Прощай, Медвежья лощина

Прощай, Медвежья лощина
Ирина Николаевна Мальцева

Книга является третьей частью "Тайны Медвежьей лощины". В ней рассказывается о новых приключениях четверки друзей, которые из 21 века попали в Дохристианскую Русь. Им даже удается на двое суток вернуться в современный мир, но жизнь в Древней Руси оказывается более притягательной для мальчишеских натур.

Ирина Мальцева

Прощай, Медвежья лощина

Сизарь

Зима прошла, лето, ещё одна зима…Хозяин на одном месте подолгу не задерживается, а ему, волку, приходится лапы в кровь сбивать, отмеряя трудные версты, едва поспевая за мощным скакуном, которого хозяин добыл после одного из поединков.

До сих пор Волчок вздыбливает шерсть на загривке, как вспомнит то утро, когда небольшой отряд, торопясь доставить сообщение князя Будимира своему брату, что удельные князья согласны поддержать армию Светослава, напоролся на засаду. Враги поджидали отряд русичей в небольшом распадке и неожиданно выскочили из-под обрывистого берега. Лязгнули сабли, послышались крики и звуки падающих наземь тел.

Хазриты дрались молча, целенаправленно пробиваясь к командиру отряда Отиру, выделявшемуся среди простых воинов кольчугой из серебряных колец, серебряным шлемом и богато украшенной рукоятью меча. Расшитая самоцветами дорожная сума была приторочена к седлу. Враги не сомневались, что сообщение именно у него, потому что Отир дрался как лев, раскидывая направо и налево врагов, не давая им приблизиться к суме.

В бойне Волчок не участвовал, знал, что в такой кутерьме от него не будет толку. Но внимательно следил за хозяином, который сообразил укрыть лошадь за толстым стволом дерева, а сам спиной прижался к нему с другой стороны. Двух секунд хватило, чтобы Сизарь послал первую стрелу в цель. В своей незаметной на фоне коричнево-серой коры дерева одежде, без всяких металлических накладок, которые в лучах поднимающегося над лесом солнца выдали бы его блеском, Сизарь буквально слился с деревом, стал незаметным, зато сам замечал многое. Он видел, как нелегко приходится Отиру, на которого насели сразу двое хазритов, видел, как отступают к опасному обрыву его товарищи и того гляди свалятся с кручи, погубив себя и коней.

Почти не глядя, он послал две стрелы в сторону Отира, и наседавшие на командира ткнулись в шеи коням, не поняв, откуда прилетела смерть. Потом он несколько раз выстрелил в сторону обрыва, тем самым помог своим вывернуться из опасной ловушки.

Но долго оставаться незамеченным не смог: один из хазритов, сообразил, откуда летят стрелы, и повернул в сторону Сизаря. Под низко надвинутым четырехугольным шлемом с бунчуком на макушке его глаз почти не видно было, но сжатый в хищной ухмылке рот и ходящие по скулам желваки выдавали натуру злобную, безжалостную. Разглядев, что стрелок по сравнению с ним худ и невысок ростом, хазрит спрыгнул с коня и, держа наизготовку сулицу (короткое копье), демонстративно медленно двинулся в его сторону. Большое тело он прикрывал ромбовидным щитом.

Сердце Сизаря ухнуло вниз: он не успеет вложить стрелу и пустить во врага – хазрит его опередит. Тот тоже это понял, и его рука ритмично задвигалась вперед-назад, чтобы придать необходимое ускорение сулице. Он уже представил, как копье пробьёт хилую грудь русича и пригвоздит к дереву. Потом лесные птицы выклюют мертвецу глаза, а звери растащат по кускам его тело.

Именно в этот момент Волчок напрягся, просчитывая, с какой стороны напасть на врага, чтобы выручить друга. Самое лучшее – вцепиться в зад. Трюк не смертельный, но заставит вражину открыться. Тут хозяин и достанет его стрелой.

Но помощь волка не понадобилась. Сизарь воспользовался приёмом, который ему в свое время показала старуха Зарифа. Она, помнится, говорила: «Хитростью можно больше сделать, чем мечом». И оказалась права. Хозяин в трудных случаях применял хитрость. Вот и сейчас самое время.

Когда хазриту до дерева осталось с десяток, а то и меньше шагов, Сизарь резко повернул голову влево и будто в испуге открыл рот. Наивный хазрит тоже глянул в ту же сторону – что так напугало русича? Он на секунду отвлекся, да еще опустил руку, держащую щит. Этого хватило, чтобы стрела, коротко просвистев, вонзилась ему в шею. Алая струя рванула освобожденно, заливая грудь, щит и землю под ногами хазрита.

Смотреть на такое Волчку было неприятно, и он сунулся мордой в лапы. Хозяин справился без него, да и короткому бою пришел конец. Сильно поредевший отряд хазритов бросился наутек, через минуту пересек реку вплавь и по мелколесью рванул на юг.

Отир вытер лезвие кинжала, обагренное кровью хазритов. Те так и не добрались до сумы, где, по их расчетам, хранилось важное сообщение. А если бы и добрались… Важные бумаги князь доверял только Сизарю, тем более что само сообщение писалось рукой его молодого советника.

Посчитали убитых – четверо, раненых – шестеро. Первых привязали к спинам коней, чтобы потом похоронить, как положено, вторых перевязали. Собрали оружие убитых врагов, вывернули сумки, притороченные к седлам, не оставили и коней – мертвым они без надобности. Не теряя времени, отряд повернул на север. Сообщение должно быть доставлено как можно скорее.

– Сизарь, ты ранен? – Отир беспокойно вглядывался в лицо парня, сидящего под деревом.

– Нет, – хрипло ответил тот. – Поезжайте, я вас догоню.

Командир согласно кивнул и пришпорил коня. Странный этот Сизарь, думал он, догоняя отряд. Будимир не просто доверяется ему во всем, но и часто меняет свое мнение, если оно не сходится с мнением одноглазого советника. Правда, он и лучший стрелок в армии, смел, решителен. Но скрытен, молчалив, с волком знается. А может, это и не волк вовсе, а оборотень? К тому же бойцы приметили, что от вида чужой крови Сизарю плохо становится, хотя собственную боль терпит мужественно. Странный он.

Поднявшись на дрожащих ногах, Сизарь дотянулся до седла, вытащил из переметной сумки баклажку с водой. Вода была теплая, не освежала, но горло смочила, и стало легче дышать.

Опять это непонятное удушье при виде крови, думал парень. Будто чья-то шершавая рука сжимает горло, душит, душит. Наказание за убийство? Но он не мог не убить хазрита, иначе тот его самого пригвоздил бы к дереву. Так почему же он задыхается?

Сизарь допил воду, остаток вылил в ладонь и плеснул в лицо. Глянул в сторону убитого хазрита. До сапог и одежды, залитых кровью, русичи не дотронулись. Забрали сулицу, меч, а вот щит не взяли – слишком тяжел.

– На войне как на войне, – проговорил Сизарь, обращаясь к поверженному врагу. – Когда-то и меня убьют. И хоронить вас нет времени – дело у нас важное и скорое. Говорят, душа человека еще некоторое время находится рядом с телом. Наверное, и ты сейчас наблюдаешь за всем этим со стороны. Теперь понял, что я тебя перехитрил? Купился ты на приёмчик Зарифы, любопытство тебя сгубило. А в нашем воинском деле отвлекаться нельзя. У меня правило: замечай всё вокруг, но не отвлекайся от главного. А что может быть главнее жизни? Да меня хоть волк за ногу кусай, я бы ни за что не отвел взгляда от врага. А ты повёлся на простенькую хитрость! –усмехнулся парень, как будто мертвец мог его слышать.

И тут вдруг чьё-то дыхание коснулось затылка. Секунда – и стрела в луке, секунда – корпус резко ушел в сторону, секунда – разворот лицом к опасности!

– Фу-у-у-у…

Перед ним стоял конь убитого им хазрита. Где он был до этого, и почему воины из отряда его не обнаружили – не понятно. Вот он стоит, косится на распростертое тело мертвого хозяина, нервно подрагивает шкурой. Переживает. Еще бы, конь для седока – и друг, и защитник, и…да что там говорить! Потерять коня – наполовину умереть. Можно купить или отбить в битве другого, но другой не всегда станет для тебя тем, кем был твой собственный конь. Чтобы привыкнуть друг другу, сродниться, столько верст нужно проскакать, столько ночевок под открытым небом у костра пережить, столько раз делить кусок хлеба. Да и седок для коня важная часть жизни, особенно, если конь боевой.

– Иди ко мне, – позвал коня Сизарь. – Не бойся, не обижу. Хороший, просто отличный конь!

Парень придвинулся к коню, бесстрашно раздвинул бархатные губы.

– Да ты молодой совсем! – обрадовался он. – И стать у тебя что надо! Где же такого коня хазрит раздобыл? Здесь на сотни верст подобного не сыскать. За тебя на ярмарке можно получить…Что я говорю! Да я тебя и за мешок золота никому не отдам!

Тут он повернул голову в сторону дерева, возле которого спокойно пощипывала травку его невысокая клюся (лошадь). Лошадка, конечно, резвая, умная, но в ближнем бою совершенно бесполезная – не злая, не агрессивная, её сразу затопчут другие кони. Ему всегда приходится в моменты битвы прятать клюсю, вот как сегодня.

– Глянь, Рала, какой конь! – обратился к кобыле Сизарь. – Хорош! Не обижайся, но вас сравнивать все равно что лук с рогаткой. Забираем?

Клюся помалкивала, только тихо позвякивала уздечкой. Если бы её спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила – покоя, тишины. Она помнит то время, когда была совсем молодой, и вместе с другими её гоняли в ночное, днем – на выпас, в полдень – к реке на водопой. Хорошее было времечко. А потом она вошла в возраст, и её приучили к седлу, к седоку, к длинным переходам. Потом были бесконечные версты через леса, болота, пустоши, через бурные реки и глубокие овраги. Этот жеребец, конечно, хорош – силен, вынослив, предан. Именно такой и нужен её хозяину, который редко живет на одном месте больше двух-трех дней. А ей бы в деревню, возить хлебные снопы с поля, хворост из леса, катать по праздникам детишек малых…Хо-хо, мечты.

– Да-а-а, сплоховал твой хозяин, переоценил себя, – оглаживал бока коня Сизарь. – Ему надо было меня слету разить, а он решил повыпендриваться, ха-ха! С седла слез, сулицей поигрывает – просто супермен! Наверное, так и не понял, как я его вокруг пальца обвел. Ну, ты видел, как он подставился, верно?

Конь беспокойно прядал ушами, переступал с ноги на ногу и косился на мертвеца.

– Знаешь, что? Решай сам, оставаться тебе здесь с бывшим хозяином или идти со мной, – проговорил Сизарь. – Я не буду в обиде, понимаю, что так просто хозяина из сердца не выкинешь. Давай я с тебя уздечку сниму. Пойдешь за мной – верну. А нет, так без неё сподручнее питаться. Эй, Рала, нам пора.

Клюся послушно подошла, седок вспрыгнул в седло.

– Но-о-о, пошла! Надо своих нагонять. Волчо-о-о-ок!

И чего кричать, недовольно поднялся с места волк. Я давно готов. Это ты, хозяин, разговоры разговариваешь. Подумаешь, конь. Ну, да, по всем статьям конь что надо. Ну, так бери, чего мямлить: «Обижусь – не обижусь». Сам всегда говоришь: меньше слов, больше дела. Вот и делай.

Волк двинулся вслед за седоком, но пару раз оглянулся на коня. Тот склонился над телом, обдал залитое кровью лицо своим живым дыханием, мотнул головой. Потом обернулся в сторону, куда ускакал странный одноглазый воин. Снова склонился над мертвым хозяином. Жизнь сюда не вернется, как не вернулась жизнь в тело предыдущего хозяина, которого вот этот мертвый скинул с седла ударом сулицы. Конь тогда долго стоял над мертвым телом, пока новый хозяин не взял его под уздцы и не увел в свой стан. С прошлого лета он носил на себе тяжелое тело нового хозяина. Хозяин был не плох, овса не жалел, но и боков тоже, когда хлестал плеткой или ударял шпорами.

А тот, что ускакал, странный. От него волна боли идет и еще что-то непонятное. Но воин он хороший. Умный, хитрый. Да и кобыла, что за деревом пряталась, перед тем, как ускакать, кое-какие мысли ему передала. Послушать её?

Конь ещё раз наклонился к уже остывающему коннику. Душа из тела ушла безвозвратно и теперь ищет дорогу к бескрайним цветущим лугам, где пребывают в покое души, покинувшие этот мир. Так пусть это путь будет легок и короток, пусть не заблудится в темноте прижизненных подлых мыслей и проклятий. Пусть жадность, злоба, коварство не виснут на ней оковами. Уходи с миром, старый хозяин. Э-э-эй, новый хозяин! Я с тобой!

Греслав

Макошке показалось, что он только на минуту прикрыл глаза, но сквозь узкий лаз уже пробился мутный рассвет. Повернувшись на правый бок, прислушался к тяжелому дыханию лежащего рядом Греслава. Булькает что-то у того в груди и свистит, как порванные кузнечные меха. Как есть отбито легкое. Да и как не быть ему отбитому, когда по груди пришелся удар палицей. Другой бы давно к праотцам отправился, а этот крепкий, еще жив. Ему, Макошке, надо во что бы то ни стало доставить Греслава к своим. И он доставит, только вопрос – живого или мертвого. Греслав сутки в себя не приходит, у него кровь изо рта пузырями.

Вот опять стонет. Тяжко ему дышать, в груди клокочет. И это не огневица (воспаление), это порвалось что-то внутри. Беда-а-а-а.

Ногами вперед мальчик выбрался из убежища. Это было старое логово аркуды (медведя), давно им покинутое. Беспокойно стало зверью в некогда глухом урочище между речками Дресной и Вигой, вот и перебрались медведи, лоси, волки, кабаны дальше на север. А в междуречье теперь полки собираются под рукой бывшего наемника Явила, который примкнул к дружине литовского удельного князька Кястаса. Задумал Кястас прибрать в свое владение земли, что расположены ниже большого города Турмаса, а людей, там живущих, заставить дань платить.

Тысяцкого Греслава с войском князь Светослав послал, чтобы предостеречь Кястаса от неразумного шага. Но всё пошло не так: по прибытии в Турмас дружинники стали прислушиваться к сладким словам Явила, который набрал уже восемь сотен воинов и обещал перешедшим на сторону Кястаса золотые горы. Загудела дружина, заспорили бывшие сотоварищи, что плечом к плечу воевали против врагов Руси. Явил же не унимается, еще больше сулит, мелкие серебряные деньги раздает, по плечам опытных воинов хлопает, зубы скалит в улыбке. Три дня назад прикатил бочки хмельного меда да оленины велел жарить на кострах безмерно.

– Не отказывайтесь от своей удачи, – убеждал он дружинников. – С Кястасом за один поход разбогатеете! Дома вас жены и дети ждут с добром, что на двух конях не увезти! А сколько вам Светослав отсыплет? На хорошее гулянье только и хватит!

Греслав сначала пытался строгостью навести порядок в полку – не получилось. Некоторые дружинники с утра без стеснения ходили хмельными, затевали драки, обговаривали, сколько добра они добудут в быстром походе с Кястасом.