсознательно я весь период с июля по ноябрь только о ней и мечтала. Нас ведь всегда тянет на старые места. Это закон. И все, что было с тобой ТОГДА, возносит до небес то самое место, где происходили значимые для тебя события. Другое дело, что место не всегда встречает нас столь же приветливо, как прежде. Но я не теряла надежды…

В поселке сразу бросилось в глаза, что от некогда пышной растительности в огородах и палисадниках ничего не осталось. Теперь дачные участки соседей просматривались насквозь. Границы межевания, обычно обозначенные кустами малины или смородины, стали совсем прозрачными. А вот трава еще оставалась по-летнему плотной и зеленой.

…Дом уже дремал, настроившись на долгую зиму. Наверное, и не предполагал, бедный, впадая в спячку, что сюда до весны еще кто-то явится. А тут целая орда молодежи завалилась! Шумная, веселая, безбашенная. Первое, что мы сделали – пооткрывали наглухо замурованные на зиму ставни и распахнули настежь окна. Всем нам было очень душно.

– Мама просила печку хорошенько протопить. У нас за зиму почему-то всегда подушки отсыревают. Как вы думаете, стоит? – советовалась с гостями юная хозяйка.

– Да ну нафиг! Жарища. Угорим! – орали все наперебой.

Я, следуя за Соней, привычно вскарабкалась на второй этаж и застолбила свою родную кровать. Наверху было довольно холодно, непривычно темно из-за плотно зашторенного окна, и действительно сильно пахло сыростью. Зато отдельное спальное место, буду спать, как барыня, с комфортом.

Остальная группа разместилась внизу. Решили, что мальчишки лягут на полу, на широком двуспальном матрасе. Им на троих досталось два неподъемных ватных одеяла. А девчонки, хотя по объему и не самые миниатюрные, на разобранном диване как-нибудь уместятся вчетвером. Подушек на всех не хватило. Зато спящим на диване полагались одна единица шерстяного одеяла, одна стеганного, и впридачу был выдан шерстяной плед. Девчатам можно было не беспокоиться. Такому количеству тел, да под такой уймой одеял никакой холод был нипочем.